— Поди-ка сюда, любезный. — Ганька толкнул створку грязного окна.

Якутов подошёл и остановился, стараясь не соприкасаться с Ганькой плечами. Окно кабинета снаружи закрывал «намордник» — короб из решётки. Сквозь прутья Дмитрий Платонович разглядывал двор тюрьмы.

Во дворе ждали отъезда пятеро арестованных. Дмитрий Платонович их уже видел. Это были сопровождающие Великого князя Михаила: камердинер, шофёр, делоуправитель Гатчинского дворца и полковник Пётр Людвигович Знамеровский с женой Верой Михайловной. Они держали в руках чемоданы.

— Жужгов, валяй! — весело крикнул из окна Мясников.

Охранники сидели в тени ворот на каких-то брёвнах. Нехотя поднимаясь, они доставали револьверы. Выстрелы забабахали дружно, звонко и быстро — арестованные ничего не успели понять и повалились на камни вымостки. Вера Михайловна даже не выронила из руки маленький дамский саквояж. Дмитрий Платонович смотрел, как чекисты ходят над упавшими и добивают их.

— Конец вашим порядочкам, гражданин Якутов, — сказал Ганька. — Мы не брехнёй руководимся, а вот этим революционным правосознанием! — Ганька с назиданием постучал себе в лоб вытянутым пальцем. — Чего ты мне твердишь «докажи» да «докажи»! Я и так знаю, что это ты спрятал Мишку Романова!

— Ольга Сергеевна Строльман-Каппель неправильно истолковала слова своего брата, — холодно повторил Дмитрий Платонович.

— Тьфу на тебя! — искренне обиделся Ганька. — Ну чего ты как мальчонка-то, Митрий Платоныч? Всё ведь, уцепил я тебя. Хорош ломаться!

Ганька упивался своим превосходством над знаменитым пароходчиком.

— Я тебя терзать не буду, я не зверь, — великодушно пообещал он. — Но у тебя же дочка есть. И я её под арест посажу. А чего в тюрьме бывает, ты сам только что посмотрел. Думай, Платоныч, думай. Вспоминай, где князь.

Ганька похлопал Якутова по плечу и крикнул в дверь:

— Рябухин, проводи барина в опочивальню!

Дмитрий Платонович молча шагал по длинному обшарпанному коридору тюрьмы, а молодой чекист-конвоир нелепо топал сзади и вздыхал как баба, у которой пригорела стряпня. За поворотом парень страдальчески спросил:

— Дак как же это так, Митрий Платоныч?..

Якутов угрюмо оглянулся.

— Мы знакомы?..

— Моё семейство к вам в ноги кланяется… В девятьсот двенадцатом после стачки на сталепушечном нас с братом начальство хотело в Сибирь упечь, а вы двокату заплатили, и нас помиловали… А теперь что же я делаю, гнида?..

Конвоир завёл Дмитрия Платоновича в камеру, запер за ним железную дверь и тотчас всунулся лицом в окошечко-волчок.

— Ежели чего попить-поесть надобно, дак вы только шумните, Митрий Платоныч. Я тут в колидоре караулю. Сенька Рябухин я.

Якутов сидел на откидной койке, прикреплённой к стене тонкими цепями, и щурился на закат за решёткой в узкой и глубокой амбразуре. Ему всё было предельно ясно. Костя Строльман разболтал о князе Михаиле сестре; сестру арестовали; на допросе она всё рассказала. Что же теперь делать?

Можно выдать Великого князя. Дмитрий Платонович думал об этом без подлости — будто о коммерческом вопросе. В Чека Михаил, конечно, не сумеет умолчать о тех, кто ему помогал, — о Хансе Ивановиче и Анне Бернардовне Викфорс в Нобелевском городке, о капитане Нерехтине в затоне. Чекисты арестуют их и расстреляют, потому что хотят сохранить в тайне бессудную казнь Романова. Расстреляют и его, Якутова… Он тоже свидетель. А можно и не выдавать Великого князя. Но тогда чекисты арестуют Катю. В обмен на дочь он, Якутов, разумеется, уступит князя Михаила. И результат будет тем же самым, только погибнет ещё и Катя… Что ж, всё дело упирается в него — в Дмитрия Платоновича. Он — ключ к этому замку.

Дмитрий Платонович смотрел на закат. Он желал дождаться завершения дня. Дня, который начинался так счастливо — честным разговором с дочерью… Дмитрий Платонович вспоминал Катюшу, вспоминал её мать… Глупый был брак. Тогда почему-то модно было промышленникам жениться на актрисах… Зато теперь есть Катя… Какая она славная!.. А вот Алёшка совсем не такой. Но всё равно он молодец. Да и Настасья, Алёшкина мать, последняя и самая острая любовь, — женщина деловая, не ровня Ангелине с её томлениями духа и позами. Алёшка… Катюша… Его дети… Он, пароходчик Дмитрий Якутов, умел принимать непростые решения, потому и стал «королём Камы». Всё у него в жизни было правильно. Пускай и сейчас будет правильно. Закат угас.

Дмитрий Платонович встал и постучал в дверь камеры.

— Ась? — сунулся в «волчок» Сенька Рябухин.

— Зайди, — велел Дмитрий Платонович.

Сенька вошёл, опасливо затворил дверь и вытянулся перед Якутовым, как перед командиром.

— У тебя есть револьвер? — спросил Дмитрий Платонович.

— Есть.

— Дай мне.

— Не положено арестантам… — обмирая, прошептал Сенька.

— Я не сбегу. От вас не сбежишь.

Сенька всё понял, и по его румяным щекам вдруг потекли слёзы.

— Помилуйте, Митрий Платоныч… — прошелестел он.

Дмитрий Платонович не обратил внимания на его мольбу.

Во мраке камеры трудно было что-либо разглядеть. Дмитрий Платонович провернул барабан нагана, проверяя патроны.

— Мою дочь зовут Катя, сообщи ей обо мне, — сухо попросил он Сеньку. — А Мясникову скажи, что я напал на тебя и отобрал оружие.

— Христом богом!.. — обречённо прорыдал Сенька. — На колени встану!..

Якутов присел на койку, неудобно развернул наган в ладони, положив большой палец на спусковой крючок, прижал ствол к сердцу и выстрелил.