02
…Там, на Каме, Роман не поверил своей удаче, когда увидел в бинокль, что «Лёвшино» не свернул в затон Нижней Курьи и не причалил к пристаням Перми. Роман догадался, что Нерехтин повёл буксир в Нобелевский городок. Скорее всего, поспешил к Анне Викфорс — из-за Кати. Но это не важно. В Нобелевском городке Роман чувствовал себя хозяином: ему там подчиняются все, он — полномочный представитель компании «Шелль»!
«Гордый» миновал вход в затон Нобелевского городка и въехал носом в берег поодаль от нефтяных баков. Роман проверил обойму в браунинге.
— Давай командой на нерехтинских двинем! — предложил Федосьев.
— Все вместе их задавим! — поддержал Знаменский.
— На «Лёвшине» — Катя! — возразил Роман. — Не надо штурма. Я пойду парламентёром. Мне там сейчас ничто не грозит. Подождите, пока вернусь.
— Не вздумай отпустить капитана и нобелевца! — свирепо предупредил Федосьев. — Их под военно-полевой суд отдадим!
— Не отпущу, — непроницаемо пообещал Роман.
Он уже обдумал ситуацию со всех сторон. Оборудование Глушкова и документы Турберна вряд ли кого интересуют, а вот ящики Фортунатова — уголовное преступление, и должны остаться тайной. Однако о них знают Катя и Мамедов, возможно, Нерехтин. Значит нельзя, чтобы Мамедова и Нерехтина допрашивали для суда. Эти двое должны умереть молча. Прямо сегодня, чего тянуть?.. Сумеет ли он, Роман, их застрелить? Без сомнения, сумеет.
А Катя? И на Катю найдётся управа. Её брат служил у красных.
От «Гордого» Роман пошагал в сторону затона.
Алёшу он поймал на полпути. Алёшка летел от Викфорсов, не разбирая дороги, и не узнал Горецкого — а тот оглянулся на топот за спиной и ловко схватил пробегавшего мимо мальчишку за шкирку.
— Отпусти, гадина! — вырываясь, орал Алёшка. — Там Катька рожает!.. Бери на хер своё золото и отцепись от нас!..
Алёшкины слова будто ударили Романа под дых. Выходит, Алёше тоже известно о грузе «Кологрива»?! А кому ещё известно?! Лоцману Феде? Старпому? Стряпухе? Всей команде?!
И вдруг Роман почувствовал, что на него нисходит просторное и мрачное спокойствие. Не такое, когда всё потеряно и остаётся только лечь и сдохнуть, а наоборот — когда рухнули преграды. Теперь всё можно. Теперь все враги. И Мамедов, и Нерехтин, и Катя, и Алёшка, и вся команда «Лёвшина» поголовно. Уничтожить их скопом — будто щенят в мешке утопить — гораздо проще, чем истреблять поодиночке. Проще и надёжнее. И никого не жалко — надоели!
Роман поволок Алёшку к буксиру Нерехтина. То, что у Кати начались роды, его не трогало. Прошло то время, когда он искренне переживал за Катю.
…Иван Диодорыч стоял среди своих людей и угрюмо смотрел на Романа.
— Чего ты хочешь, Роман Андреич? — спросил он. — Буксир — твой. Отпусти Лёшку и не мешай нам.
Иван Диодорыч понял, что пароход, который преследовал «Лёвшино», был пароходом Горецкого.
Роман взглядом отыскал Мамедова. Тот набычился, точно хотел кинуться в драку. Что ж, нобелевскому горцу не повезло. Чаша весов опять качнулась в другую сторону. Два дня назад у Мамедова было всё, включая свободу и буксир, а сейчас не осталось ничего — и жизни скоро не будет.
— Хамзат Хадиевич, мне нужны документы, — спокойно сказал Роман.
— Я прынэсу… — нехотя согласился Мамедов.
— Нет! — быстро возразил Роман; он не забыл о нагане Мамедова. — Я не намерен выпускать вас из виду. Рябухин, принеси ты.
— Под моым матрасом в кубрыке, — сказал Сеньке Мамедов.
Сенька суетливо поспешил к надстройке.
Роман ждал, и команда тоже ждала. Роман рассматривал хмурые лица речников. Совсем недавно это были почти друзья — а сейчас вдруг стали как на чужой фотокарточке, которую можно порвать без всяких чувств.
Над затоном кружились и вопили чайки. Мимо «Лёвшина» полз буксир «Еруслан»; капитан с мостика что-то зло кричал в рупор — он явно адресовался к речникам на «Лёвшине», однако те не обращали внимания. Роман отметил, что нос у «Еруслана» помят и залит чем-то чёрным, а вокруг накренившейся нефтеперекачки по воде растеклась широкая смоляная лужа, в которой ярко блестело солнце. Похоже, «Еруслан» протаранил нефтеперекачку… Рабочие на плашкоуте уныло наблюдали, как тонет их посудина.
Появился Сенька с пачкой тетрадей, перевязанных шпагатом.
— Положи на палубу, — приказал Роман.
Сенька, как собака, послушно положил документы возле ног.
— А теперь, Иван Диодорович, уведите всю команду в кубрик. И Катю туда с собой возьмите. Хамзат Хадиевич, вы пойдёте последним.
— Зачем в кубрик-то? — глухо спросил Нерехтин.
Роман для внушения просто встряхнул Алёшку как тряпичную куклу.
— Что ж ты за зверюга такой? — с тоской произнёс Иван Диодорыч.
Его душа ослабела от бессилия, даже ноги подгибались.
— Давайте за мной, братцы, — позвал всех Серёга Зеров.
Роман снова ждал, пока все речники уберутся с палубы, и Нерехтин вслед за ними. Из прохода в надстройке донеслись голоса — это уводили или уносили Катю. Мамедов не сводил пристального взгляда с Романа. Роман понимал, что хищный нобелевец ловит хоть малейшую возможность напасть.
— Не советую, — предупредил его Роман.
— Убью, если дядю Хамзата застрелишь! — бешено прошипел Алёшка.
Он решил, что Горецкий хочет застрелить Мамедова без свидетелей.
— Не застрелю, — усмехнулся Роман.
Мамедова он оставил просто для того, чтобы тот не ушёл в кубрик первым и не выскочил обратно с наганом. А вот пробитая нефтеперекачка и помятый «Еруслан» навели его на интересную мысль…
— Всё, наша очередь, — объявил Роман. — Теперь в кубрик, Мамедов.
Роман помнил, как устроены помещения в буксире. Коридор, переборка, дверь слева и трап вниз… Мамедов сгорбился в дверном проёме и ступил на трап. Роман толкнул Алёшу вдогонку за Мамедовым и сразу захлопнул железную дверь. Придавив её спиной, Роман стащил с себя брючный ремень и связал им скобы на двери и переборке — замка, разумеется, у него при себе не имелось. Но пару минут ремень выдержит.
В каптёрке боцмана среди ящиков с инструментами, обрезков досок, банок с краской и разных железяк он отыскал толстую проволоку, вернулся к двери в кубрик и заменил ремень обмоткой покрепче. Потом быстро обошёл весь пароход, проверяя, не спрятался ли кто в каюте или в машинном отделении. На передней палубе подобрал пачку тетрадей Турберна. И конечно, удостоверился, что груз в трюме лежит нетронутый.
Стоя на крышке трюмного люка, будто над закопанным кладом, Роман озирался по сторонам: суда у берега, суда у дамбы — крамболы, надстройки, ряды окон, колёса, трубы, дефлекторы, мачты, шлюпбалки… Слева — пароход «Скобелев», справа — погибшая нефтеперекачка: из обширного нефтяного разлива косо торчит верхушка цилиндрической цистерны… Роман подумал, что он всё-таки привёз свой груз туда, куда и стремился. Железная дорога — рядом. Однако оставалось последнее препятствие — команда «Лёвшина». Эти люди выведали его тайну. Значит, они должны исчезнуть. Но как?..
Перестрелять всех он попросту не сможет: это привлечёт внимание, да и патронов не хватит. Затопить «Лёвшино» он тоже не сумеет. Но сумеет сжечь. Пожар на пароходе — дело нередкое, особенно когда вокруг разлита нефть, а машину никто не догадался погасить. Если «Лёвшино» загорится, то люди в кубрике буксира погибнут, а груз, скорее всего, не пострадает.
Роман направился в каптёрку боцмана. Жестяной бидон — в нём фунтов десять керосина. Ворох промасленной ветоши. Нефть не загорится сама по себе. Легко воспламеняются нефтяные пары, а нефть требуется разогреть, но, разлитая по воде, она от воды и охлаждается. Необходим плавучий костёр. Роман помнил, как прошлым летом на борту «Русла» Мамедов объяснял ему эти тонкости, а неподалёку от них горела баржа Иннокентия Стахеева.
В коридоре Роман открыл техническую дверцу в стене колёсного кожуха и выглянул внутрь гребного колеса. Полумрак, толстые железные дуги, тяги, рычаги, шарниры, эксцентрики, заклёпки, плицы… Колесо было погружено в толстый слой нефти, приплывшей сюда от повреждённой нефтеперекачки.
Роман щедро облил ветошь керосином и пропихнул весь ворох в дверцу. Лёгкие тряпки упали возле обода колеса на поверхность нефти как на землю. Соблюдая предосторожность, Роман зажёг серную спичку и бросил вниз. Ветошь ярко полыхнула, осветив колёсный кожух изнутри, точно свод камина. Дальше огонь уже сам разбежится по нефтяной луже…
Главное теперь — чтобы никто на судах в затоне не заметил поджигателя.
Роман быстро вышел на правый борт буксира, перекинул трап на близкий нос парохода «Скобелев», перебрался на пароход и сбросил трап в воду. По галерее обогнул надстройку и сквозь багажный отсек выскочил к сходне. Если кто и увидел его, то он был на «Скобелеве», а не на «Лёвшине».
Он двинулся вверх на берег к белым башням резервуаров. На полпути он услышал гудок. В затоне вахтенный какого-то судна заметил дым, что повалил из-под колёсного кожуха «Лёвшина», и тотчас поднял тревогу. Что ж, всё как положено. Хотя для большого пожара разлитой нефти ещё не хватит. Нужна подпитка от основных запасов. Роман и это предусмотрел.
У караулки под громадой большого бака взволнованно топтался сторож.
— Вот беда-то, Роман Андреич!.. — растерянно охал он.
Горецкого — представителя «Шелля» — в Нобелевском городке знали все.
— Иди сообщи Викфорсу! — приказал Роман.
Сторож поспешил к домикам городка.
Роман нырнул в караулку. Для предотвращения взрыва все резервуары были оборудованы трубами аварийного сброса нефти в затон; чтобы не было соблазна воровать нефть, стравливая её потихоньку, горловины труб уходили под воду. Значит, вряд ли кто сразу поймёт, что пожар в затоне разрастается от поступления нефти из гигантского бака. Роман с трудом повернул стальной штурвал, поднимая в трубе тяжёлую задвижку клинкета. Нефть пошла в трубу.
Дело сделано.
Роман стоял возле караулки и смотрел на пожар. Дымно-огненное озеро медленно и грозно расширялось, выползая к середине затона, и выпускало длинные щупальца. Затон заволакивало чёрной мглой, в ней метались чайки. С одних пароходов люди по трапам бежали на берег, на других пароходах — где машины были под парами — команды надеялись спасти свои суда и выбирали якоря; колёса начинали крутиться, и пароходы трогались с места. «Лёвшино» горел левым бортом. Рядом языки пламени лизали второй бак погибшей нефтеперекачки — тот, который ещё высовывался из воды. В Нобелевском городке звенел тревожный колокол. На стрелковых позициях пулемётчики и артиллеристы вылезли на брустверы, сооружённые из мешков с песком, и потрясённо наблюдали за бедствием. Роман с содроганием подумал, что там, в разрастающемся хаосе пламени, железа и воды, затерялась Катя. Да, она умрёт. Умрёт мучительной смертью… Увы, Катя встала у него на пути, а этого делать нельзя: чужое противодействие превращает его в титана. Он сшибает любые преграды и способен на страшные вещи. С каким-то отстранённым уважением он ощущал тяжесть своих рук и сложность своей натуры. Несчастной Кате Якутовой не дано понимать таких людей, как он, поэтому Катя и обречена… Его поняла бы Ляля Рейснер. Ляля оценила бы его жадность к жизни, дерзость его замысла и даже чудовищность того, что он делает. Но Лялю он упустил, и никогда уже не встретит снова…
Из мрачного и горького упоения Романа вывел грохот: взорвался второй бак нефтеперекачки. Над затоном, бурля, взлетел клуб огня и дыма. И Роман, очнувшись, увидел, что с берега на «Лёвшино» карабкается какой-то человек.
Чёрт возьми! Он, Роман Горецкий, не вернулся на свой бронепароход, и честный Петька Федосьев, заметив дым, бросился выручать товарища.