Глава 28

Генерал Баранов перешел Волгу через час после выхода нас к реке. Лицо в пороховой копоти, помогал с той стороны быстрее завершить деблокирование. Крепко пожал Василию и Шпиллеру руки.

– Молодцы, но немцы сейчас даванут с той стороны, а у меня слезы с боеприпасами и топливом.

– А зачем мосты грохнули?

– Вот он их взорвал, ему, видите ли, приказали! Козлы! – генерал злобно пальцем ткнул в сторону человека в шикарном монгольском белом полушубке.

– Что делать будем, командарм? Не вернуть этого! Мне приказал комиссар третьего ранга госбезопасности Цанава, вопрос был согласован со Ставкой.

– Да они мою армию списали, и на Челышева дело завели, что тянет с деблокированием. Знаю! А то, что за мной надо пехоту пускать и расширять прорыв, на это у них мозгов не хватило. Что делать: не знаю. Где эшелоны, мужики? От них что-нибудь осталось, или все пожгли и повзрывали?

Василий глянул на часы:

– Минут через семь будут, товарищ генерал. Надо пехоту через речку пустить и передавать снаряды по цепочке. И начать делать ледовый мост, но это долго. Что делать с топливом – не знаю.

– Он никогда ничего не знает, шо касается снабжэния. На станции, у восточной горловины, на запасных путях стоит пожарьний поезд! А он – не знает, шо делать! Головой надо думать, а не задницей, Вася! – с одесским акцентом сказал Иосиф Борисович.

Василий радостно стукнул его по плечу, он поезда не видел, шел по левому флангу.

– Ты слышал? – спросил начальника особого отдела армии командарм.

– Слышал, конечно!

– А чего стоишь? Марш на тот берег и гони к мосту цистерну. Накуролесил, так исправляй! Бегом! А ты, Йося, на этом берегу командуй. Давай, давай!

Василий с удовольствием показал язык Борисычу, за что и поплатился. Виктор Ильич поставил его командовать переброской боеприпасов через Волгу. А сам залез в «01-й», чтобы связаться с командованием. Вместе с ним в танк залез и его неизменный адъютант, он же радист, Саша Архипцев. На той стороне реки принимали снаряды, которые освобождали от упаковки на этом берегу, так быстрее. Шесть шеренг красноармейцев передавали из рук в руки тяжелые унитары по одному, их тут же грузили в люки подъезжавших танков и в кузова грузовиков. На той стороне вновь начался бой, которым генерал руководил из «01-го». Армия, которую уже списали, восстанавливала свои силы. Через Волгу по льду протянули резиновый шланг с одного берега на другой, и на ту сторону пошел соляр, заполняя железнодорожную цистерну. От нее уже тянулись шланги, куда переливалась «кровь армии». Топливозаправщики тотчас отъезжали к ротам и батальонам на северном участке обороны города. Наводчики уже пятые сутки крутили башни и орудия вручную, скупо выпуская последнюю укладку боезапаса в наступающую пехоту противника. Как только началась смена машин на том участке фронта, генерал вылез из «01-го». Ласково погладил его по броне, тронул траки: «Спасибо тебе, машинка. Не дала сгинуть понапрасну». И принялся подгонять уже уставшие шеренги. Снаряды были очень тяжелые, а пехота к такой работе не привыкла. Через три часа по «ледовому мосту» прошла первая полуторка.

– Василий Иванович! Заканчивай со снарядами, разгрузить по три машины продовольствия на тот берег, и шабаш! Всем по стакану водки и огромное спасибо. – Генерал до земли, широко махнув рукой, поклонился красноармейцам.

– Служим Советскому Союзу! Ура-а-а, ура-а-а, ура-а-а! – донеслось с реки.

– Город мы отстояли, Вася. Теперь предстоит отстоять самих себя. По машинам! Нас вызывают в Волоколамск.

– Вас понял, Виктор Ильич.

– Сейчас подъедет Борисыч, на его машине и рванем.

– Нет, товарищ генерал, я без «малышки» не поеду. Во-первых, можем не доехать, а во-вторых, требуется показать: почему мы дошли, и чем уничтожили ваши опорные пункты. Меня тут финны снабдили отличной «Лейкой», кое-что я поснимал, а основное – вот в этом ящике лежит. Без этого нам «капут» будет. И вам, и уж тем более мне. Дело, говорите, завели? Дело – это серьезно! И ради этого «дела» кто-то приказал грохнуть мосты. И я знаю, почему!

Виктор Ильич пожал плечами, хотел разузнать, что за хрень лежит в ящике, и какого хрена так изуродовали «малышку», приварив намертво какую-то сетку.

– Виктор Ильич, вот этого вам знать пока не надо. От слова «совсем». Вы действовали так, как предписывалось начальством, и строго выполняли действия по защите коммуникаций при прорыве. Всё! Стойте на этом. Тем неожиданней будет мой удар по войскам охраны тыла. Ну, правда, если генерал Федоренко выполнил мою просьбу сильно об этом не распространяться.

– Ты зря на него надеешься.

– Не думаю. Ему требовалось во что бы то ни стало спасти армию. Он имел поручение Ставки и персонально отвечал за это, если не головой, то креслом. Меня он с направления не снял и четко выполнял то, что от него требовалось. Все, что бы мы ни просили. Он видел, что мы продвигаемся вперед, зачищая фланги и постоянно продвигая составы со снабжением вперед. Охрана составов была важнейшим назначением операции. Рвануть состав с боеприпасами – это же раз плюнуть. В общем, Виктор Ильич, я сам себя буду защищать. «Буду бить сильно, но аккуратно!» Графики движения у меня есть, и там видно, что составы к вам должны были поступить на сутки раньше окружения.

– По плану – да, но они не пришли.

– И я знаю, почему! – хитро улыбнулся Василий. – Вот пусть и разбираются с теми, кто это сделал, а не с нами.

– А ты где взял графики?

– Трофеи. В Княжьих Горах и в Бартеньево.

– А чего ты в этих бумажках копался?

– А интересно было: почему вы в окружение попали, чтобы больше такое не повторялось.

– А откуда знал, что нужно искать?

– Так я ж последний месяц наступал по железной дороге, вместе бронепоездом, так что всю эту кухню энкапээсовскую хорошо знаю, и куда они копии всего складывают для сожжения, тоже. Станции взяли внезапно, так что документы сохранились, печку ими протопить не успели.

В этот момент подъехал Шпиллер, взяв с собой первый взвод, тронулись по направлению к Волоколамску, останавливаясь по пути в тех местах, где находились подбитые танки армии, и снимали это на пленку. Предстоял тяжелейший бой, и рассчитывать приходилось только на неопровержимые доказательства своей невиновности. С маленькой оговоркой: «Если позволят защищаться, а не назначат в качестве козлов отпущения».

Вновь здание вокзала в Волоколамске, его правое крыло. Куча «действующих лиц», даже тех, кого мы не звали. «Закладная записка» начальника особого отдела 1-й гвардейской танковой армии уже здесь, и даже размножена. Мужичок оказался с большой гнилью в душе. Хотел снять с себя ответственность за содеянное, вот и передал дословно слова генерала Баранова. Ну, само собой, начальство встало в позу: «За козла ответишь!», хотя мы и не на зоне, поэтому смысл в эти слова вложен совершенно другой. Ведут речь об антисоветской пропаганде, недоверии к высшему руководству, которое их, козлов, поставило руководить войсками. Ну и, кроме этого, что генерал Баранов не оправдал возложенного на него высокого доверия партии и правительства и сам загнал армию в окружение, так как действовал без оглядки на соседей. Больше всех разорялись генерал армии Жуков и комиссар Цанава. Федоренко сидел молча, выслушивая эти нападки. На его лице какая-то маска безразличия, видно было, что человек вымотался за эти дни до нуля. Даже прямые угрозы со стороны ораторствовавших, в отвратительном подборе кадров, его не волновали. Когда принесли заготовленный заранее клочок бумажки, который ему предстояло подписать, он склонил набок голову, посмотрел на набитые буковки и сказал:

– Вы думаете, что я буду подписывать эту «лажу»? Даже не надейтесь! В Ставку я свое мнение доложил. Ждем решения «Самого». Капитан Челышев!

– Я.

– Вы привезли то, о чем докладывали?

– На корме танка лежат. И вот шесть пленок, надо бы распечатать.

– Давай.

Василий положил катушки с пленками перед ним. Генерал несколько раз постучал по звонку, вызывая адъютанта.

– Пойдемте, посмотрим, что привез капитан. – Он встал, устало потянулся и прошел к вешалке, на которой висел его полушубок.

Жуков и Цанава недоуменно смотрели на него.

– Ви понимаете, что ви говорите и каму? – спросил Цанава.

– Понимаю. Человеку, который отдал команду взорвать стратегически важные мосты, захваченные целенькими армией Баранова, сорвав этим самым окружение правого крыла группы армий «Центр». Именно так я и доложил товарищу Сталину.

Лица «главных обвинителей» надо было видеть! Ага, и за меня с Василием взялись! Давайте-давайте! А то мне молчать надоело! Итак, слушаю! Ага, немецкий шпион, это понятно, сын врага народа, чуть устарело, но звучит хорошо, сосунок, сейчас ты у меня отсосешь.

– Так мы как: идем смотреть или нет? Я что, зря, что ли, это по лесам собирал? – подал я голос.

Цанава остолбенел.

– Да я тебя…

– Капитан! Ведите себя прилично!

– Есть. Просто зло берет, когда совершивший воинское преступление такое говорит про меня. Я свою задачу выполнил: 1-я армия деблокирована и получила боеприпасы и топливо, которые ваши сотрудники, товарищ комиссар, у нее отняли.

– Что ты несешь, мать твою!

– Правду. Такую, какая она есть. 25 ноября в Ржев должны были прийти три эшелона. Два с топливом и один с боеприпасами для 1-й гвардейской танковой армии. Их остановили на станциях 167-й, 165-й километр и в Шаховской на три часа. Вместо них проследовало пять поездов с войсками НКВД по охране тыла, следовавших до станций Ржев-Белорусский и Думиничи, хотя город только освобожден, а направление прорыва войсками не заполнено. Поезда со снабжением для армии прошли еще шесть станций, последний семь, и встали на восемь часов, пропуская идущие навстречу литерные поезда в количестве девяти небольших эшелонов по шесть-восемь вагонов и три эшелона с войсками НКВД. Два последних «литерных», и их содержимое я видел на станции Княжьи Горы, которую мы освободили от немцев 29 ноября. В «литерных составах» – трофеи, в том числе личные вещи, швейные машинки, меха, хрусталь, посуда, произведения старых мастеров-живописцев, то, что награбили немцы в районе Ржева. И это вывозилось в Москву, а в результате целая армия осталась без топлива и боеприпасов. Вот график движения поездов в сутки нападения немцев. Вот протоколы изъятия документов на станциях Княжьи Горы и Бартеньево, подписанные мной, старшим адъютантом батальона, парторгом батальона и начальником особого отдела 1-го танкового полка 1-й дважды Краснознаменной дивизии. Здесь копии графиков, так называемые черновые журналы. Они должны были быть сожжены в 01.00 26 ноября. Лежали в печах для сожжения документов. Станции были внезапно захвачены противником в 00.46 и в 00.48 26 ноября. Пока вы грабили склады с трофеями, ни один поезд на станции Ржев и Думиничи не проходил. Станция не принимала поезда. Я доложил об этом руководителю операции.

– А я – в Ставку. Я, командующий бронетанковыми войсками Союза ССР, официально говорю вам, что вы за это – ответите! Почему вы отдали приказ уничтожить мосты?

– Мне, мне доложили, что эшелон с боеприпасами частично уничтожен, а частично выгружен на станции Погорелое Городище и доставлен в город быть не может. Исходя из этого, мы приняли решение звонить в Ставку и просить разрешения на ликвидацию мостов, армию было не спасти.

– Эшелон расформировал я, потому что немцы знали, что на перегоне находится поезд с боеприпасами. Они и ваш «литерный» разбомбили, проверяли, а вдруг в нем. Боеприпасы доставлены в Ржев с нарушением правил НКПС. Я поставил вагоны со снарядами вместе с топливом. Немцы не бомбили эти поезда, они самим им были нужны, с топливом.

– Но это не снимает с вас ответственность за задержку с деблокированием армии, – подал голос Жуков.

– Моей задачей было доставить в целости и сохранности эшелоны с топливом и снарядами. Сделать это можно было, только очистив леса вдоль железной дороги. Пройдемте все-таки к настоящим трофеям и посмотрим, какие сюрпризы подготовили немцы, чтобы сорвать наступление.

В этот раз все были сговорчивее! Василий показал «панцеркнакке», ручной противотанковый гранатомет скрытого ношения и семизарядный гранатомет под тот же патрон. Ручную кумулятивную гранату, такой ранили Шпиллера и уничтожили его танк. Рукоятку возле танка нашли. Надкалиберную гранату к 37-мм пушке, четыре разных выстрела к 50-мм противотанковой пушке с кумулятивным действием и очень странной формы снаряд, из которого торчала 16-мм стрела, выполненная из карбида вольфрама. Все это немцы подготовили для борьбы с танками КВ-3. Показал «экраны», которыми прикрыл машину от поражения кумулятивными снарядами.

– Это не панацея, но другого ничего не было. Показал следы от трех снарядов, 50 мм, они броню башни не пробили.

– Эти – самые дальнобойные, но слабенькие. Самая мощная штука – вот эта мина к 37-мм. Но стреляет она метров на сто-триста, то есть в упор. Батальоны резерва армии пошли обычным строем, твердо уверенные в том, что танк неуязвим, за что и поплатились. Расстреляны в упор из леса. А вот и снимки готовы! Этот пост расстрелян на шоссе, танк сожжен. Бросили гранату в открытый люк. Скорее всего, диверсанты в нашей форме, а войска охраны тыла трофеи делят. Здесь – кумулятивная граната из кустов. И так на многих постах. Танки стояли без пехотного прикрытия, вот их и сожгли.

– Я вам говорил, товарищ Федоренко, что пехоты маловато, для таких глубоких прорывов требуется раза в два больше штыков. – сказал Баранов.

Тут генерал-лейтенанта позвали к телефону. С ним пошел Жуков, что-то говоря ему на ходу. Цанава остался с танкистами. Постоял, все молчали. Он развернулся и пошел вслед за ушедшими. Мы остались втроем. Борисыч тяжело вздохнул.

– Ушам своим не верю. Такая подлость! И как с гуся вода! А чего ты мне-то не рассказал, Вась?

– Не хотел тебя вмешивать. Уверенности в том, что все удастся довести до конца, не было и нет. Мне-то чё, я там уже был, а тебе вновь все учить придется. Плохая наука.

– Не понял, а ты что, сидел, что ли?

– В тюрьме? Нет, жил в колонии и на поселении.

– Из-за отца?

– Угу. Ну что, пойдем, узнаем, почем фунт лиха?

Баранов кивнул. Шпиллер уже давно бил копытом, любопытство замучило. Адъютант в кабинет Федоренко не пустил, прижал палец к губам и показал генералу на стул. Василий немного постоял, затем вышел на морозный воздух. Вышел Цанава, не один, с ним три человека, на приветствие не ответил, они зашагали к машине и уехали, странно было, что комиссар держал руки спереди, а не в карманах, как обычно. Затем вышли Баранов и Шпиллер.

– Нам приказано следовать в расположение. А тебе перегрузить ящик в машину генерала Федоренко и ждать.

– Виктор Ильич, без сопровождения не стоит ездить, возьмите два танка.

– Хорошо, давай, удачи!

– К черту!

Через полчаса, передав ящик водителю генерала, вернулся в штаб, погреться. Морозец трещал знатный, ребята под танком костер развели, греются, гонять двигатель запрещено. Наконец из кабинета вышел Жуков, хмурый и злой. Адъютант помог ему надеть шинель. Генерал армии, злобно прищурившись, посмотрел на Василия.

– В какой, говоришь, дивизии служишь?

– В первой дважды Краснознаменной.

– Какой фронт?

– Ленинградский.

Жуков повернулся и вышел, не прощаясь. За ним потянулась остальная свита, человек пять, сидевших постоянно в кабинете до этого. Зазвякал звонок, генерал-лейтенант вызывал своего адъютанта. Тот вошел и вышел, показав Василию, что это его приглашают.

Вошел, представился, что прибыл по приказанию. Заставили снять куртку и посадили за стол.

– Кушал?

– Перекусил с ребятами.

– Перекус – это несерьезно для растущего организма! Сейчас ужинать будем.

Адъютант открыл дверь и пропустил трех человек, которые принесли ужин. Генерал разлил коньяк по рюмкам.

– Я хочу признаться, что сразу не воспринял тебя серьезно и очень волновался, что Виктор Ильич, не подумав, попросил меня вызвать тебя и поручить именно тебе эту операцию. Молодость твоя не внушала доверия. Сомнений было море, но, когда ты без потерь, не считая пехоты, взял Княжьи Горы, тут я понял, что серьезно недооцениваю тебя. Тут еще твоя шифровка о войсках тыла. А когда сложил все вместе, такая картина получилась, что у меня, старого, волосы дыбом встали. В общем, так: представление на тебя, на звание дважды Героя, я написал, Жуков его подписал. Но тебя я здесь не оставлю, как бы мне этого ни хотелось. Примешь полк, и на Карельский фронт, от греха подальше.

– А у себя – никак?

– Нет, я бы тебя вообще в тыл отправил, говорят, что ты – талантливый конструктор.

– Это не вариант для меня.

– Ну, как знаешь. Завтра прибудешь ко мне, часов в тринадцать, а от меня в кадры.

– Мой танк и экипаж со мной отправить можно?

– Да, конечно. И осторожнее, не в бою, с особым отделом осторожнее, поэтому и не даю сейчас направление. Кое-что выяснить надо. Цанава ведь не один, и если он выкрутится, то он тебе этого не простит. Сейчас он под арестом и под следствием, но мужик он хитрый, и со связями. Есть вероятность того, что он открутится: не знал, действовали без меня, ату, держите вора. И с Жуковым старайся не пересекаться. Не понравился мне его взгляд и желание свалить на тебя неудачу под Ржевом. Давай еще по глоточку, и Михаил покажет, где можно здесь отдохнуть. А мне пора, у меня скоро доклад в Ставке.