И вот, вернувшись назад к жизни, я знаю, что везли меня наверх в Лифте и на той же самой постели, на которой я думал, что никакая кровать мне более не потребуется и что не суждено мне подняться наверх из Страны Молчания.

Еще помню я – правда, как-то нечетко и неопределенно, – что донесся до моего слуха из самых недр мира гром Подземных Оргáнов, чудный и необыкновенный глас, что превыше всякой смерти; a за ним плавный напев, как если бы это множества пели единым голосом за дальними горами. Звук этот иногда превращался в дуновение ветра, доносившееся из глубин, а потом снова – в полную величия старинную мелодию Песни Чести. И я понимал как во сне, что это миллионы в той глубокой Подземной Стране чтят явленное им Радостное Чудо и ликуют, увидев его. Однако все это казалось мне каким-то далеким видением, наполовину сокрытым от меня, и глаза мои не имели силы открыться, и казалось мне, что возносят меня все выше и выше неведомые и нереальные волны. И время от времени меня окутывали сладостные благоухания, принадлежавшие, однако, к реальности и исходившие от великих Полей, ибо лифты в них всегда были обсажены цветами; а громадная кабина наша тем временем восходила все выше и выше, преодолевая великие мили.

Наверно, я шевельнулся; ибо ко мне негромко обратился успокоительный голос Мастера над Докторами, предписывавшего мне отдых; ибо все теперь будет хорошо с моей Девой. И истинно, потом я погрузился в дымку забвения; наступила череда дней, проведенных наполовину наяву и наполовину во сне, и нетрудно было подумать, что я уже умер.

A потом наступили дни, когда я лежал очень тихо и не было во мне никакой мысли; и Мастер над Докторами склонялся надо мной в тот и другой час, осматривая меня проницательным своим взглядом. После же, по прошествии неизвестного мне времени, надо мной склонилось другое лицо – милое и очаровательное лицо моей Единственной, и глаза ее рассказывали моей душе о своей любви; но всегда сохраняла моя Дева покой и тишину. И тогда я снова начал жить в своем теле и, наверно, сделал какой-то жест руками, – потому что она взяла мою ладонь и не выпускала ее. И ее прикосновение вселяло в меня жизнь; и всегда оставалась она ласковой и молчаливой; и покой овладел мной, превратившись наконец в естественный сон.

И вот настал день, когда мне позволили встать, и ходившие за мной отвезли меня в один из Тихих Садов Пирамиды и оставили меня там в одиночестве. И вот из-за куста тогда вышла Она и посмотрела на меня, отчасти застенчиво; только любовь, сиявшая в ее глазах, превращала в ничто это смущение. И подлинно я понял, что передо мной Истинно моя Дева; ведь я еще никогда не видел Наани в подобающей девице милой одежде. И я посмотрел на нее и понял, что она несравненно более изящна и хороша, чем мне мнилось. И потому вдруг решил я вскочить и броситься к ней; но она подбежала ко мне, чтобы предотвратить эту естественную, но глупую выходку; и она села рядом со мной – так, чтобы я припал головой к ее груди, и не стала отстранять от меня свои губы; и была она для меня сразу матерью и любимой.

A потом, когда я совсем успокоился и притих, мы долго сидели рядом в безмолвном счастливом молчании, пока наконец не пришли снова те, кто ухаживал за мной. И Мастер над Докторами был среди них, и я заметил по его лицу, что он доволен мной.

И после того я видел мою Единственную каждый день; и здоровье возвращалось ко мне с удивительной быстротой, ибо лечила меня Любовь. Скоро позволили мне спускаться в Поля, но делать это уединенными путями, ибо многие охотно последовали бы за мной, a мне необходим был покой.

И Дева была неразлучна со мной; ибо Мастер над Монструваканами и Мастер над Докторами по обоюдному своему согласию последовали нашей воле и указали Совершителю Браков обвенчать нас; и мы соединились тихо и просто, ибо у меня еще не было сил на Публичный Обряд, когда Миллионы встречали нас Торжественным Караулом высотой в восемь миль от самого основания до макушки Великой Пирамиды. Но этот Всенародный Обряд был совершен позже, потому что нельзя было не позволить людям воздать нам Честь.

И Дева больше не разлучалась со мной, став теперь моей женой, и силы вновь и вновь приливали ко мне, и моя Единственная также вернулась в совершенное здоровье. И настали для нас Дни Любви – прекраснейшая пора для всех тех, кто подлинно любит друг друга.

И мы бродили, как нам заблагорассудится, по просторным Полям и гуляли по проложенным в них Тропам Влюбленных, обычно проходившим около деревень. И я скрывал наши имена, дабы не привлекать лишнее внимание, пусть по доброте и естественному любопытству; ибо мы нуждались только друг в друге и тишине. И мы ночевали в тех местах, где росли самые чудесные цветы… Мы всегда имели при себе немного пищи, но охотно ели в деревнях, которых было много в Полях, столь же огромных, как Страны. И моя Единственная сотню раз исполнила свое обещание накормить меня вкусным и обильным обедом, приготовленным ее собственными руками; a потом еще дразнила меня обжорой и целовала, дабы не мог я что-нибудь возразить в свою защиту, и подлинно в ней было все, чего только могли пожелать моя душа и сердце; и она сопутствовала мне в своей Любви, вводила мою душу в Счастье.

А однажды мы спустились в Страну Молчания; но пробыли в тот раз там недолго, потому что вернулась ко мне Память. Но потом мы часто бродили там, вспоминая и размышляя о Святых и Великих Мыслях, которые вмещает в себя Любовь. И когда мы оставляли эту Страну, я рассказал своей Любимой о том, что, когда Жуткая Сила Дома погасила ее жизнь, я с жестокой болью ощутил, что никогда не пробуждала она меня ото сна своим поцелуем. Моя Собственная и Любимая зарделась тогда очаровательным румянцем, поелику не догадывалась о том, что я заметил такое милое упущение с ее стороны; и попыталась представить себе все мои муки, перенесенные, когда рассталась с Жизнью, пока Испарения Земного Тока не освободили ее душу от пут Безмолвия. И она прижалась ко мне, и обняла с предельной любовью и милым пониманием.

A потом она рассказала мне, что Доктора сказали ей, что дух ее оказался парализованным и замороженным Злой Силой, так что все ее Бытие и Жизнь прекратились, но не пресеклись; и только великая и животворящая сила Земного Тока пробудила ее душу, a с ней и тело к жизни, и кровь вновь должным образом потекла в нем. И Доктора много разговаривали об этом между собой и старательно разыскивали в анналах собственной науки подобные случаи; и как будто бы выяснили, что нечто подобное вроде бы произошло в древние времена, однако ничего похожего не происходило с тех пор целую эпоху.

И пока мы гуляли и отдыхали в Полях, я часто рассказывал моей Собственной о том и о сем, обо всяких материях; и узнал, что, пока я не выздоровел, она узнала всякие новые для нее вещи – хотя и не очень многие, ибо, как вы понимаете, и она была очень слаба… Ей пришлось встать с постели, когда я еще лежал пластом, по воле Мастера над Докторами, потому что он опасался моей смерти, которая могла приключиться, если он не сумеет пробудить во мне мой дух. Так что подлинно ощутите всю глубину моей любви, когда я узнал, что она с такой отвагой сжимала мои руки, хотя сама едва держалась на ногах… Так что я вознес святую хвалу моей Единственной, с любовью обнял ее и крепко прижал к себе.

Итак, я приближаюсь к концу своего повествования, но пока еще не рассказал вам важной вещи, которая приключилась с нами позже, после того как моя Единственная и я прошли второй – Публичный – Брачный обряд. Ибо случилось так, что моя Жена милой хитростью заманила меня в Зал Славы. Подлинно скажу: придя туда, я обнаружил, что в Зале сем собралось великое множество Люда, и все стояли в молчании – но не так, как будто собирались что-то делать, но так, будто дожидались чего-то.

И моя Жена провела меня в самую середину этого Зала; и я сразу понял, отчего она заманила сюда своей милой хитростью: в самой середине Зала Чести стояло изваяние мужа в помятом панцире, держащего на руках деву, державшего на веки вечные.

И я онемел; и скажу вам о том, что значила подобная Честь в том веке: она воздавалась только Великим Усопшим, a я был всего лишь молодым человеком, предельно далеким от всякого величия; только я умел любить всей душой и всем сердцем, полагая смерть ничтожной перед любовью. A вы поймите, что Любовь делает сердце ласковым и отважным, и ощутите мое смирение, изумление и естественную гордость оттого, что нашлись люди, пожелавшие почтить меня подобным образом. A моя Искренняя плакала от радости и гордости за своего Мужа, стоя возле меня. И настала глубокая, полная сопереживания тишина во всем этом просторном зале Славы и Чести. И те, кто находился в зале, позволили мне уйти вместе с моей Милой, обнаружившей чудесное понимание.

Так шел я, задумчивый и влюбленный, вместе с моей Женой; и она была во всем близка мне. Да, я заслужил почести; и вместе с тем понял, что всякая Честь есть не более чем пепел Жизни, если ты не знаешь Любви. A я знаю ее. И тот, у кого есть Любовь, обладает всем; ибо подлинная ЛЮБОВЬ есть матерь Чести и Верности; и вместе они созидают Дом Счастья.