Из Набережных Челнов адмирал Старк перегнал флотилию в Пьяный Бор. Раскольников промедлил, и белые успели разместить на берегу батарею: Старку понравилось, как такой приём сработал в Святом Ключе. Пушки поставили на лесосеке при устье маленькой речки Малиновки. Угодив под их внезапный огонь, красная флотилия отпятилась на десять вёрст к Безаковским пескам. Раскольников решил провести воздушную разведку с аэростата.

Небольшой «парсеваль» плыл за авиабаржей над рекой, словно тёмная помято-вспученная медуза. «Ваня» и «Межень» пришвартовались к барже с двух бортов. Обшивка «парсеваля» величественно заколыхалась в горячем дыму пароходных труб. За трос аэростат лебёдкой подтянули вниз; квадратная деревянная корзина почти встала на палубу, изредка глухо брякая днищем.

Ляля пожелала принять участие в рекогносцировке с воздуха, и вслед за Лялей на баржу перебралась взволнованная Екатерина Александровна.

— Коленька, хоть ты уговори её не лететь! — Екатерина Александровна умоляюще схватила Маркина за руки. — Это же самоубийство!..

Аэронавт с «парсеваля» только посмеивался. Ляля напоказ не замечала маминой тревоги: валькирия должна реять в поднебесье, тут не о чем спорить. А Маркин не знал, куда ему деваться. Он понимал, что Лялька не откажется.

— Тогда лети с ней! — просила Екатерина Александровна. — Сбереги её!

— Да я не могу, мамашенька… — замялся Маркин. Он боялся высоты.

За Маркиным и Лялей наблюдал Мамедов. Он явился на авиабаржу вместе с Алёшкой, который упросил комиссара отпустить его в разведку.

— Малчика ещчо поднымэшь? — обратился Мамедов к аэронавту.

— И тебя подниму, если закурить дашь.

— Куры, брат. — Мамедов протянул коробку папирос.

Маркин страдал. Ляля выбросила его из своей жизни — не улыбалась при встречах, не разговаривала с ним, даже не замечала его. Всё было понятно: он потерял лицо, когда заявился на «Межень» пьяным, а потом на сходке братвы не стал опровергать Грицая, к тому же рядом с Лялей был Фёдор Фёдорович. Но Коля надеялся исправить отношения, потому и притащился на авиабаржу.

— Полетишь с нами, комиссар? — с издёвкой спросила Ляля и похлопала рукой по борту корзины.

— Почто ты так со мной, Михаловна?.. — жалобно простонал Маркин.

А Ляле он сейчас просто мешал. Ну, случилось у них летом — и к чёрту всё. Ляля взахлёб торопилась жить и уже оставила Маркина с его чувствами где-то далеко позади. Кто он, Коля Маркин? Заурядный деревенский паренёк, не очень-то умный и не очень-то храбрый. После него был красивый Роман Горецкий. И даже могущественный Лев Давидович позвал её к себе. А теперь вокруг Ляли новые интересные мужчины. Офицеры штаба. Капитаны миноносцев. В конце концов, этот азиат — нобелевский агент. А Коля Маркин — в прошлом. Конечно, он мучается… Но так положено, если влюбился в неё. Коля переживёт. Он и до Фёдора любил Лялю безответно — не помер же.

Ляля уверенно забралась в корзину.

— Лэз, — проворчал Мамедов изнывающему Алёшке. — И дэржыс крэпко.

Алёшка возмущённо засопел.

В корзине оказалось не так уж и тесно. Аэростат плавно пошёл вверх; снизу, затихая, неслись невнятные напутственные крики. Аэронавт деловито, как звонарь на колокольне, дёргал какие-то верёвки, свисающие с брюха баллона. Алёшка по плечи высунулся над планширем корзины, и Мамедов взял его за ремень на пояснице, будто глупого щенка за поводок.

Пространство вокруг быстро раздвигалось, словно весь мир делал огромный вдох. Баржа и два парохода уменьшались, а река увеличивалась. На её дне сквозь воду Алёшка различал тёмные лучинки затонувших брёвен. Потом призрачное дно исчезло под мягкими переливами солнечных бликов; слева зарябила летящая птичья стая. Грозная флотилия превратилась в россыпь щепок. Появились берега в белой оторочке волн, а потом до горизонта распростёрлись сизые леса, чуть туманные от испарений. Неоглядная земля плоско лежала внизу, распахнутая и разъятая, и аэростат раздувался, как парус.

Ляля снисходительно щурилась на блёклое небо, словно впечатление было именно таким, какое она и ожидала получить. Алёшка в восторге крутил головой. Но, как ни странно, смотреть было не на что — на все четыре стороны одно и то же. Наглядевшись и насытившись, Алёшка повернулся к аэронавту.

— А что у вас за верёвки? — спросил он. — Упряжь, что ли, какая?

— Упряжь, ляпнешь тоже… — Аэронавт был польщён вниманием. — Это всё, братец мой, помудрёнее телеги. Тем фалом я регулирую горловину рулевого мешка, чтобы по ветру держаться. А так растягиваю горловину баллонета… — Что за баллонет?

— Ловушка для ветра. Если утечка газа или холодно, то несущий баллон морщится, и нас мотает, может совсем унести. Я открываю баллонет, ветер его наполняет и поджимает баллон, тогда уж давление выправляет складки.

— Хитро! — восхитился Алёшка.

Ляля и Мамедов рассматривали реку в бинокли, но Ляле рекогносцировка наскучила: всё ясно за три минуты. Мамедов Ляле был куда любопытнее.

— Я вас вспомнила, — напрямик сообщила она. — Прошедшим летом здесь, на Каме, вы искали какую-то баржу. Нашли?

— Нашёл, — ответил Мамедов, не отрываясь от бинокля.

Он изучал батарею на лесосеке в устье речки Малиновки.

— Кто вы такой, Мамедов?

Мамедов молчал. Он увидел, что за лесистым островом Заумор выше устья Малиновки стоят пароходы учредиловцев. Четыре… нет, пять штук.

— Впрочем, не говорите, я и сама догадалась, — хмыкнула Ляля. — Вы сыщик. Эдакий нобелевский Нат Пинкертон. Забавно! Расскажите мне, что вы сейчас разыскиваете? Уверяю вас, я умею хранить тайны.

Промышленные и политические секреты её не увлекали. Гораздо больше ей хотелось узнать самого Мамедова. Таких людей она не встречала. Сильный и опасный человек. Там, в Чистополе, он погнался за врагом даже без оружия — и ведь догнал и убил. И ничего не объяснил. Скрытный. Другие мужчины стараются показать себя в лучшем свете, а Мамедов отодвигается в тень. Но в нём ощущается какая-то властность. Он убеждён, что ему всё дозволено и он всё может… Ляля анализировала Мамедова, полагая себя большим знатоком человеческих типов, однако не осознавала, что её просто влекут к себе те, кто равнодушен к её чувственности. Она считала, что таких мужчин не бывает — бывают мужчины, которые не желают признать её превосходство.

— Бэсполэзные слова, Ларыса Мыхайловна, — мягко ответил Мамедов.

Ему эта самовлюблённая девушка была совершенно понятна. Альоша — он тайна, а Ляля — нэт. Ляля стремится к первенству, вот и всё. Ничего нового.

Мамедов не забыл, как летом во время переговоров на «Межени» Ляля давила на несчастного Колю Маркина — и Коля подчинялся. Он очень хотел соответствовать требованиям избалованной Ляльки — хотел стать доблестным победителем. На это и следует рассчитывать, чтобы добиться своей цели.

На авиабарже заработала лебёдка, и «парсеваль», важно опустив толстый нос, неспешно пошёл на снижение. Разведка завершилась.

Ляля не стала прощаться с Мамедовым, но у сходни на «Межень» всё-таки оглянулась: мальчишка-маслёнщик что-то увлечённо говорил Мамедову, а тот серьёзно слушал и кивал. Ляля поняла, что завидует мальчишке.

Вернувшись на «Ваню», Мамедов пошёл к Маркину.

Комиссар сидел в своей каюте у столика в тельняшке и подштанниках. Перед ним стояла банка с самогоном, но выпивка, похоже, не лезла в глотку.

— На правом бэрегу, гдэ лэсосэка, у бэлых батарэя из двух орудый, — доложил Мамедов. — За островом дэжурит пароход. Одын.

Маркин поскрёб пятернёй всклокоченную голову.

— Хамса, а Лялька про меня что-нибудь говорила? — спросил Маркин.

Мамедов грузно присел напротив, спокойно рассматривая комиссара.

— Говорыла.

— Что? — жадно вскинулся Маркин.

— Говорыла, что ты трус. В ссору нэ вмэшиваэшься, в бой нэ идёшь.

Маркин едва не зарычал и схватился за банку с самогоном.

— Вали из каюты! — рявкнул он Мамедову.