Книга: Проклятый дар. Голоса. Прозрение
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

Мне известно о том, что происходило в Доме Совета, только со слов Оррека и Пера Актамо. Отряд жрецов, плотным кольцом окружая Иддора, прокладывал себе путь сквозь толпу, собравшуюся на улице Галва, и Оррек с Пером как-то ухитрились пристроиться следом за ними. Когда они выбрались на площадь Совета, охранявшие ее солдаты закричали: «Дорогу ганду Иддору!» — и стали разгонять людей, но Иддор и «красные шапки» ждать не стали и двинулись за стражниками, стараясь за ними поспеть, ибо под их натиском толпа расступалась сама. Сперва Орреку даже показалось, что они направляются к мосту Исма, чтобы сбежать из города, однако они всего лишь обогнули Дом Совета и устремились к задним воротам, находившимся прямо над казармами. Каменную стену в четыре фута высотой, окружавшую задний двор, охраняли солдаты. Иддор что-то резко им приказал, и они тут же открыли ворота, куда галопом устремился весь отряд.
Однако следом за ними в ворота влилась и целая толпа горожан, успевших присоединиться к Перу и Орреку. Стражники, естественно, пытались им воспрепятствовать, но людей было уже не остановить; они проталкивались в открытые ворота, лезли через стену и сами нападали на солдат. Иддор и его «красные шапки», с трудом выбравшись из гущи схватки, соскочили с коней и бросились прямиком к задней двери Дома Совета. Оррек и Пер, впрочем, от них не отставали, с трудом пробиваясь сквозь разъяренную толпу, «как сквозь хвост кометы», по словам Оррека.
Они и сами не успели заметить, как оказались уже внутри Дома Совета, по-прежнему следуя по пятам за Иддором и жрецами, которые так стремились куда-то поскорее попасть, что даже внимания на своих преследователей не обратили. Миновав просторный вестибюль, они бросились вниз по лестнице в какой-то коридор, находившийся в подвальном этаже и весьма слабо освещенный. Свет падал лишь из маленьких окошек, расположенных под потолком, почти на уровне земли. Коридор этот привел их в просторное караульное помещение с низким потолком. Там жрецы и Иддор вдруг остановились и принялись громко вразнобой командовать, так что невозможно было понять, кому именно они отдают приказы — то ли стражникам, то ли тем, кто на площади пытается сдержать мятежников, то ли самим мятежникам. Оррек сказал, что некоторое время в караулке стоял сплошной ор; альды, точно обезумев, орали на альдов, и никто ничего не мог понять. Они с Пером, стараясь не попадаться орущим альдам на глаза, осторожно выбрались в коридор, остановились у самых дверей и стали слушать.
Жрецы в красных шапках и группа офицеров-альдов яростно спорили; офицеры требовали предъявить им ганда Иораттха, а жрецы утверждали: «Ганд мертв! Вы не имеете права нарушать покой умершего!» Жрецы толпились у выхода, закрывая его собой. Иддора среди них почти не было видно. Он давно уже сбросил с себя и роскошную шляпу, и золотой плащ. Потом какой-то жрец стал наступать на офицеров; в своей высокой красной шапке и красных одеждах он выглядел весьма внушительно, особенно когда, воздев руки, крикнул, что, если они не разойдутся, он проклянет их именем Аттха. И воины испуганно от него отпрянули.
И в тот же миг, заслонив собой жреца, вперед выбежал Оррек и крикнул: «Иораттх жив! Жив! Он находится здесь! Пусть жрецы откроют двери его темницы!» Во всяком случае, так рассказывал об этом Пер Актамо. Сам же Оррек помнил только, что пытался сообщить воинам, что Иораттх жив. Офицеры тоже стали кричать: «Немедленно откройте двери темницы!», и Оррек, по его словам, «попятился, спеша снова выбраться в коридор», потому что в воздухе замелькали мечи и кинжалы. Солдаты пошли на жрецов и отогнали их от дверей в дальний коридор. А потом какой-то офицер направился прямо к темнице и, открутив болты, настежь распахнул ее двери.
В камере было совершенно темно, там не горел ни один светильник. Лишь у входа висел фонарь, и вдруг в мерцающем свете этого фонаря из темноты возник призрак в белых одеждах.
Потом стало ясно, что платье на «призраке» не белое, а полосатое — одежда рабыни, рваная, перепачканная кровью. Лицо загадочного существа покрывали синяки и кровоподтеки; один глаз совершенно заплыл; волосы исчезли под черной коркой запекшейся крови — их, похоже, выдирали горстями. В руках существо сжимало сломанный кол. Оно стояло в дверях темницы, дрожа и покачиваясь, как «пламя свечи на ветру», — во всяком случае, так выразился Оррек.
Лицо «призрака» несколько переменилось, когда он увидел Пера Актамо, стоявшего рядом с Орреком.
— Братец… — прошептал «призрак».
— Госпожа Тирио! Неужели это ты? — воскликнул Пер. — Мы здесь, чтобы выпустить на свободу ганда Иораттха.
— Тогда входите, — пригласила она, и Оррека поразил ее тон: она приглашала их войти так же любезно, как если бы принимала у себя в доме желанных гостей.
Борьба в коридоре между тем стала более ожесточенной, но через некоторое время стихла. Кто-то принес из караульного помещения лампу поярче, и офицеры вошли в темницу. Пер и Оррек последовали за ними. По стенам этой большой комнаты с низким потолком и земляным полом метались страшноватые тени; в ней стоял какой-то тяжелый сырой запах. Иораттх лежал на длинной широкой лавке, больше похожей на стол, и был скован цепями по рукам и ногам. Его волосы и одежда сильно обгорели и почернели; обнаженные голени и ступни покрывала жуткая кровавая корка. Приподняв голову, он сказал скрипучим голосом, похожим на скрежет металлической щетки по бронзе: «Снимите с меня эти цепи!»
Пока офицеры снимали с него оковы, он успел заметить Оррека и с удивлением спросил:
— А ты как сюда попал, поэт?
— Следом за твоим сыном, — ответил Оррек.
На это Иораттх ничего не ответил, лишь гневно повел глазами и прохрипел, ибо глотка его тоже была обожжена:
— Где же он? Где?
Оррек, Пер и офицеры растерянно озирались. Потом кто-то сбегал в караулку и выяснил, что солдаты успели схватить лишь четырех жрецов, остальные исчезли. И вместе с ними Иддор.
— Господин мой, — сказал ганду один из офицеров, — мы непременно его найдем. Но если бы ты сейчас… Если бы ты сейчас смог предстать перед войсками, господин мой! Ведь люди считают, что ты умер…
— Ну, так поторопитесь! — прорычал Иораттх.
И Оррек заметил, что, как только они освободили от цепей его руки, он тут же вцепился в ту женщину в полосатом платье, что молча стояла с ним рядом.
Потом ганду освободили ноги, и он попытался встать, но оказался не в силах, выругался и снова рухнул на скамью, но руки Тирио Актамо так и не выпустил. Офицеры обступили своего ганда, собираясь нести его на руках.
— Вместе с нею, — нетерпеливо заявил он, указывая на Тирио. — А они пусть идут рядом! — И он ткнул пальцем в Оррека и Пера.
Так что они все вместе поднялись по лестнице на верхнюю галерею, которая опоясывает Зал Совета и выходит на просторный балкон над парадным входом, весь залитый солнцем. Отсюда ораторы обычно обращались к горожанам, собравшимся на площади Совета.
С балкона было видно, что вся обширная площадь заполнена людьми, но люди все подходили и подходили, тянулись на площадь по всем улицам и переулкам. Такого огромного скопления народа Орреку еще видеть не приходилось; горожан уже собралось, наверное, в тысячу раз больше, чем альдов.
Когда Иддор, которого альды уже считали своим новым повелителем и главнокомандующим, проскакал мимо них во дворец, даже не махнув им рукой и не подав никакого знака, солдаты растерялись и стали прислушиваться к тому, что говорят в толпе. Узнав, что ганд Иораттх, оказывается, жив, они окончательно перестали понимать, что происходит. Ряды их были сломлены; они уже не знали, кому служить; одни обвиняли других в предательстве Иораттха, а те, наоборот, твердили о том, что нельзя предавать нового ганда Иддора. Теперь горожане, вооруженные чем придется, без труда прорвались на площадь, однако еще до начала схватки офицеры сообразили, что противник значительно превосходит их численностью, быстро построили солдат и приказали им немедленно покинуть площадь. После этого большая часть альдов собралась у входа в Дом Совета, на выложенной мраморными плитами площадке, образовав плотный полукруг. Воины в голубых плащах стояли лицом к толпе с обнаженными мечами в руках; они не угрожали, но и отступать явно не собирались.
Впрочем, возбужденная толпа, как ни странно, наступать не спешила, так что между ее передними рядами и стоявшими полукругом альдами даже образовалось свободное пространство — полоска «ничьей» земли.
— В воздухе висел жуткий запах гари, — рассказывал Оррек. — Ужасная вонь! Просто дышать было нечем! К тому же толпа поднимала ногами мелкую черную пыль, смешанную с хлопьями сажи и пеплом. Я невольно обратил внимание на какой-то странный предмет, возвышавшийся над тревожно гудевшей и копошившейся толпой; он был похож на нос корабля, истерзанного бурей и затонувшего. Лишь через некоторое время я догадался, что это останки большого шатра, с остова которого свисают обгоревшие клочья ткани. А еще в этом людском море постоянно образовывались некие водовороты — в тех местах, где лежали люди, убитые, раненые или затоптанные во время прорыва на площадь, и одни люди спешили поскорее пройти мимо, а другие останавливались и старались как-то защитить лежавших. И шум стоял ужасающий! Я и не знал, что человеческие существа способны издавать такие звуки. Это был какой-то немыслимый неумолчный рев или вой…
В общем, решив, что не сможет заставить себя пойти дальше, Оррек остановился, глядя на беснующуюся толпу. Голова у него шла кругом, душу начинала охватывать паника. Офицеры, стоявшие рядом, тоже явно были испуганы и чувствовали себя весьма неуверенно, но бросать своего ганда не собирались. Только все время кричали: «Смотрите! Это ганд Иораттх! Он жив!»
И солдаты, стоявшие внизу, стали оборачиваться и кричать, увидев ганда: «Он жив! Жив!»
А Иораттх все сердился и твердил несшим его офицерам: «Да отпустите же меня, наконец!» В итоге те подчинились, и ганд, крепко опершись одной рукой о плечо одного из офицеров, а второй — о плечо Тирио, сумел сделать пару шагов и выйти вперед, хотя лицо его при этом исказилось от боли. Повернувшись к толпе, он слушал приветственный рев своего войска, на какое-то время заглушивший даже рев толпы. Вскоре, впрочем, толпа зашумела с новой силой, выкрикивая: «Смерть тирану!», «Смерть альдам!», и голоса самих альдов совершенно потонули в этом шуме. Иораттх поднял руку. И столь велик был авторитет этого человека, едва стоявшего на ногах, оборванного, обожженного, дрожавшего от слабости, что над площадью тут же повисла мертвая тишина.
— Воины Асудара! Жители Ансула! — обратился он к собравшимся на площади, но поврежденное в дыму и огне горло подвело его, и слова эти прозвучали слишком тихо. Люди в дальних рядах не могли его расслышать. Один из офицеров шагнул было вперед, но Иораттх приказал ему вернуться на место. — Пусть лучше скажет он! — И ганд указал на Оррека, жестом приглашая его выйти вперед. — Его они слушать будут! Поговори с ними, поэт. Успокой их.
Увидев Оррека, толпа взревела с новой силой. Люди выкрикивали: «Леро! Леро! Свобода!», и Оррек тихо сказал Иораттху:
— Я буду говорить только как представитель народа Ансула.
Ганд кивнул и нетерпеливо отмахнулся.
Тогда Оррек поднял руку, призывая людей к молчанию, и над огромной толпой повисла тишина, исполненная все же гнева и недовольства.
Нам Оррек сказал, что в эту минуту понятия не имел, что именно скажет и какие выберет слова; он и потом своей речи толком не сумел вспомнить. Зато другие хорошо ее запомнили и чуть позже записали. Вот примерно как она выглядит в одной из таких записей:
«Жители Ансула, мы своими глазами видели, как ожил давно пересохший источник, как вновь забила вода в Фонтане Оракула. Мы слышали, как заговорил давно молчавший голос. Оракул призывал нас дать свободу. И мы поступили, как он велел: мы дали свободу и хозяину, и рабу. И пусть жители Ансула знают: у них нет никаких рабов; пусть они знают, что у них нет никаких хозяев. Пусть альды блюдут мир, тогда и Ансул будет поддерживать с ними мирные отношения. Пусть они ищут с нами не войны, а сотрудничества, и мы станем с ними сотрудничать, станем их союзниками. И в качестве живого свидетельства, живого символа того, что подобные мирные отношения и подобное сотрудничество возможны, представляю вам Тирио Актамо, уроженку и жительницу Ансула, жену ганда Иораттха!»
Если слова Оррека и застали ганда врасплох, то на его избитом, истерзанном, грязном лице эта растерянность никак не отразилась. Он безупречно владел собой, хотя, по сути дела, едва держался на ногах, опираясь на плечо Тирио. Он продолжал стоять с нею рядом и когда она обратилась к толпе. Голос ее, чистый, звонкий, полный мужества, был все же так хрупок, что, казалось, вот-вот сорвется, и люди на площади совсем притихли, слушая ее, хотя с близлежащих улиц по-прежнему доносился неумолчный, хриплый рев.
— Я готова вновь и вновь благословлять богов Ансула, если они одарят нас долгожданным миром, — сказала Тирио. — Это наш город, так давайте же управлять им так, как управляли всегда, — мирно и в соответствии с нашими законами! Давайте вновь станем свободными людьми! И тогда наши боги — Леро, Энну, Глухой Бог и все остальные — нас не оставят!
И вслед за ее словами где-то в толпе вновь нараспев зазвучало «Леро! Леро!», а потом вперед вышел какой-то человек и крикнул ганду и окружавшим его офицерам:
— Верните нам наш город! И Дом Совета!
Свидетели его выступления вспоминали потом, что это был, пожалуй, самый опасный момент: если после этих слов толпа ринулась бы вперед, все сметая на своем пути в стремлении немедленно захватить Дом Совета, столкновение с альдами стало бы неминуемым, а их воины, как известно, сражаются до последней капли крови. Побоище предотвратил не кто иной, как Иораттх. Он хриплым шепотом что-то говорил своим офицерам, а те уже в полный голос выкрикивали его приказы, которые тут же подкреплялись призывными звуками труб. Всех солдат стали поспешно выводить из Дома Совета на свободное пространство у его восточной стены, а парадное крыльцо, к которому уже вплотную подступила обезумевшая толпа, полностью освободили. По словам Оррека, всех спасла именно дисциплинированность альдов — причем спасла не только самих альдов, но сотни мирных жителей, которые, несомненно, погибли бы, если бы столкновение все же произошло. Ганд, правда, сразу приказал своим воинам опустить оружие, и после этого ни один солдат действительно меча не поднял, даже если его толкали и били возбужденные горожане, полные жажды мщения.
Чтобы не оказаться смятыми толпой, Оррек и Пер Актамо все это время оставались с теми офицерами, которые, вновь подхватив ганда на руки, бегом перенесли его в восточную часть площади, где уже строилось войско. Тирио, Пер и Оррек последовали за ними. Для Иораттха где-то разыскали носилки. Но как только его на них уложили, он тут же призвал к себе Оррека и шепнул ему:
— Отлично сказано, поэт! — Он сделал какое-то слабое движение рукой, точно пытаясь отдать честь, а потом прибавил: — Только я, к сожалению, не уполномочен заключать союз с Ансулом.
— А хорошо бы тебе получить такие полномочия, господин мой, — промолвила Тирио Актамо своим серебристым голоском.
Старый ганд поднял на нее глаза. Он явно впервые сумел как следует разглядеть, какими кровоподтеками и ссадинами покрыто ее лицо, как страшно заплыл поврежденный глаз и какое жуткое зрелище представляет собой ее голова — особенно в тех местах, где волосы у нее вырывали клоками. Это настолько его потрясло, что он сел, гневно сверкая глазами, и потрясенно прошептал, хотя, видимо, ему больше всего хотелось закричать:
— О, проклятый… проклятый предатель! Пусть Аттх покарает его смертью! Где он?
Офицеры молча переглянулись.
— Отыскать его! Немедленно! — прошипел Иораттх и закашлялся.
Тирио Актамо опустилась возле носилок на колени и, нежно сжимая руки ганда, прошептала:
— Иораттх, ты должен успокоиться. Лежи тихо. Он засмеялся, не переставая кашлять, прижал к себе ее руку и, глядя на Оррека, сказал:
— Ну что, поженил нас, да?

 

Нам казалось, что Оррек слишком долго не возвращается с площади Совета, а на самом деле всего лишь чуть перевалило за полдень. Просто тот день, с самого утра чрезвычайно насыщенный событиями, тянулся, как год.
Лорд-Хранитель, вняв моим настойчивым уговорам, все же согласился немного поесть и передохнуть, а потом снова вернулся в большой зал, занимавший почти всю переднюю часть дома. На моей памяти этим залом вообще никогда не пользовались — там не было ни мебели, ни занавесок. Теперь же его двери, широченные парадные двери Галваманда, были распахнуты настежь, и Лорд-Хранитель обратился ко всем с просьбой раздобыть и принести туда любые сиденья — стулья или скамьи. Желающих сделать это нашлось немало; мебель принесли не только из соседних комнат, но и из соседних домов. И теперь Лорд-Хранитель почти не выходил оттуда, принимая всех, кто к нему обращался.
А приходили к нам десятки, сотни людей. Многим хотелось просто послушать, как поет струя воды в Фонтане Оракула, и поговорить с теми, кто собственными ушами слышал голос оракула, и узнать, что именно он сказал. Я, собственно, и сама только тогда узнала, что люди слышали далеко не одно и то же; да и в рассказах об этом слова, сказанные оракулом, постоянно менялись. Немало людей хотели также увидеть знаменитого Галву-Читателя, поздороваться с ним и посоветоваться. Это был в основном простой трудовой люд. Но приходили также и бывшие купцы, бывшие члены городского магистрата, бывшие префекты, бывшие члены Совета. Одеты все были бедно — все мы были тогда очень бедны, — и по одежде вряд ли кто-то отличил бы сапожника от купца или шкипера. Некоторые простые трудяги приходили только для того, чтобы благословить богов нашего дома, затем почтительно поздороваться с Читателем предсказаний и тут же снова уйти, а другие оставались и сидели рядом с мэрами и советниками, представителями знатных Домов, с достоинством беседуя о том, что происходит, и не стесняясь высказывать собственное мнение насчет того, что можно и нужно сделать. Так я впервые поняла, что значит быть гражданином Ансула и что значит быть Главным Хранителем Дорог.
Я постоянно оставалась рядом с Лордом-Хранителем, чтобы быть у него под рукой в случае необходимости, а также потому, что он сам попросил меня об этом. Но приходилось мне нелегко: люди смотрели на меня с почтением и каким-то благоговейным ужасом, а некоторые даже пытались мне поклониться. Я чувствовала себя совершенно не в своей тарелке, ровным счетом ничего умного сказать не могла и вообще не знала, что кому нужно говорить. Впрочем, для разговоров у них был Лорд-Хранитель. К тому же мне довольно часто приходилось бегать на кухню, чтобы хоть немного помочь Исте, которая совсем потеряла голову от волнения, но все же радовалась, что наш дом наконец-то вновь полон людей.
— Как в добрые старые времена! — все повторяла она и тут же сокрушалась: — Вот только еды у нас маловато — гостям предложить нечего. Да что там, я даже простой воды им предложить не могу — у меня чашек и стаканов на всех не хватает! — И слезы ярости и горькой обиды вскипали у нее на глазах.
— А ты займи, — предложила ей Боми.
— Нет, как это — займи! — возмутилась Иста, но я поддержала Боми:
— А почему бы и нет? — И Боми стрелой помчалась одалживать у соседей чашки и стаканы.
А я вернулась в зал приемов и поговорила с Эннуло Кам, женой Сулсема Кама, который приходил к нам прошлой ночью — а казалось, в прошлом году! — и теперь пришел снова вместе с женой и сыном. Пока Сулсем беседовал с Лордом-Хранителем, я быстренько объяснила его жене, чего нам не хватает, и несколько мальчишек из Камманда тут же притащили с полсотни тяжелых стеклянных кубков, передали их Исте и сказали, как им было велено: «Это дар нашего дома благословенному Дому Источника». На это Иста уж никак не могла обижаться, но все же нахмурилась. С этого момента она прямо-таки изводила Боми и Состу, заставляя их подавать каждому новому гостю свежей воды и без конца мыть бокалы. Ей, конечно, по-прежнему хотелось предложить и какое-нибудь более существенное угощение, но до такой степени попрошайничать мне не представлялось возможным, и я сказала ей, что люди приходят к нам поговорить, а не поесть. Иста опять нахмурилась, закусила губу и отвернулась. И до меня вдруг дошло, что я ведь, по сути дела, приказала ей, и она этот приказ смиренно приняла.
Я подошла к ней и крепко ее обняла. Она-то давно уж меня не обнимала и не тискала, но она вообще к подобным нежностям склонности не имела.
— Ты моя вторая мать, — сказала я ей. — Не мучься понапрасну! Лучше радуйся вместе с духами и тенями нашего дома, что у нас так много гостей, которым и не нужно никакого другого угощения, кроме воды из Фонтана Оракула.
— Ах, Мемер! Я просто не знаю, что и думать! — Иста высвободилась из моих объятий и ласково потрепала меня по плечу.
В тот день никто из нас не знал, что и думать.
Когда же наконец домой вернулся Оррек, то он действительно напоминал комету, хвостом которой был людской поток, следовавший за ним с самой площади Совета. Оррек, безусловно, стал героем Ансула! Влетев во двор, он остановился у Фонтана Оракула и стал смотреть на неутомимо бьющую серебристую струю воды с таким же веселым изумлением, какое я уже видела на стольких лицах. Грай выбежала ему навстречу, заперев Шетар в Хозяйских Покоях (где львица, по словам Грай, «теперь сидит и на всех дуется», от негодования разрывая на кусочки старенький потрепанный ковер). Оррек и Грай долго стояли, обнявшись, прежде чем подняться на крыльцо дома и войти в зал приемов.
Толпа хлынула за ними следом. Поздоровавшись с Лордом-Хранителем, Оррек рассказал все то, что вы уже прочли в моем изложении. Отчасти о том, что произошло в Доме Совета, мы уже знали от других людей, которые без конца приходили в Галваманд, а потом снова уходили на площадь. Но рассказ Оррека о преследовании Иддора и жрецов и о том, как они с Пером обнаружили в одной из темниц Иораттха и Тирио, оказался для нас полной неожиданностью, как и известие об исчезновении Иддора.
Если сам Оррек и не сумел повторить перед нами все то, что сказал тогда на ступенях Дома Совета, обращаясь к огромной толпе, зато это легко могли за него сделать другие.
— Он им сказал: «Пусть умоляют нас о заключении с ними мирного договора, и тогда мы его с ними заключим!» — выкрикнул какой-то старик, перекрывая все прочие голоса. — Клянусь бороной Сампы! Да-да, пусть они нас умоляют! Пусть ползают на коленях! А мы еще подумаем, заключать с ними союз или нет!
Кстати сказать, таково было мнение большинства в тот день: яростно веселые, воинственно настроенные люди с трудом сдерживали жажду мщения.
Иораттх приказал своим воинам убраться с улиц и оставаться исключительно на территории казарм, расположенных у Дома Совета с южной и восточной стороны. Эту территорию альды окружили плотной цепью стражников. Желая получить доступ к конюшням Дома Совета, где стояли их кони, а также находилось некоторое количество их людей, они попытались организовать некое подобие коридора, ведущего от казарм к конюшням, но эта попытка не удалась. Толпа на площади тут же озверела; в альдов полетели камни; и ганд приказал всем оставаться на прежних местах — кому в казармах, а кому в конюшнях.
Альды весьма старательно избегали любых провокаций, но и страха никакого не выказывали. Их положение запросто могло превратиться в осадное, если уже не превратилось. Ведь если бы горожане, окончательно забыв о привычном страхе, поняли, что ненавистные завоеватели, так долго ими правившие, во-первых, полностью зависят от них — хотя бы в плане снабжения провизией и водой, — а во-вторых, значительно уступают им в численности! Альды — и впрямь умелые, прекрасно вооруженные воины, однако же если запрет на вооруженное сопротивление, наложенный Иораттхом, будет ошибочно принят горожанами за слабость, трусость или просто нежелание сражаться, то резни, вполне возможно, не избежать.
Об этом немало говорили и у нас в доме. Многие из тех, кто приходил к Лорду-Хранителю, вспоминали Дезака и его группу, его план восстания и то, почему этот план оказался ошибочным. Тот беглец, которого мы тогда спрятали у себя, Кадер Антро, тоже постоянно участвовал в разговорах, и рассказанная им история была полностью подтверждена и дополнена другими. Роль поджигателей исполнили бывшие граждане Ансула, превращенные альдами в рабов. Этих людей придворные использовали в качестве дворцовых слуг. Начнем с того, что, собственно, идея поджечь большой шатер одному из этих слуг и принадлежала. Они тайком пропустили в шатер других заговорщиков, одетых как рабы, но вооруженных, и вместе с ними все подготовили, рассчитывая, что пожар начнется одновременно в нескольких местах. А когда шатер вспыхнет сразу со всех сторон, Дезак со своими вооруженными помощниками ворвется на площадь и нападет на стражу. Все это должно было совпасть со временем вечернего богослужения, когда Иддор, Иораттх и большинство офицеров и придворных находятся в шатре. Всем им уготована была страшная участь — сгореть заживо.
Но, поскольку Иддору хотелось помешать выступлению Оррека, жрецы начали богослужение раньше обычного. Заговорщикам пришлось все менять на ходу, и оповестить всех они не успели. Пожар вспыхнул, когда церемония уже подходила к концу. Иораттх, правда, опоздал и все еще находился в шатре — молился; а вот Иддор и жрецы шатер уже покинули. Огонь распространялся с ужасающей скоростью, и мятежники, что пришли вместе с Дезаком, бросились на альдов, но те мгновенно сориентировались и нанесли ответный удар; к тому же они, казалось, ничуть не боялись огня, ибо для них огонь — это вожделенные объятия Испепеляющего Бога. Во время ожесточенной схватки, в дыму и неразберихе, никто, кроме Иддора и жрецов, похоже, и не заметил, что Иораттху удалось, шатаясь, выбраться из пламени. Предатели, разумеется, тут же скрутили его и поволокли в темницу, а солдаты тем временем были заняты тем, что загоняли мятежников, пытавшихся бежать или сопротивляться, прямо в адское пекло. И многие сгорели там заживо. В том числе и Дезак.
А я все представляла себе ту жуткую черную пыль, смешанную с хлопьями сажи и поднятую в воздух ногами обезумевших людей, о которой рассказывал Оррек.
Услышав все эти подробности, собравшиеся довольно долго молчали. Потом кто-то спросил:
— Значит, Иддор решил воспользоваться ситуацией, понимая, что старый ганд, можно сказать, почти что умер?
— Вот только зачем он его в темницу-то посадил? — послышался другой вопрос. — Почему сразу не прикончил?
— Ну, все-таки отец!
— А разве это для альда что-то значит?
Я вспомнила вдруг, как гордился своим отцом Симме. Да он даже конем отцовским и то гордился! А собравшиеся все продолжали рассуждать вслух:
— Он явно хотел отомстить старику. Небось все семнадцать лет только этого и ждал!
— И не только старику, но и его ансульской любовнице!
— Ну да, решил растянуть удовольствие и замучить их до смерти.
После этих слов воцарилось неловкое молчание. Люди, пряча глаза, искоса поглядывали на Лорда-Хранителя.
— А где же он теперь-то? Куда он делся, этот Иддор, со своими «красными шапками»? — спросила какая-то женщина. В Ансуле жрецов ненавидели куда сильнее, чем солдат. — Ничего, небось не спрячется, отыщут его! Уж этим-то живыми из нашего города не уйти.
Она была права. Весть о том, что Иддора и жрецов схватили, донеслась до нас уже к вечеру. Все новости мгновенно передавались из уст в уста, и к нам то и дело прибегали и приходили люди, запыленные, возбужденные, измученные, но готовые немедленно поделиться тем, что узнали на площади Совета. Когда горожане лавиной ринулись в Дом Совета, желая немедленно вернуть его городу, они выбрасывали оттуда все, что осталось от квартировавших там альдских придворных и военачальников, и в итоге, обыскивая одну комнату за другой, люди наткнулись на Иддора и троих жрецов, спрятавшихся в маленьком чердачном помещении под самым куполом. Их тут же отвели вниз и заперли в подвале, в той самой пыточной камере, где целую ночь провели Иораттх и Тирио, где Султера Галву более года подвергали непереносимым мучениям.
Узнав об этом, мы испытали огромное облегчение. Слишком долго все страдали из-за нелепой убежденности Иддора в том, что именно он послан Аттхом, чтобы очистить Ансул от злокозненных демонов и положить конец всякому злу, и теперь нам казалось, что после того, как Иддора поймали, посадили в тюрьму и унизили, власть этих убеждений окончательно сломлена. Тот враг, с которым нам еще предстояло иметь дело, был еще жив, но это был самый обычный человек, а не какой-то безумный бог.
Нас также порадовала весть о том, что толпа горожан, ворвавшись в Дом Совета и отыскав там Иддора и жрецов, не разорвала их тут же на куски, а заперла в темнице, дабы они могли предстать перед справедливым судом — неважно, нашим или асударским.
— Мы, похоже, обошлись с этим Иддором даже лучше, чем обошелся бы с ним его отец, — заметил Сулсем Кам.
— Да уж, вряд ли Иораттх проявил бы к нему какую-то особую снисходительность, — криво усмехнулся Оррек.
— Пожалуй, твоя госпожа Грай и ее лев и то обращались бы с ним нежнее, — подхватил Пер Актамо, который и здесь оказался рядом с Орреком, помогая ему снова и снова рассказывать о пережитых ими обоими приключениях тем, кто только пришел и жаждал все услышать из первых уст. — Между прочим, началом конца Иддора было как раз то, что он при виде женщины со львом дрогнул и отступил, и все это видели. Где твоя львица, госпожа Грай? Ей бы следовало быть здесь, чтобы мы могли от всей души поблагодарить ее!
— Шетар пребывает сейчас в крайне дурном настроении, — сказала Грай. — Сегодня она должна, во-первых, поститься, а во-вторых, мне пришлось ее запереть. Боюсь, она уже съела часть ковра на полу.
— Устрой-ка ей лучше пир, а не пост! — воскликнул Пер, и люди вокруг засмеялись и стали кричать, чтоб позвали льва, который «оказался единственным из альдов, кто действительно был на нашей стороне!». В общем, Грай пришлось пойти и привести Шетар, которая действительно была настроена весьма мрачно. Она явно не оценила купания в каналах и плавания на утлой лодчонке прошлой ночью, а продолжавшийся в течение всего утра шум возле дома окончательно вывел ее из себя. Кроме того, львица отлично чувствовала царившую в городе напряженность и, как и все кошки, сугубо отрицательно относилась к разным громким звукам, шумам и возбужденным выкрикам, а потому вошла в зал, негромко ворча и гневно сверкая желтыми глазищами. Все тут же расступились, давая ей дорогу. Грай подвела ее к Лорду-Хранителю и заставила поклониться. Львица, вытянув передние лапы, исполнила свой коронный номер, и люди сразу развеселились и принялись громко ее хвалить. В итоге Шетар пришлось поклониться еще и Орреку, потом Перу, потом какому-то трехлетнему малышу, который пришел сюда с родителями; но, как ни странно, в результате львица даже слегка повеселела — ведь за каждый поклон она получала что-нибудь вкусное.
Близилась ночь, и большой зал постепенно окутали сумерки. Иста вместе с Иалбой, верной служанкой Тирио Актамо, принесшей нам на рассвете такие важные вести, зажгли светильники. От Исты я знала, что раньше это всегда служило знаком для гостей: пора, мол, и честь знать. Похоже, сегодня люди снова вспомнили прежние обычаи и привычки и один за другим стали вставать и, попрощавшись с Лордом-Хранителем, расходиться по домам. Затем они вежливо раскланивались с Орреком, Грай и со мной, а на пороге дома благословляли души и тени наших предков. Проходя мимо бьющего в вечернее небо фонтана, они благословляли Хозяина Всех Вод и Источников и в воротах низко наклонялись и почтительно касались Священного Камня.
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14