«Боярыню» накрыло первым же выстрелом. Снаряд взорвался в салоне на корме. Пароход мощно толкнуло вперёд, и в рубке все едва не упали: Горецкий успел подхватить старенького седобородого лоцмана, а матрос-штурвальный вцепился в рукоятки штурвала. Тентовую палубу — то есть крышу парохода — вздыбило на конце, а световая надстройка салона разлетелась вдребезги. Но машина продолжала работать исправно, и колёса вращались.

В караване, увозившем ценности Госбанка, пассажирская «Боярыня» и вооружённый буксир «Милютин» шли замыкающими — третьей парой. Две другие пары — «Суворов» с «Орлом» и «Княжна Ольга» с «Редедей» — уже скрылись в непроглядной темноте. Канонерка большевиков появилась словно ниоткуда. «Милютин» сразу переложил рули, заваливаясь в разворот. Капитан Федосьев загораживал своим судном путь к беззащитной «Боярыне», но канонерка стреляла поверх «Милютина». Рядом с «Боярыней» взлетели два шумных водяных столба. Потом, наконец, забабахали орудия «Милютина».

Горецкий выдернул заглушку из переговорной трубы.

— Чердаков, как у вас дела? — крикнул он старшему машинисту.

— Всё в порядке, — прошуршал в трубе ответ Чердакова.

В рубку сунулся старпом, он прибежал с нижнего яруса.

— Есть указания, Роман Андреевич?

— Да, Степан Степаныч. Мне нужна здесь пара матросов: чувствую, что потребуются посыльные.

Романа обстрел не пугал — слишком уж маловероятной казалась гибель от снаряда, который выпущен за версту от него, да ещё и почти вслепую. Роман вышел из рубки и встал у леерного ограждения палубы.

Большой, высокий и длинный лайнер осторожно продвигался по ночному плёсу, дикому без бакенов, как во времена скифов. Вокруг распростёрлось необитаемое и плоское пространство: широкая река с отмелями и островами, заливная пойма с меженными озёрами. Ни единого огонька до горизонта… А выше по течению гулко громыхала перестрелка двух пароходов. Слева и справа от «Боярыни» из тьмы как привидения то и дело возносились белые фонтаны: большевики не теряли надежды подбить удаляющегося противника. Один фонтан подпрыгнул так близко, что брызги упали Роману на лицо.

На палубу поднялись несколько матросов.

— Вы бы побереглись, господин капитан, — сказал кто-то из них.

— Ничего, братцы, — бодро ответил Роман.

Кромка берега на повороте осветилась — похоже, на нефтяных пристанях что-то подожгли. Красная щель во мраке напоминала кровавую царапину.

Мощный удар обрушился на «Боярыню», и Горецкого сшибло с ног. В глазах мелькнуло пламя разрыва, низкие тучи, крутящиеся в воздухе обломки гребного колеса и дымящая труба парохода… Роман лежал на палубе, будто раздавленный. В голове колотился звон. Преодолевая ошеломление, Роман попытался встать, и его сразу подхватили подбежавшие матросы.

— Вы как, Роман Андреич?.. Целы?.. — помогая, спрашивали они.

— Что случилось? — с трудом спросил Роман, отстраняя чужие руки.

— Снаряд прямо в «сияние» угодил!..

Роман качнулся в сторону рубки. Матрос опять поддержал его.

Значит, канонерка всё-таки дотянулась до «Боярыни»… Дверь в рубку перекосило, матрос еле отволок её наполовину. Под ногами хрустело стекло из разбитых окон. Штурвальный и старый лоцман смотрели на капитана недоверчиво — способен ли он соображать после контузии?

— Смотрите на фарватер! — сердито бросил им Горецкий и склонился над воронкой переговорной трубы: — Чердаков, докладывай!..

— Плохо, господин капитан! — зашевелился голос в трубе. — Правое колесо с передачи сорвало. Под машиной фундамент треснул. Котёл потёк… И вода!

— Много воды? Быстро прибывает?

— Много, выше стлани, — прошуршала труба. — И прибывает быстро.

Роман распрямился, бессмысленно глядя в тёмный провал окна.

Судя по всему, от взрыва снаряда расклепались листы обшивки. С такими повреждениями «Боярыне» на плаву не удержаться: у речных судов трюм не делился на герметичные отсеки, и большая дыра оказывалась смертельной раной. Сквозь ноющую боль в висках Роман осознал: пароход уйдёт на дно.

Нужна была хотя бы минута, чтобы освоиться с этим опустошающим пониманием. За неделю своей работы Роман не успел привязаться к пароходу и людям на борту, но укоренился в ощущении, что его карьера наладилась. А теперь всё опять к чёрту. Словно ступени подломились под ногами. Парохода ему не жаль, жаль потерянных перспектив. Ведь участие в «золотом караване» — это авторитет, который непременно был бы учтён в любой судокомпании…

Роман сердито встряхнул головой: сейчас следует подумать о деле!

Как речник, он не боялся затопления: большие пароходы не тонули безвозвратно. Глубины у рек невеликие, а пароход — собственность дорогая; хозяева поднимали свои суда, ремонтировали и вновь выпускали в рейсы. Так что речники не боролись за плавучесть парохода; по возможности, они сразу готовили судно к пребыванию под водой и, конечно, спасали пассажиров.

— Михалыч, надо на мель выбрасываться, — сказал Роман лоцману.

Старик взял бороду в кулак, размышляя.

— Нас перевалом на правый берег жмёт, — сообщил он, — однакось там яр… А с однем левым колесом налево, где Бакалдинская коса, нам быстро не вырулить. Покуда корячимся, коса ужо закончится… До Услонского песку не дотянем… Нет, господин капитан, придётся лечь на ходовую.

— Ясно, — мрачно выдохнул Горецкий и навис над переговорной трубой: — Чердаков, заливай котёл! Нижней команде эвакуироваться наверх!

Котёл надо было загасить постепенно, иначе он лопнет в воде. Потом, когда пароходу дадут вторую жизнь, котёл не придётся заменять на новый.

В рубку через перекошенную дверь протиснулся старпом, голова у него была обмотана окровавленной тряпкой.

— Роман Андреич, Малахова и Софронова убило…

Горецкий внимательно посмотрел старпому в глаза:

— Степан Степаныч, «Боярыня» обречена.

Старпом растерянно моргнул.

— Приказываю команде надеть плавательные приборы и собраться на тентовой палубе. Вахтенные пусть проверят все помещения. А вы ступайте в кладовую и убедите банковских покинуть трюм. Их груз утонет вместе с пароходом.

В трюме «Боярыни» лежали сорок ящиков с ценностями Госбанка. Их поместили в кладовку ресторана, так как в ней имелся лифт — с его помощью продукты доставляли на камбуз. Спустив ящики, лифт опечатали. В кладовке сидели два охранника с револьверами и банковский кассир. Дверь в кладовку тоже заперли и опечатали.

У лифта и у входа в кладовку дежурил караул.

— Надежды нет? — робко спросил старпом.

— Нет, — отрезал Горецкий.

За рубкой в дымовой трубе засвистело — это стравливали пар из котлов.

У Романа раскалывалась голова, но хуже было от тяжести досады. Увы, недолго он прослужил капитаном лайнера… Почему опять у него неудача?.. Кто в ней виноват? Большевики? Или изначальная несправедливость жизни?

— Покиньте рубку, — приказал Роман лоцману и штурвальному.

Лоцман закряхтел и перекрестился, а штурвальный неловко отнял руки от штурвала, словно надеялся, что дальше тот сможет управлять судном сам.

— Прости, любезный… — пробормотал он.

Романа такие сантименты раздражали. Он не верил в душу парохода. Да, у судна может быть характер и даже судьба, но вера в его душу накладывает на капитана неуместные ограничения.

Из рубки он вышел последним. Пароход уже плыл сам по себе и кренился на правый борт. Где-то вдали ворочался тихий гром и мелькали вспышки — то ли «Милютин» ещё сражался с канонеркой, то ли в Казани стреляли. Длинная тентовая палуба в темноте выглядела островом, бесшумно парящим над рекой, и на этот остров выбирались люди в пробковых нагрудниках. Матросы вынесли тела погибших и вывели раненых. Появились банковские охранники и ошеломлённый кассир. Старпом, хромая, ходил и всех пересчитывал, однако боцман до сих пор пропадал где-то внизу — рыскал по каютам. С края палубы Роман увидел, что белый обнос правого борта окунулся в чёрную воду.

Внезапно люди на палубе загомонили:

— «Милютин»! «Милютин»!..

В полуверсте от «Боярыни» из темноты вылепился буксир Федосьева.

Словно убедившись, что команду спасут, «Боярыня» прекратила борьбу. Громада парохода задрожала в судорогах агонии; справа и слева вдоль бортов шумно забурлили груды пузырей — это вода выдавливала воздух из трюмов. «Боярыня» начала медленно и неудержимо погружаться. Огромное движение всей массы парохода пугало, будто оползень, когда земля вдруг жутко едет из-под ног. Люди на тентовой палубе засуетились, хватаясь за леера: никто не знал, какая здесь глубина, утонет ли «Боярыня» полностью. Пароход осел в воду до прогулочных галерей, затем до больших окон второй палубы, затем ещё немного, а потом мягко ударился брюхом о речное дно. Широким кругом раскатился последний выплеск, и всё застыло в окончательности гибели.