После того как Десять Тысяч потерпели поражение и мы заново убедились в ужасной мощи Ночного Края, стало ясно, что о помощи не может быть даже мысли. Словом, мы ничем не могли помочь юношам, находившимся на Дороге Безмолвных.

Вы можете подумать, что мы позвали их домой Великим Голосом, который производила машина, устроенная в основании Пирамиды, однако мы не могли этого сделать так, чтобы чудовища Ночной Земли не узнали, что молодые люди выступили из Редута. Еще оставалась надежда на то, что Силы Зла не заметили их – ведь никто не может испытывать полной уверенности в степени познаний Тьмы.

Тем не менее мы уже тогда замечали некое Влияние над краем – странное и тихое, едва уловимое приборами. Мы полагали, что оно исходило из Обители Безмолвия, располагавшейся в дальних пределах Ночной Земли на высоком холме, к северу от Великой Дороги. Многие Монструваканы опасались, что оно направлено на юношей; но, не испытывая уверенности, мы ждали и наблюдали.

К этому времени бедные юноши приблизились к той части Дороги Безмолвных, где она резко поворачивала на север, и теперь находились не столь уж далеко от жуткого Дома.

Наконец мы поняли, что Влияние создается Великой Силой, и я ощутил уверенность в том, что оно исходит из Обители, хотя и не имел доказательств. Однако я поведал о своих чувствах Мастеру над Монструваканами, и он поверил мне; более того, он и сам полагал в душе своей, что из Дома Безмолвия исходила какая-то тайная сила.

Время от времени мы уже подумывали послать в ночь Зов, чтобы предупредить юношей и пригласить их немедленно возвращаться. Однако сие было опасно, и Мастер над Монструваканами отказался от этой мысли, чтобы не подвергать опасности души этих юношей; мы уже не сомневались, что юноши потеряются, если мы не позаботимся о них. Дело в том, что Зов прогремел бы над миром с огромной мощью, и вся Ночная Земля немедленно ощутила бы, что кто-то из людей вышел из Великого Редута. Должен заметить, что в ту пору Зовом давно не пользовались; он был придуман в старое время, когда над миром еще летали великие корабли.

Прошел день, а за ним ночь, и все это время великое множество наблюдателей вглядывалось в глубины ночные. О Влиянии стало известно, все боялись, что юноши близки к скорбной участи; многие говорили об этом и по глупости и доброте произносили разные слова, однако ни у кого не хватало отваги, чтобы предпринять новую вылазку ради их спасения, – чему, впрочем, не следует удивляться.

Тут должен я пояснить, что Ночной Край как бы пробудился и находился в волнении: какие-то твари сновали в ночи, ощущалась жуткая напряженность, и время от времени низкий рев проносился над всей Землей. Если я еще не упоминал об этом, не вините ни меня, ни мою повесть; конечно, я должен был уже все рассказать. Однако учтите всю сложность моей великой работы и сколько всего мне приходится вспоминать; надеюсь, что Бог благословит меня силой и мудростью, необходимыми, чтобы поведать все, что я видел.

В тот день и ночь мы заметили, что юноши не стали спать, а поели они только однажды, о чем сообщили те, кто нес стражу у Великой Подзорной Трубы.

Тем не менее отряд с прискорбной быстротой продвигался на север вдоль великой и зловещей дороги, так что в конце концов они должны были остановиться или погибнуть. Все это уверило наши сердца в том, что юноши подпали под чары жуткого и далекого Дома. Наконец к Мастеру явился некий Монструвакан и сообщил о том, что Влияние чрезвычайно усилилось; в тот же самый момент я увидел с помощью Великой Подзорной Трубы, что юноши быстро сошли с Дороги Безмолвных и побежали к Обители Молчания. Наконец Мастер над Монструваканами оставил колебания, и над Краем прокатился Зов, говоривший обреченным беднягам, какой ужас ждет их впереди.

Звуковое сопровождение Мастер подкрепил зрительным шифрованным языком, поведав юношам, что они попали в отчаянное положение и близятся к печальной участи, покоряясь Силе, исходящей из Дома Молчания.

Он потребовал, чтобы они исполнились отваги и позаботились о своих душах; потому что Силу, которая их привлекает, нельзя победить – можно только убить себя, чтобы не вступить в тот Дом, где всякого ждет ужас предельной погибели.

И во всей Пирамиде воцарилось великое молчание. Зов был зловещим знаком; он означал, что Мастер над Монструваканами вступил наконец в борьбу за души безрассудных юношей.

Посему из Редута незаметно изошла противодействующая сила, сложившаяся из молитв и пожеланий бесчисленных миллионов. Противодействие это было явным для моего Духовного Слуха, весь мировой эфир плясал волнами молитв, ошеломлявших мой дух своей мощью. Услыхав великий духовный шум посреди тьмы, я, трепеща, посмотрел в подзорную трубу: юноши прекратили свой быстрый бег и собрались вместе, явно ощущая смятение, словно бы вдруг очнулись ото сна, обнаружив себя в совершенно неожиданном месте.

Тут разом вскричали все миллионы, собравшиеся у пяти сотен тысяч амбразур, не считая великих наблюдательных экранов. Голоса сливались в ревущий победный вихрь, но торжество было преждевременным. Сила, соткавшаяся из столь многих желаний, рассыпалась, и Злая Воля, истекавшая из Дома, опять потянула к себе юношей; забыв и думать о спасении, они вновь припустили бегом.

Великая Пирамида немедленно окуталась тишиной. Зазвучали жалобы, восклицания скорби и ужаса, но в этот момент случилось новое чудо: перед бедными юношами возникли клочья тумана – словно соткавшиеся из чисто-белого огня, на вид очень холодного и не освещавшего их.

Холодное пламя остановило их: так мы узнали, что за души юношей борется одна из Господних сил, которые во все времена берегут человека от зла и погибели. И все миллионы видели это чудо, некоторые с великой четкостью, другие едва, – столь велика была разница в духовном зрении и слухе среди обычных людей того времени.

Но никто из них не обладал Духовным Слухом, позволявшим слышать голос души, доносящийся с противоположной стороны обитаемого мира, однако, как я уже упоминал, люди, наделенные подобным даром, жили и до меня.

Тут явился Монструвакан к Мастеру над Монструваканами, чтобы сообщить, что Влияние прекратило воздействовать на приборы; мы надеялись, что мрачная Сила, исходившая из Дома Безмолвия, теперь отвращена и от нас, и от этих юношей… ибо весьма могучая светлая Сила вступила в борьбу за спасение душ юношей.

И все люди умолкли, позволяя себе лишь короткие восклицания, все трепетали от надежды и страха, – потому что у юношей появился шанс вернуться.

Но юноши колебались в сердцах, – я видел это через Великую Подзорную Трубу, которой помогало понимание души и природный ум. И Мастер над Монструваканами вновь послал могучий голос в глубь Ночной земли, и мы тут же увидели, что юноши ради душ своих и любви, которую испытывали к ним матери, повернули домой, пока Великая Сила прикрывала их, возвращая здравый рассудок.

И я подумал, что некоторые из них посмотрели на Пирамиду, услышав призывный зов, прочли послание, которое написал Мастер над Монструваканами. Однако, увы, они почти немедленно повернули обратно, подчиняясь указаниям своего вождя, которым, по моим расспросам, оказался некто Ашов, великий атлет из Девятисотого города. Этот самый Ашов своей отвагой и неразумием и погубил души юношей. Он направился вперед и нырнул в яркий туман, который отделял их от гибели. Холодное пламя немедленно угасло и рассеялось. Ашов из Девятисотого города побежал к Дому Молчания, и все остальные со рвением последовали за ним.

Они торопливо поднялись на невысокий холм, где находился этот ужасный Дом, и побежали еще быстрее – и было их две сотни и пятьдесят, цельных сердцем и невинных, если не считать природной дерзости духа.

Юноши приблизились к великим дверям, которые были открыты с самого начала, выпуская холодный и ровный свет, а с ним то невозмутимое и безмолвное зло, которое заставило умолкнуть весь Ночной Край. Свет и молчание исходили из огромных, лишенных рам окон, рождая предельно мерзостную тишину.

Ашов первым вбежал в великие ворота молчания, юноши последовали за ним и более уже не вышли из Дома.

И вы должны знать, что матери и отцы этих юношей видели, как это случилось.

Все сразу умолкли. Потом некоторые предположили, что юноши все-таки выйдут, – и все же каждый знал в своем сердце, что молодые люди погибли; чувствовалось нечто ужасное в этой ночи, в том внезапном покое, что вдруг охватил весь Край.

И я, обладавший Духовным Слухом, ощутил великий страх перед тем, что мог бы услышать мой дух в тишине ночи, – перед звуками предсмертных мук этих молодых людей. Однако не последовало и звука – ни тогда, ни во все грядущие годы, потому что юноши эти сгинули в Молчании, о котором лучше не думать и не говорить.

Еще поведаю вам, что странный покой, вдруг легший тогда на Землю, воистину был ужасен. Он казался страшнее любого рыка, сотрясавшего тьму во все предшествовавшие времена. Я понял даже, что несколько приободрился бы, услышав далекий и низкий грохот Великого Смеха и скулеж, постоянно доносившийся с юго-востока, где Жерла Серебряного Огня горят перед Кивающей Тварью… или уловив лай Псов, рев Гигантов, голос любой обитающей в ночи жути. Звуки те были не настолько страшны, как наступившее вдруг безмолвие…

Конечно, все поняли, что мы не в состоянии выручить людей Малой Пирамиды. Об этом не стоило даже мечтать… Даже если бы мы знали, где она находится.

Словом, этим людям суждено было страдать и в одиночестве встретить свою смерть. Воистину обитатели Великой Пирамиды уже претерпели скорбь, предприняв некие попытки – хотя ничего не добились – и осиротив матерей, жен и детей. Но нас терзала память о еще горшем ужасе, оказавшемся судьбой погибших юношей.

Легко понять, что уверенность в том, что мы не можем оказать помощь людям Малой Пирамиды, истерзала мое сердце; быть может, по неразумению, но я все-таки еще надеялся на то, что большое войско может тайно выйти в ночь, найти Малую Пирамиду и спасти тысячи бедных ее жителей, но чаще всего представлялся мне тот сладкий миг, когда, шагнув вперед из ночи со всеми ее тайнами и ужасами, я протягиваю руки к Наани со словами: «Я есть Тот».

И, понимая душой, что она принадлежала мне целую вечность назад, Наани, конечно, узнает меня в тот же миг, и сразу ответит с любовью, и снова будет со мной – как и прежде.

Понимать, что новой встречи не будет, вспоминать, что Дева эта была моей во дни милой старины, было мучительнее, чем ощущать ужас перед силой любого чудовища. Я терял разум и уже едва ли не был готов схватить Дискос и броситься Неподготовленным во тьму злого и страшного Ночного Края, чтобы хотя бы предпринять попытку приблизиться к ней – или расстаться с жизнью.

И я часто говорил, обращаясь к Наани, непременно послав сперва Слово Власти, трепещущее в ночи, чтобы она была уверена в том, что это действительно я говорю с ее духом, а не какая-нибудь гнусная тварь или чудовище ведет злые и обольстительные речи.

И часто я говорил, чтобы она не выходила из родного Редута, услыхав зов из тьмы, но только за Словом Власти, которое принесет ей истинную уверенность в том, что друг зовет ее к себе.

Так я говорил с Наани безмолвно, посылая слова силами своего разума, однако трудно и горько разговаривать с ночью, не услыхав ответного биения Слова Власти, милого нежного голоса, шепчущего моей душе. Но снова и снова отмечал я, что эфир трепещет вокруг меня, и Духовный Слух будто бы улавливал биения Слова Власти… так сердце мое обретало некоторое утешение, и я ощущал уверенность в том, что любимая моей прежней жизни все еще жива.

И я постоянно внимал всей душой; напряжение даже начало сказываться на моем здоровье, и я укорял себя за то, что плохо владею собой.

И все же день ото дня сердце мое ощущало новую усталость и тревогу; мне часто казалось, что жизнь моя – ничто перед предстоящей великой утратой. Часто в ту пору из мрака доносился до моего Духовного Слуха голос, стремившийся прикинуться голосом Наани, но всякий раз я произносил Слово Власти, и голос не смел ответить им же. И все же я не осмеивал голос, выказывая пренебрежение к тому, что он не может одурачить меня. Он умолкал на время, а потом снова и снова начинал звать меня; я никогда не разговаривал с ним (ибо праздное любопытство опасно для души), но всегда произносил Слово Власти, а когда голос умолкал, выбрасывал все слова из памяти, думая лишь о добрых и святых делах, об Истине и Отваге, но чаще всего о Наани, доброй и святой для моего духа.

Итак, ночные чудовища мучили меня, наверно намереваясь выманить меня и погубить, а может быть, они надеялись лишь насладиться моим горем. Словом, горькие мысли и постоянные обращения к Наани, скрытой во мраке мира, желание предоставить ей утешение и помощь сказывались на мне; я отощал, что было явно глазам тех, кто любил меня.

Мастер над Монструваканами, который видел во мне родного сына, мягко укорял меня и вел со мной мудрые речи, которые заставляли меня еще больше любить его, но не приносили здоровья. Потому что сердце мое губило меня, как бывает, если любовь не встречает ответа и не имеет причин для радости… Вы сочтете странным, что мать и отец не поговорили со мной. Однако я давно уже утратил их, о чем, конечно, должен был сказать раньше, чтобы никто не терял времени на бесполезные размышления; увы, виной всему мое нескладное повествование.

Несчастная любовь наконец заставила меня решиться. Однажды ночью я очнулся от беспокойного сна – мне показалось, что Наани назвала меня старинным любовным именем, и в голосе ее слышалась предельная тревога. Я сел в постели и послал в ночь Слово Власти, и сразу все вокруг меня затрепетало от ответного биения Слова, слабого и едва слышного.

Тогда я позвал разумом мою Наани, мою Мирдат, постарался ободрить ее и попросил, чтобы она скорее сказала мне, что происходит с ней. Душа моя горела, ведь голос Наани так давно не говорил с моей душой.

Много раз взывал я, обращаясь в вечную ночь, но более не слышал голоса Наани, отвечавшего моему духу; лишь иногда слабо колыхался эфир вокруг меня.

Итак, тревога лишала меня ума; я прекрасно понимал все угрожавшие опасности. Встав на ноги, я поднял вверх руки и дал слово чести Наани, обещав Подруге моей от начала Вечности не оставаться более в безопасности Могучей Пирамиды, пока ей грозят ужасы и страшная гибель.

Дав такое слово Наани, я велел ей ободриться и ждать меня, обещав, что приду к ней, не пожалев ради этого жизни. Однако ночь над миром ответила мне только молчанием.

Я немедленно оделся и быстро направился к Наблюдательной Башне, чтобы немедленно переговорить с Мастером над Монструваканами, потому что сердце горело во мне и требовало, чтобы я немедленно осуществил принятое решение.

Явившись к Мастеру, я рассказал, что не в силах более выносить ожидание и готов отправиться в Ночные Земли, чтобы найти Наани, иначе скорбь скоро лишит меня жизни. Мастер нашел мои слова чрезвычайно горькими: он неоднократно просил меня отказаться от задуманного, потому что подобное предприятие не под силу человеку – и я оставлю мир в своей юности, не прожив положенных лет. Однако на всю его речь я мог сказать лишь то, что должен поступить, как обещал Деве, а посему не имею выбора. Наконец Мастер над Монструваканами понял, что решимость моя непреклонна, и напомнил мне, что я исхудал от долгих тревог, – мудрость велит мне подождать, пока не восстановится сила. Я ответил, что пойду даже таким, и объяснил, как поступок сей необходим для благополучия моей души, ведь сохранив почти всю силу, дух мой сделался крепче после поста, только подсушившего тело и избавившего меня от лишнего веса, так что мне остается лишь довериться своей любви, которая очищает человеческое сердце и делает его ласковым и бесстрашным.

Я ощущал спокойствие, потому что, как уже говорил, был относительно мало подвержен действию сил Зла; столь продолжительным и трудным было приготовление моего духа. По-моему, до меня никто не выходил во Внешнюю Тьму после столь долгого воздержания от всего, что искушает и ослабляет дух.

Мне предстояло пройти Трехдневное Приготовление, обязательное для всякого, кто намеревался уйти в Ночные Земли; в нем дух очищался настолько, что Силы Зла не могли нанести ему вреда. Кроме того, как я уже сказал, никто не мог выйти из Пирамиды, не ведая во всей полноте о жути, которую таила Вечная Ночь, и во время Приготовления рассказывали обо всех кошмарах, о которых не должна была знать молодежь, о жутких увечьях и душевных падениях, повергавших сердце в страх уже беглым упоминанием о них; подобная информация записывалась в книги, которые нельзя было легко раздобыть, – их хранили под замком у Мастера Приготовлений.

Действительно, выслушав все, что мне положено было услышать, я всем сердцем своим удивился тому, что находились люди, уходившие отсюда в Ночную Землю, да вообще тому, что в Приготовительный Зал приходили не только для того, чтобы учиться, но даже никуда из Пирамиды не собираясь. Но так уж устроено человеческое сердце; каким оно было всегда, таким и останется до конца времен. Ведь юность стремится к приключениям и опасностям, как велит природное непокорство духа, – и кто станет сожалеть об этом? Хуже было бы, если бы Дух Мужественности оставил нас. Только не думайте, что я имею в виду бой между двумя мужами, – мысль о таком несчастье повергает меня в уныние.

Но наконец пришло утро, если так позволительно назвать ту пору Вечной Ночи, невластной внутри Пирамиды, когда я вступил в Комнату Приготовления, и Дверь закрылась за мной; там я прошел Полный Курс, чтобы ничто не помешало мне выжить и добиться успеха посреди кошмаров Ночного Края.

Три дня и три ночи находился я в Палате Приготовления, а на четвертый день мне принесли панцирь, и Мастер приготовил его, не прикасаясь ко мне, – теперь никто не должен был прикасаться ко мне и отвлекать словом и даже помощью.

Я облачился в серую броню, а под нее надел особый вязаный костюм, чтобы не умереть от холода Ночных Земель. А потом взял ранец с дорожной едой и питьем, которые могли весьма долго поддерживать мою жизнь; ранец принесли вместе с панцирем, и на нем был вышит Знак Чести: так обо мне позаботились женщины Пирамиды.

А когда все было готово, я взял Дискос, молча поклонился Мастеру Приготовления; он подошел к двери, открыл ее и дал знак людям, чтобы я мог выйти в ночь, не прикоснувшись к кому бы то ни было. Целая толпа собралась у дверей Зала Приготовления, и я понял, что повесть моя растрогала сердца жителей Великого Редута; провожать к этой двери не являлись без приглашения, и то, что многие решили нарушить обычай, свидетельствовало о многом. За дверью люди расступились, открывая мне путь до Великого Лифта. И я спустился вниз, а в самом низу собрались несчетные миллионы, и все сохраняли молчание. Невзирая на великую симпатию ко мне, они безмолвствовали ради моего блага. Я шел к выходу, и никто в Великой Пирамиде не заговорил со мной. Лишь весь эфир был полон безмолвных молитв и сочувственных мыслей.

Возле Великих Ворот меня ожидал дорогой Мастер над Монструваканами – в панцире и с Дискосом в руках; стоя во главе Полного Дозора, он отдал мне честь. И он смотрел на меня, и я глядел на него, а потом поклоном выказал свое уважение. Тогда он молча отсалютовал мне Дискосом, и я направился к Великим Воротам.

В Великом Проходе погасили все огни, чтобы свет не мог выдать меня; ради меня открыли не калитку, а в знак уважения к моему путешествию – сами Великие Ворота, способные пропустить колоссальное войско. Но ничто не нарушило тишины возле ворот, и в темноте Двухтысячный Полный Караул безмолвно воздел Дискосы в знак воинского салюта; со смирением опустив обращенное вниз оружие, я вышел в ночь.