Глава 40
17 АВГУСТА 1993 ГОДА.
МИКРОПЛЕНКА

По улице имени 17 июля двигалась группа молодых неонацистов, громко крича какие-то лозунги. В этот день нацисты всегда выходили на демонстрацию памяти Гесса. 17 августа 1987 года, по официальной версии, Рудольф Гесс покончил жизнь самоубийством в тюрьме Шпандау. Нацисты считали, что его убили, и отмечали это событие чествованием своего, как они считали, героя.

В первых двух рядах шли парни в одинаковых серых двубортных костюмах. За ними, уже не соблюдая правильность рядов и что-то скандируя, двигались остальные. В руках они несли портреты Гесса с надписями на лентах: «Гесс — герой». Череда машин выстроилась вокруг площади, оцепленной полицией, водители терпеливо ждали, пока колонна демонстрантов пройдет мимо.

В темно-красном «Опеле», который стоял первым у въезда на площадь со стороны Энтластунгштрассе, сидел Роман и с интересом вслушивался в выкрики демонстрантов.

«Гесс убит! Гесс убит!» — скандировали они.

К машине Романа подошел полицейский из оцепления и знаком попросил опустить стекло.

— Вы стоите неудачно, — сказал полицейский негромко, — отъезжайте в сторону, вон туда, на стоянку, и ждите там. — Он показал на небольшую площадку, куда уже отъехали несколько автомашин.

— А что так? Почему бы вам нацистов не попросить уйти?

Роман понимал, что не следует нагло напирать на полицейского, но вид нацистской демонстрации с портретами Рудольфа Гесса вызывал у него ярость.

Полицейский, однако, и не думал обижаться. Он с пониманием посмотрел на Романа, покачивая головой.

— Меня можно не просить, я бы с удовольствием. Но есть закон — мы обязаны соблюдать.

— Да-да, для одних закон есть, а для законопослушных его нет.

Тем не менее Роман не собирался дальше спорить с полицейским и проехал на стоянку.

Он понимал, что полиция еще долго не даст зеленый свет, и решил пока почитать свежую почту, которую он захватил с собой из бюро.

Роман заглушил двигатель, открыл все окна — в Берлине было душно. Вытащил из портфеля стопку писем, несколько газет. Не спеша пролистал газету, останавливаясь на каждой странице. Затем приступил к письмам, вслух называя отправителей.

— Письмо от читателя, которого я не знаю. Можно выкинуть. Счет за электричество — это важно. Это письмо я знаю — программка Берлинской оперы. Они всегда присылают мне в августе программку до конца года.

Так прошло несколько минут, Роман скучно продолжал просматривать свою почту. Под очередным письмом он увидел небольшую бандероль — чуть пухленькую, как будто заполненную стопкой бумаг, на ощупь с каким-то предметом внутри. Его внимание привлекли почтовые печати, сделанные не немецкой почтой. Он внимательно рассмотрел печать — «Цюрих».

Роман уже давно ничего не ждал, история с Гессом была для него закрыта, и, если бы не сегодняшняя демонстрация, он бы вообще забыл про его существование. Роман открыл бандероль и нашел в ней листок бумаги и несколько негативов, разрезанных на кусочки по четыре кадра, проложенных твердым картоном. На листке несколько слов на английском: «Я обещал Ульрике ЭТО. Извини, что так долго. Но вы мне должны — не забывайте. Можно водкой. Симон».

Роман осторожно взял первый негатив в руки, стараясь не запачкать пальцами пленку, и попытался на свет рассмотреть, что там изображено. Однако изображение было слишком мелким, он не мог прочитать текст. Роман вспомнил, что в портфеле у него всегда лежит увеличительное стекло, немедленно достал его и просмотрел первый кадр негатива на свет.

Под стеклом, при ярком свете он прочитал:

Он перестал слышать крики нацистов, гудки водителей, полицейский перед капотом его машины стал похож на непрозрачную стену. Роман держал в руках пленку, ради которой они с Ульрике ездили в Цюрих. Пленку, которая, возможно, скрывает одну из самых загадочных и трагических историй столетия.

Роман спрятал все в карман пиджака и съехал с площади на боковую улицу. Демонстрация нацистов двигалась прямо к машине Романа. До него доносились крики: «Гесс убит! Гесс герой! Мыс тобой!»

Чем ближе была толпа, тем оглушительней становились их крики.

Роман закрыл окна.