ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТЯЖКАЯ НОША ВЛАСТИ

– Софушка, почто грустишь, любушка моя?! Что за печаль-кручина тебя тревожит?!

Юрий посмотрел на жену – странно, не думал, не гадал – но полюбил дочь царя Алексея Михайловича, хотя прекрасно понимал, что пошел политический марьяж. Ибо нет у монархов ничего личного, даже брачные узы должны быть выгодными для государства…

Пять лет тому назад Юрий Галицкий был никто, торговец оружием, по любым законам криминальный элемент, случайным образом перенесенный из двадцать первого в семнадцатый век, в 1675 год. Здесь и подставил свою шею под аркан крымских татар, что занимались весьма прибыльным по здешнему времени бизнесом – «людоловством». Попал в город Гезлев, что в будущих временах Евпаторией должен называться, и так бы сгинул в неволе, как сотни тысяч несчастных полоняников до него, но повезло – освободили из рабства запорожцы с кошевым атаманом Иваном Сирко.

Знаменитый «характерник» с немалым интересом выслушал историю Галицкого, нисколько не удивившись как появлению «попаданца» из будущего, как и того, что тот одновременно натуральный самозванец, причем с большими претензиями. Изгой из знатного рода галицко-волынских королей, давно сгинувшего в Червонной Руси, как называли в это время юго-западную Украину будущих времен.

Кошевой атаман помог ему встать, как говорится, «на ноги». Как нельзя лучше сработала знаменитая поговорка – «из грязи в князи». За пять прожитых на Донбассе лет Галицкий добился немалого результата – созданная за столь короткий срок «Новая Русь» (отнюдь не будущая Ново-Россия) раскинулась от Дона до Днепра, от Крыма до Тамани…

– Весна здесь давно, теплынь стоит, Юрочка, а у нас снег только сошел, еще трава не зазеленела.

– Так здесь гораздо южнее, а солнце на полудне всегда припекает, любовь моя сероглазая, – Юрий бережно приобнял молодую жену за узкие плечи, поправил наброшенный на соболиную душегрейку пуховый плат. Хоть и тепло, но именно сейчас большой риск простудиться.

В Крыму стояла жаркая погода, необычная для здешних мест в конце марта, или березня, как именуют этот месяц русичи. Именно так прозывают себя жители Гетманщины и Слобожанщины, отнюдь не украинцами – последнее название абсолютно не в ходу. Атаман Иван Сирко о том даже царю Федору в письмах пишет, что «весь русский народ ему земно кланяется».

«Прах подери! Сейчас все русичи, одним народом с верой православной себя считают. Проклятье – с какого дня народ стал разделенным на москалей, хохлов и бульбашей?!

С какого момента такая напасть произошла, что ненависть стала сердца добрых людин переполнять, как накипь?!

Не знаю – историю в школе не изучал, и напрасно – за тупость и лень ответ сейчас держать приходиться! Однако сделаю все от меня зависящее, и даже больше того, чтобы такого не случилось никогда! И в том мне жена поможет – Софушка очень умная, и знает столько, что от ее рассказов мне порой стыдно становится за свое невежество!»

– Но ты так и не сказала мне, что за печаль тебя тревожит? Так что поведай, как верной и любящей супруги положено. Может быть, ты в тягости пребываешь? Не тошнит?

Юрий с надеждой посмотрел на щечки жены, по которым разлился багровый румянец. Софья уткнулась лицом ему в грудь, обхватила крепко руками, негромко сказала:

– Рада была бы в бремени пребывать – нам наследник зело нужен. Ты уж старайся ночами, муж мой любимый, а я как землица, что семян ждет. Засей – урожай получишь…

– Посею, трудиться буду как страдник на пашне, – Галицкий обнял жену, а Софья подняв голову, ему улыбнулась. И эта улыбка совершенно преобразила ее некрасивое лицо, аж глаза заблестели.

– Я тоже стараться буду, светик мой на сто лет, раз не греховно это – ты ведь в походе, и пост соблюдать не обязан. А жена слушаться должна своего мужа – владыко мне сам сказал, что сей грех наш отмолит, ибо для державы наследник важен.

– Отмолит, Софушка, да и не грех это вроде… Как бы…

Юрий себя ревностным православным отнюдь не считал, но раз надел царский и королевский венец, пусть колючим терном увитый, фигурально выражаясь, то подданным пример благочестия порой подавать нужно. Так и поступал частенько, однако, не в ущерб делам.

С митрополитами у него сложились вполне доверительные отношения, причем оба грека служили весьма ревностно, вернувшись к своей крымской пастве, которая оказалась весьма многочисленной за счет более чем двух сотен тысяч вчерашних невольников. А вот на самом Донбассе, названном Новой Русью, с согласия султана, образовалась третья митрополия. Константинопольский патриарх, получив еще в декабре немалую мзду из готской казны, назначил владыкой галичского епископа Фотия, который недавно вернулся из плавания в Царьград.

Турки пока соблюдали перемирие, а вот ногайцы зимой пошли в набег и вляпались в безнадежную войну с казаками. Запорожцы разгромили степняков и вытеснили их на правый берег Днепра. Так что лето обещало быть не просто жарким – большой кровью пахло.

Оттоманская Порта никогда не примирится с потерей Крыма. Из Константинополя приходили весточки, что собирается большая карательная экспедиция – припожалует большой флот с десантом на кораблях. А от Очакова пойдет армия с великим визирем во главе, да ногайские орды с изгнанными крымскими татарами, что кипят местью.

Юрий лихорадочно готовил войска – жителей Крыма обучали военному делу, вооружали, как говориться, до зубов, благо все пять оружейных мануфактур, получив в избытке керченское железо, работали уже практически круглосуточно. Да и флот уже имелся изрядный – почти три десятка парусных кораблей и весельных галер. Прибыли и моряки, нанятые венецианцы и генуэзцы, а также греки. И главное – московский царь Федор твердо обещал, что его войска начнут наступление по правому берегу Днепра…

– Просто я о брате скучаю, тревожусь за него – ноги опухают, болеет часто, десны кровоточат. И братец молодший Иван также хворает – да еще головой страдает, блаженный. Как они там без меня?! А нарышкинский Петрушка в Преображенском живет – люди сказывают, что здоров и бегает. Поговаривают бояре, что братья мои от дурного семени Милославских и помрут скоро во дворце, как другие наши братья…

Софья всхлипнула, крепко прижалась к Юрию – тот ее обнял, провел ладонью по щеке, успокаивая. Хотя умом понимал, что так и будет, ибо достоверно знал, что мальчонка Петрушка, как именовала его сводная сестра Софья с нескрываемой ненавистью, лет так через семь-восемь станет царем, а потом императором, победив шведов – это он еще помнил из когда-то прочитанного параграфа учебника.

«И тогда мне самому кирдык нагрянет! Если Федор за меня Софью замуж отдал и пытается обрести союзника, то Петр в баранью дугу постарается державу мою согнуть. И бояре ему в том охотно помогут – здешние вольности на манер казацких их здорово тревожат. Кровушки много прольется, если выхода из ситуации не найду в самое ближайшее время!»

– Сын нам нужен, сын – мне понести от тебя нужно! А там придумать многое можно, если что худое случится с царем. Но Федору жениться нужно немедленно, дабы угрозу от Нарышкиных отвести – царица Наталья Кирилловна спит и видит, чтобы препону в лице моих братьев убрать. Извести она их хочет, недаром ее «медведихой» называют. Я уж Федору много раз говорила, чтоб его стольники и кравчие внимательны были – отраву подсыпать могут в одночасье!

«Нравы лютые царят, но по здешним временам вполне обыденные, дело житейское. Меня самого два раза отравить пытались – османы постарались, золота сулили по весу с мою тушку. И раза три зарезать – руку приложили турки с новоявленным крымским ханом. Не всех Гиреев казаки истребили, так что вопрос ребром стоит – или мы их, или они нас, третьего не дано. Так что новых убийц поджидать нужно, только охрана моя бдит ежечасно – все проверены на сто рядов.

А вот царю Федору не позавидуешь – парня при первом удобном случае отравить попытаются. Ножиком бояре вряд ли баловаться будут, а вот зельем опоить попытаются, тут к бабке не ходи. А может уже его дают малыми дозами… Нет, то бред – скорее всего, болезнь наследственная – все четверо братьев от нее страдали, двое живы еще, а пара померла в одночасье. Порченная кровь, как в этом времени говорят».

Мысли были прерваны молодой царицей – Софья принялась целовать его мягкими губами так страстно, что Юрий обомлел. За два месяца супружеской жизни он от Софьи не ожидал такой пылкости – чтоб средь бела дня вот так целоваться в Великий Пост. Их видели служанки жены – родовитые боярыни, как и прибывшие из Москвы вместе с Софьей, так и местные. Последним, особенно готам, Галицкий доверял больше всего, феодориты предать и отравить не могли, ибо сами проверяли все блюда, прежде чем поставить их на царский стол.

– Хочу сына, хочу… Сейчас, не мешкая, радость моя! Самое время, под светом солнца, если темнота помочь не может!

Юрий не знал, что и делать – вернее, понял, что от него хотят, только смущенно поглядывал на готских боярышень. Однако те предусмотрительно «испарились» в мгновении ока, при этом полог в шатер был предусмотрительно раскрыт.

Софья буквально втащила мужа под плотную материю. Оглянувшись, он увидел обширную синюю гладь Ахтиарской бухты, на южном берегу которой уже возводили город, названный им Севастополем…