Начальник Государственной уголовной полиции Тереза Ульссон занимала просторный и красиво обставленный кабинет с видом на парк. В густых кронах деревьев за окном еще не было ни намека на красные или желтые оттенки. Ульссон подняла взгляд на вошедших в кабинет Турн и Берггрена:

– Каролин, Матс, проходите, садитесь. Ларс уже едет.

Одним из многих достоинств Турн – политика и карьеристки – была удивительная способность запоминать имена. «Когда-то она была прекрасным полицейским», – часто думала Турн. Впрочем, это уже давно в прошлом, сейчас же достаточно того, что она хороший начальник.

На том, чтобы на встрече присутствовал Херц, настояла Турн. Неопытный прокурор проявил некоторую покладистость, и Турн, поняв, что он не будет проявлять собственную инициативу, больше не опасалась, что он помешает их работе.

В ожидании прокурора они говорили о послах, борделе на Карлавеген и о том, какова будет реакция министра иностранных дел, когда придет время привлечь их всех к ответственности. Спустя десять минут в кабинете возник запыхавшийся Херц.

– Итак, – сказала Ольссон, – теперь я хочу услышать, что любопытного вы выяснили?

Турн коротко и четко рассказала о «Панаксии» в Бромме. Когда она закончила, прокурор выступил со своей первой просьбой, следуя наставлениям Каролин.

– Мы бы хотели забрать полицейский вертолет с базы в Мюттинге, – сказал Херц.

– Забрать?

– Дешевле будет переместить его на другое место, чем усиливать охрану, – объяснил Матс Берггрен.

Он знал, какой аргумент точно сработает.

– Но неужели вы правда думаете… – начала Ульссон.

– Ограбление произойдет пятнадцатого, – вставила Турн, – и у нас есть сведения, что грабители собираются вывести из строя единственный рабочий вертолет в Стокгольме. Почему же мы не должны его трогать?

– И куда его девать?

– Мы предлагаем на время поставить его на базе спецназа в Сёренторпе, – снова взял слово Херц.

Хотя этот вопрос был настолько очевиден, что даже не требовал обсуждения, Тереза Ульссон взяла небольшую паузу. Она привыкла основательно обдумывать каждое решение. Она сделала пометки в своем блокноте и только потом согласно кивнула.

– Мы одинаково думаем, – протянула она задумчиво, изучая Турн. – Я тоже собиралась поговорить с вами о спецназе.

Она намеренно сделала еще маленькую паузу, предлагая им вставить что-то, но все молчали.

– Как вы знаете, сегодня это расследование получило статус дела особой важности.

Берггрен кивнул.

– Между прочим, по моей инициативе, – прокурор Херц был недоволен тем, что его вкладу в дело не придают должного значения.

В стенах Государственной уголовной полиции статус «дело особой важности» означал, что теперь это дело имеет самый высокий приоритет и, соответственно, требует высокой боевой готовности. Такой статус получают дела о покушения на высокопоставленного политика или серьезной террористической угрозе.

– Так что мы пришли к заключению, что нужно задействовать спецназ, – продолжила Тереза Ульссон, не обратив никакого внимания на слова прокурора.

В комнате наступила тишина. Турн опустила глаза, сделав вид, что рассматривает ногти. Матсу Берггрену же было сложнее сдержать эмоции.

– Что вы хотите этим сказать? Какого черта в наше дело должны ввязываться эти, в кавычках, «военные»? Ты что, думаешь, мы сами не справимся?

– Это наше совместное решение, – сдержанно сказала начальница.

– Совместное решение? – не понял Берггрен.

– Решение руководства, – объяснила Ульссон, – Карлбринк тоже принимал участие в обсуждении.

– Руководства? – переспросила Турн, – но что в этом хорошего? Чем больше людей знают об этом, тем выше риск утечки информации.

– Ты хочешь сказать, что начальник оперативной группы не умеет хранить секреты? – огрызнулась Ульссон.

– Я всего лишь хочу сказать, что чем больше людей знают об этом, тем выше риск утечки информации, – повторила Турн и, не в силах больше скрывать раздражение, посмотрела в глаза начальнице. – Это наша работа, Тереза. У нас все под контролем. Ты думаешь, мы не обойдемся без военных ботинок и гранатометов? Ты наш начальник. Ты что, не доверяешь собственным подчиненным?

– Речь идет обо всем отряде? – спросил Берггрен.

– В полном вооружении, – подтвердила Ульссон, – и с приказом стрелять в вертолет, если понадобится.

– Но мы говорим о запланированном ограблении, – заметила Турн, – хотя оно, безусловно, очень дерзкое и, возможно, спланировано лучше, чем все, что когда-либо совершались в нашей стране. Это же не государственный переворот. У полиции есть все ресурсы справиться с этим самостоятельно. Нам не нужно просить помощи у…

– За развитием событий следит не только сербская полиция, – оборвала ее Ульссон. – О ходе расследования регулярно докладывают в Интерпол. Этим делом интересуется сам министр иностранных дел, и, если мы его разочаруем, министр юстиции ничего не сможет сделать при обсуждении бюджета на следующий год.

Политика. Мало, что одновременно совершенно не интересовало и вводило в бешенство Каролин Турн. Злесь идет речь не о работе полиции, а об эго министров и распределении государственного бюджета. Она поднялась:

– Ладно, пусть оперативная группа вступает в игру.

Прокурор тоже встал. По тому, как сухо он кивнул, Турн могла сделать вывод, что он тоже каким-то образом принимал участие в принятии этого решения.

– Мы знаем, когда, как и где они появятся, – сказал Берггрен, со стоном отрываясь от стула. – Когда все подано на блюдечке с голубой каемочкой, даже оперативная группа справится.

– В одиннадцать вечера четырнадцатого сентября бойцы в полной боевой готовности прибудут к зданию «Панаксии» в Бромме, – подытожила Ульссон. – Только не поймите меня неправильно: вплоть до этого момента вся ответственность за операцию лежит на вас.