Пастух и пастушка

Откуда взялась собака в деревне, чья она, никто не знал и знать не хотел. Бегала по улицам, дети с ней играли. Но они-то поиграют да ужинать пойдут, а собака? Иногда вспомнят, вынесут косточку, но чаще забывают. Начнут телевизор смотреть или в разные игры играть, тут не до собаки. И поневоле ей приходилось заботиться самой о себе. Украла однажды цыплёнка, её поймали на этом и сильно избили. Прозвали Ворюгой.

Она стала бояться людей. Жила на задворках, исхудала, вся была в репьях, кто такую полюбит?

Вообще, людей в деревне оставалось всё меньше. И тем более живности. Только немного коров да козы. Мало, но были. Пастухом на лето нанимали старика Арсеню. Он каждый год говорил, что больше не будет пасти, сил нету. А из молодых кто в пастухи пойдёт? Никто. Но Арсеню хозяйки как-то уговаривали. Но нынче он твёрдо заявил: «Пастушу последний год. Тут из-за одной Цыганки с ума сойдёшь». Так звали корову чёрной масти. И характер был у неё кочевой. Всегда норовила убежать.

Именно Арсеня пожалел однажды Ворюгу, облупил и бросил ей сваренное вкрутую яйцо. Ворюга в один заглот съела его. Подобрала с земли жёлтые скорлупки, и их схрустела.

– Ого, – сказал Арсеня. Посмотрел в сумку. – На вот ещё хлебушка. Мне уж горбушки не по зубам.

Ворюга мгновенно смолотила чёрствый хлеб. И опять смотрела на Арсеню.

– Мне-то немного оставь, – сказал Арсеня.

А дальше было вот что. Как потом сам Арсеня напоминал всем очень правильную, по его мнению, пословицу: «Кошку год корми – за день забудет, а собаку день корми – год будет помнить». Наутро Арсеня пригнал стадо к дальнему лесу. Но только хотел присесть на пенёк да съесть пирожок, как увидел, что Цыганка прямохонько полетела к зелёной озими.

– Ах ты, ах ты, такая-сякая! – закричал Арсеня, вскочил и побежал заворотить чёрную корову. Но где там, с его-то скоростью, не молоденький. Вдруг из кустов вылетела Ворюга, будто ею выстрелили как снарядом, в три секунды настигла Цыганку, обогнала, смело встала перед коровой и залаяла. Цыганка опешила, выставила рога, но Ворюга так грозно и смело лаяла, что корова, мотнув головой, вернулась в стадо.

– Ну, женщины! – потрясённо и восхищённо говорил вечером Арсеня. – У неё ума больше, чем у меня. Я вообще сейчас барином стал, завтра стульчик с собой возьму и книжку почитать. Главное дело, и коровы за день привыкли ей подчиняться. Ведь вот даже если они смирно пасутся, то всё равно вокруг стада раза три обежит. Мол, я вас охраняю, кушайте травку на здоровье. Какая же она Ворюга, я её Пастушкой назвал. Она ж не со зла, а с голодухи цыплёнка употребила. О-о, это золото, а не собака. Я пастух с маленькой буквы, она Пастушка с большой. Вот только боюсь, что не захочет больше пастушить, намучилась за целый день, да и накормил я её от пуза.

Утром, выходя из дому, Арсеня увидел у своих ворот спящую на земле собаку. Набегалась вчера, наелась и даже не проснулась.

– Спи-спи, – сказал Арсеня. – А проснёшься, прибежишь, спасибо скажу.

И Пастушка прибежала к нему. Он долго ею занимался, выдирал из шерсти репьи, даже клеща вытащил из лапы. Пастушка терпела всё героически. Только, когда он завёл её в воду и стал намыливать, она вырвалась.

– Ну ничего, не сразу, – сказал Арсеня. – Лето долгое, ещё накупаешься.

И ведь напророчил. Лето пришло жаркое, коровы постоянно хотели пить. Арсеня пас их или около пруда, или около реки. Но, кроме жары, летом для животных наступает одно очень тяжкое испытание – это гнус: комары, оводы, слепни. Чем жарче, тем эти насекомые злее. Коровы лезут в кусты, ложатся, чтобы хоть живот не кусали, а более всего спасаются в воде. Зайдут в воду, вода покроет спину, и так им хорошо, что на берег не выгонишь. А выгонять надо: зачем же они пришли на пастбище? Надо есть больше травы, надо давать молоко. Но и отдохнуть от гнуса тоже надо.

И вот – Пастушка сама поворачивала стадо к реке или на пруд, разрешала зайти в воду, сама лежала в тени прибрежной ивы и дремала. Но не на оба глаза, в отличие от хозяина, на один, а другим посматривала на подчинённых. Над коровами вились и носились оводы и слепни. Иногда они не рассчитывали траектории полёта и попадали на воду, а с неё не могли взлететь. Жужжали, крутились на поверхности. Но недолго бывали их танцы на воде – снизу выныривали голавли и с удовольствием ими питались.

– Э-э! – воскликнул Арсеня, увидев такое дело. – Чего ж это я рассиживаю? Собака пасёт, меня освобождает от трудов. А зачем? Чтоб я её и себя рыбой кормил, так, Пастушка?

Собака вставала, одобрительно виляла хвостом, шла к берегу, лакала водичку и предупредительно коротко лаяла. Это не действовало. Выгнать коров из воды даже и Арсеня раньше не мог. Хлопал бичом, заходил в воду, но коровы отходили подальше. И только, когда жара спадала, шли пастись.

Но Пастушка не Арсеня. Бросалась в воду, заплывала со стороны реки, лаяла, сердито молотила лапами прямо перед рогатой мордой. Выгоняла одну, плыла к следующей. И добивалась своего – все коровы выходили на берег. Отряхивались и приступали к своему главному делу, ели траву.

Хозяйки сразу заметили прибавку в надоях и нахвалиться пастухом не могли. А он все благодарности относил к Пастушке.

Мало того, он стал ловить рыбу и приносил вечером в деревню. Отдавал хозяйкам по очереди, но денег ни с кого не брал.

– Мы с Пастушкой денег не любим, берём натурой.

Утром хозяйки выносили им половину свежего рыбного пирога. Они с Пастушкой за день его съедали. На пирогах да на молоке Пастушка поздоровела, повеселела. Шерсть стала гладкой, блестящей. В деревне все наперебой старались её погладить, она всем радовалась. Только когда подошёл тот мужчина, владелец цыплёнка, который бил её палкой, она попятилась и коротко зарычала. Он испуганно отошёл.

О, как иногда долго тянутся летние дни и как стремительно проходит лето. Вот и осень, вот и кончался пастушеский сезон. Рыба перестала клевать, пошли грибы. Освобождённый Пастушкой от пастьбы, Арсеня приносил в деревню и белых грибов, и рыжиков.

Однажды он заметил, что Пастушка стала бегать не так резво, как раньше.

– Ты заболела? – спрашивал он её. – Или заленилась? Или уж совсем заважничала, загордилась?

Но оказалось ни то, ни другое, ни третье. Оказалось, что Пастушка ждала щеночков.

– Вот это ты отличилась, – потрясённо говорил Арсеня. – Скажи хоть, кто отец? С кого алименты требовать?

Он давно собирался сколотить Пастушке конуру, да всё было некогда. А тут такое дело, уже жильё нужно не только для одинокой собаки, а для целой собачьей семьи. И он сколотил конуру. Не пожалел хороших досок, щели проконопатил, пол выстелил старой шубой. На новоселье угостил Пастушку куриными косточками. Ещё и пошутил:

– Всё равно бы ты своего цыплёнка не тогда, так сейчас съела.

Весть о том, что Пастушка скоро станет мамой, взволновала деревню. Дети одолели родителей, просили щеночка от Пастушки.

– Записывайтесь в очередь, – весело говорил Арсеня.

Он тоже в это лето не то чтобы помолодел, но прежние болезни отступились. И когда речь заходила о следующем лете и его заранее просили снова попастушить, он отвечал:

– А это уже вопрос не ко мне, это к Пастушке. Что скажешь, Пастушка?

Пастушка весело виляла хвостом. Зла она не помнила.