Глава II НА ШТУРМ АРКТИЧЕСКИХ ТАЙН

В конце марта 1949 года с подмосковного аэродрома с загадочным названием МАГОН (Московская авиагруппа особого назначения) ушла на север группа самолетов высокоширотной воздушной экспедиции "Север-3". Их пилотировали прославленные полярные асы М. В. Водопьянов, И. П. Мазурук, И. И. Черевичный, М. И. Козлов, В. И. Масленников, М. Н. Каминский, И. С. Котов, В. М. Перов, М. А. Титлов, В. Н. Задков, Ф. А. Шатров, И. Г. Бахтинов, Г. К. Орлов, И. Г. Бахтинов. Маршруты в арктическом небе прокладывали опытнейшие полярные штурманы В. И. Аккуратов, Д. Н. Морозов, В. П. Падалко, Н. В. Зубов, И. М. Жуков, Б. И. Иванов. Им предстояло обследовать огромные пространства Центрального полярного бассейна, высадить на льдины, выбранные с воздуха, научные группы, называемые "прыгающими". Ученые были оснащены механическими бурами для сверления льда, моторными лебедками, с помощью которых можно было опускать в океанские глубины гидрологические приборы для изучения скорости и направления течений, взятия проб воды на различных горизонтах. Портативные самописцы позволяли вести непрерывную регистрацию элементов магнитного поля Земли. Аэрометеорологи были вооружены аппаратурой для изучения процессов, протекающих в атмосфере. Комплексные исследования, проводившиеся одновременно в разных точках Ледовитого океана, позволяли выявить общую картину развития гидрологических, геофизических, гляциологических, метеорологических явлений в Центральном полярном бассейне.

Исследованиями руководили виднейшие полярные ученые геофизики Е. К. Федоров, М. Е. Острекин, океанологи Я. Я. Гаккель, В. X. Буйницкий, М. М. Сомов, А. Ф. Трешников, А. Г. Дралкин, П. А. Гордиенко, В. Т. Тимофеев, Л. А. Балакшин, метеорологи-аэрологи Е. И. Толстиков, К. И. Чуканин, В. Г. Канаки.

Оказавшись в компании этих замечательных людей, я поначалу чувствовал себя не в своей тарелке. Я был не только самым незнаменитым, но и самым молодым. Однако полярники народ особый, и я вскоре "прижился", приобрел уверенность, а после нескольких удачных операций по выправлению вывихов, лечению простуды и удалению зубов был признан "своим".

Но моя главная задача заключалась в другом. Посадка на льдину, выбранную с воздуха, всегда связана с немалым риском. Даже самый опытный глаз не всегда может обнаружить препятствие, скрытое под снежным покровом, жесткие, как бетон, заструги, запорошенную снегом трещину, притаившийся ропак. Могла случиться и вынужденная посадка. Вот тогда мне предстояло спуститься на парашюте к месту происшествия для оказания помощи пострадавшим.

Правда, до сего времени лишь один человек прыгал с парашютом в северных краях - Павел Буренин. Но сама идея использования парашютов в Арктике родилась в конце тридцатых годов, после появления в газете "Известия" фантастического рассказа "Десант на полюс", автором которого был Маврикий Слепнев, летчик герой челюскинской эпопеи.

Рассказ М. Слепнева вызвал оживленную дискуссию специалистов-полярников: какому методу отдать предпочтение - посадке самолета или парашютному десанту? Полярные летчики и ученые давно вынашивали мысль об организации на полюсе длительно действующей научной дрейфующей станции.

За посадку самолета на льдину ратовали известные полярные асы М. Водопьянов, В. Молоков и сам М. Слепнев - первые Герои Советского Союза - спасители челюскинцев, оказавшихся на льдах Чукотского моря после гибели судна.

Идею парашютного десанта отстаивал известный летчик-парашютист Я. Мошковский. "Качество наших людей и наших парашютов, обычных и грузовых, - писал он, - позволяет утверждать, что высадка десанта на полюс будет произведена блестяще". Доказывая преимущество своего предложения, он ссылался на опыт Р. Амундсена. Знаменитый полярный путешественник, после своего полета на 88° северной широты, писал: "Вполне естественно, что мысль о месте спуска всегда занимает авиатора. Моторы могут закапризничать в любое время и, естественно, в любой этот момент нет места для спуска, ему придется плохо. Но все равно: куда ни кинь взгляд, нигде не было ни малейшего признака удобного для спуска места. Повсюду лед больше походил на огромное количество отдельных небольших участков, рассеянных по всей поверхности без конца, без края. А между всеми этими участками воздвигнуты высокие каменные заборы...

Несмотря на блестящий полет Бэрда, наш совет таков: не летайте в глубь этих ледяных полей, пока аэропланы не станут настолько совершенными, что можно будет не бояться вынужденного спуска".

А известный полярный летчик А. Д. Алексеев считал, что "рассчитывать на хороший естественный аэродром на полюсе не приходится. Там могут оказаться ровные площадки молодого тонкого льда между торосистыми полями. Но они не выдержат веса тяжелой машины. Старые же ледяные поля, толщиной по пять-шесть метров, всегда покрыты торосами от одного до шести метров".

Возражая ему, М. В. Водопьянов писал: "Практики парашютных прыжков в условиях Арктики у нас нет. Вряд ли можно сбросить на грузовом парашюте ряд хрупких, необходимых для научной работы на полюсе аппаратов и приборов".

Но не прошло и полугода, как фантастическая идея посадки самолетов на Северном полюсе блестяще была осуществлена советскими полярными авиаторами. 21 мая 1937 года четыре тяжелых самолета АНТ-6 сели на льдину у полюса, высадив четверку ученых во главе с И. Папаниным, положив начало планомерным исследованиям природы Центрального полярного бассейна. Их бесценный опыт не прошел даром.

Но, к счастью, мои хирургические знания так и оказались невостребованными. За два месяца полетов в Центральной Арктике летчики совершили сотни посадок на льдины, выбранные с воздуха. И ни одной аварии, ни одной мало-мальски серьезной поломки. Вот оно, высочайшее летное мастерство. Так и пролежали бы мои парашюты, укутанные в брезент, если бы...

Экспедиция уже подходила к концу. Наступило 9 мая.

Я лежал в спальном мешке. Было тепло и уютно. Тихо постанывал ветер в трубке вентилятора. Поземка по-мышиному осторожно скреблась в стенку палатки. Где-то тревожно потрескивал лед. Время от времени с тяжелым "у-ух" скатывалась ледяная глыба с гряды торосов.

Я прислушивался к этим звукам, таким привычным за два месяца палаточной жизни на дрейфующем льду в центре Арктики.

Лучи незаходящего полярного солнца с трудом проникали сквозь толстую пленку наледи, покрывшей круглый глаз иллюминатора, отчего в палатке царил легкий полумрак. Меблировку палатки составляли две походные раскладные койки, складной столик под иллюминатором с шеренгой баночек и коробочек с медикаментами и двумя металлическими стерилизаторами, фанерный ящик, служивший обеденным столом, о чем свидетельствовали многочисленные жирные пятна, двумя жестяными банками с пельменями, заменявшими стулья, и легкая двухконфорочная портативная газовая плитка, соединенная шлангом с газовым баллоном.

Я поднес к лицу руку с часами. Стрелки показывали восемь утра. Я с завистью посмотрел на соседнюю койку, где сладко посапывал, забившись с головой в спальный мешок, радист Борис Рожков. Крохотное отверстие, оставленное им для дыхания, обросло пушистым венчиком инея. Оттуда то и дело, словно игрушечный гейзер, выскакивала струйка холодного пара.

Я взглянул на термометр над кроватью: красный столбик спирта застыл на отметке 18. Восемнадцать градусов мороза в палатке! От одной мысли, что сейчас придется вылезать из мешка, по спине побежали мурашки. Кажется, ко всему можно привыкнуть в полярной экспедиции: постоянному чувству опасности, неудобствам палаточной жизни, к холоду. Но к вставанию по утру в промерзшей палатке - никогда!

Прежде чем окончательно покинуть пухово-меховое гнездышко, надо хоть немного обогреть палатку. Я действую отработанным приемом: не вылезая из мешка, приседаю на койке и, согнувшись пополам, дотягиваюсь до плитки. Теперь остается только зажечь спичку (коробок лежит под рукой) и, открыв краник, поднести ее к шипящей газовой струе.

Все в порядке. Я вновь принял горизонтальное положение и стал дожидаться, когда потеплеет. Подхваченные током теплого воздуха, зашевелились куртки, унты, меховые носки, подвешенные под потолком палатки для просушки.

-  Доктора к начальнику экспедиции, - раздался за стенкой палатки чей-то громкий голос. Я мигом выскочил из мешка и через несколько минут предстал перед светлыми очами начальства.

-  Вы готовы прыгнуть с парашютом на Северный полюс? - спросил Кузнецов, пристально глядя мне в глаза.

-  Так точно. Готов! - выпалил я, с трудом сдержав волнение.

-  Вот и прекрасно. Задание, сами понимаете, чрезвычайно важное и... - он сделал многозначительную паузу, - ответственное. Ведь вам доверяется совершить первый в мире парашютный прыжок на Северный полюс. Прыгать будете вместе с Медведьевым. Андрей Петрович уже вылетел к нам с базы на Северной Земле.

В 13 часов 05 минут наши парашюты раскрылись над заветной точкой. Видимо, руководство Главсевморпути осталось довольно моей персоной. Осенью я с бьющимся сердцем обнаружил свою фамилию в списке награжденных орденом Красного Знамени, а месяц спустя получил предложение участвовать в очередной высокоширотной экспедиции "Север-5".

И вот я снова на льдине. Но теперь я чувствовал себя настоящим полярником. Работа шла своим чередом. Однако на этот раз перед экспедицией была поставлена новая важная задача. Опыт предыдущих экспедиций показал, что кратковременных исследований оказалось недостаточно для разработки оперативных и долгосрочных метеорологических и ледовых прогнозов, крайне необходимых для обеспечения деятельности авиации и флота на трассе Северного морского пути. Требовалось длительное, непрерывное изучение многообразных физических процессов, протекающих в системе "Атмосфера-лед-океан". Для осуществления этой задачи предполагалось организовать две дрейфующие станции наподобие папанинской. Одну у Северного полюса, другую на льдах Полюса относительной недоступности.

Едва штаб экспедиции высадился в ЦБП, немедленно начались поиски подходящих ледяных полей для будущих станций.

К сожалению, в районе Северного полюса не нашлось ни одной подходящей для этой цели льдины. Но зато летчику Перову удалось разыскать надежное пристанище для станции у самого Полюса относительной недоступности. Начальником ее был назначен М. М. Сомов.

До самого конца экспедиции я тайно надеялся, что меня вызовут к начальству и предложат принять участие в этой эпопее.

Но мои мечты оказались тщетными. И тогда я решился: если гора не идет к Магомету, то Магомет сам должен отправиться к горе. Приподняв откидную дверцу штабной палатки, я смущенно остановился на пороге, не зная, с чего начать.

-  Вы ко мне, доктор? - спросил Кузнецов, заметив мою переминающуюся с ноги на ногу фигуру. - Что-нибудь срочное? Не заболел кто?

-  Нет, с народом все в порядке. Все здоровы. Я, Александр Алексеевич, скорей, по личному вопросу.

-  По личному? - удивился Кузнецов.

-  Я подумал, что на дрейфующей станции может понадобиться моя помощь.

-  Ишь ты какой прыткий, - усмехнулся Водопьянов.

-  А что, Александр Алексеевич, - поддержал меня главный штурман экспедиции В. И. Аккуратов. - В предложении доктора есть резон.

Кузнецов смерил меня испытующим взглядом и, постукивая карандашом по столу, сказал:

-  К сожалению, штат станции утвержден правительством. 16 человек, и ни одного больше. Так что уважить вашу просьбу никак не могу. Да и станция будет дрейфовать только до осени. Если что и случиться - сбросим вас туда на парашюте. Вам ведь не привыкать прыгать в Арктике, - улыбнулся он и, смягчая отказ добавил: - А за стремление участвовать в этой трудной работе спасибо. Мы это учтем на будущее.

Итак, мы возвращались домой в Москву, к весне, к теплу, а там, за тысячи километров от нас, уже разворачивалась работа.

Льдина, обнаруженная летчиком В. П. Перовым, и впрямь оказалась отличной. Настоящий остров, длиной семь, шириной пять километров, она, словно бастион, возвышалась среди окружавших ее ледяных полей. Перов, покружившись над ней, посадил самолет на прилегавшее поле ровного молодого льда. Экипаж быстро установил палатку и послал в эфир сообщение, что льдина для станции найдена, и, передав ее координаты, расположился на отдых после многочасового полета.

Несколько часов спустя над ними появился Пе-8 летчика Задкова. Первым по трапу спустился Сомов - начальник будущей станции. Еще с воздуха он опытным глазом океанолога оценил удачный выбор льдины и, не теряя времени, отправился в сопровождении метеоролога Константина Ивановича Чуканина обозревать свои владения. Вернулись они через пару часов усталые, промерзшие, но страшно довольные виденным.

-  Ну, Виктор Михайлович, - обратился Сомов к Перову, - спасибо тебе. Потрафил ты нам, голубчик. Льдина первый класс. Настоящий многолетний пак. Думаю, что она долго нам послужит.

Тем временем прибывшие на льдину зимовщики, радист Константин Митрофанович Курко, шифровальщик Александр Иванович Дмитриев и аспирант Залман Маркович Рудкович, собрали палатку-радиостанцию, и Курко, распаковав аппаратуру, приготовился к работе.

-  Ну как наша льдина, Михал Михалыч? - спросил Гудкович, поднимаясь навстречу вошедшим Сомову и Чуканину.

-  Отличная льдина, - сказал радостно Чуканин. - Вокруг нее уйму льда наторосило, а она целехонькая.

-  Еще бы. Толщина у нее не меньше трех метров, а может быть, и больше. Счас напишу радиограмму Кузнецову, что готовы начать работу. Вот только народ подлетит, и сразу приступим к развертыванию станции, - сказал Сомов, грея над плиткой озябшие руки.

-  Вот и добро, ребята. Значит, с вас магарыч, - сказал Перов, - надеюсь, льдина вас до конца дрейфа не подведет.

-  Правда, далековато от аэродрома до лагеря. Пока перетаскаешь все грузы через ропаки и заструги - намаешься, - сказал Курко. - Хорошо бы поближе.

-  Не обессудьте, - улыбнулся Перов, - я бы и рад посадить машину рядом с палатками, да природа не позволяет. Это вам не ровный годовалый лед. Мигом машину угробишь.

-  Ладно, ты не серчай, - сказал Сомов. - А пока, друзья, надо кончать разговоры и приниматься за дело. Не ровен час пурга налетит.

Он как в воду глядел. Пока новоселы тянули нагруженные нарты к месту будущего лагеря, налетела поземка. Сбросив неуклюжие рукавицы, все торопливо принялись за сборку палатки. Работа оказалась непростой. Пальцы прилипали к металлу, дуги не хотели входить в пазы, узлы не вязались. Но наконец мучения кончились. Каркас был собран, на него накинут тяжелый кирзовый полог, закреплена последняя растяжка, пол застелен в три слоя пушистыми оленьими шкурами. А когда над конфорками вспыхнули голубоватые язычки газового пламени - жизнь снова показалась прекрасной.

Наскоро сварив пельмени, напившись до отвала крепкого чая, все забрались в спальные мешки и мигом заснули. Поутру Гудкович с Курко разыскали среди грузов складной столик, несколько стульев, и все расселись вокруг в ожидании торжественного момента: первой записи в вахтенном журнале.

Сомов извлек из кирзового портфеля толстую тетрадь, почему-то называемую "амбарной книгой", с многозначительной надписью на первом листе "Экземпляр единственный. Совершенно секретно. Высокоширотная экспедиция "Север-5". Дрейфующая станция. 1950 год".

Чуть ниже каллиграфическим почерком синими чернилами было выведено: "Вахтенный журнал Восточной дрейфующей станции. Время московское". Сомов медленно обвел взглядом сидящих за столом и, чуть волнуясь, сказал:

- Начнем, пожалуй".

"31 марта 1950 года в 19 часов 50 минут (МСК) первая группа экспедиции, состоящая из начальника станции М. М. Сомова, руководителя аэрометеорологической группы К. К. Чуканина, зав.радио К. М. Курко, гидролога 3. М. Кудковича и шифровальщика А. И. Дмитриева, высадилась на льдину в точке №36 76°05^; с. ш., 193°24' з. д., на которой в этот момент находился самолет В. М. Перова и подвижная группа научных работников "Север-5", возглавляемая А. Г. Дралкиным. Группа прибыла на самолете Задкова (ПЕ-8) с грузом 3,1 тонны. После разгрузки самолета и выбора места для станции группа приступила к переброске грузов к выбранному месту и установке радиостанции. Место для станции выбрано на старом поле в 500 метрах к западу от аэродрома.

Начальник станции М. Сомов".