Глава 50
Мой мир рухнул через три дня после того, как увяли цветы. Мне дали грамоту за успехи в английском, а Джоуи Питерсон похвалил мои кроссовки. День обещал быть замечательным.
Я вышла из школы после нетбольной тренировки, раскрасневшаяся; собранные в хвост волосы растрепались. Мама ждала у ворот.
Со мной было несколько девочек, также получивших свою дозу адреналина и эндорфинов. Мы возбужденно болтали и придумывали друг другу глупые прозвища.
– Лиза Джексон, тебя можно звать КМШ.
«Красивая молодая штучка», как в свежем хите Майкла Джексона.
– А Рейч будет Крекером.
– Крекером?
– Рейчел Джейкобс, «Крекеры Джейкобс». Ясно?
– Я не…
– Или хочешь быть сырным печеньем? Поддержи, Софи!
– Как ты меня на площадке?
– Ха-ха…
– Тебя, наверное, отберут в команду, Софи, – вмешалась Лиза. – Ты сегодня зажигала.
Я вспыхнула от удовольствия:
– Ты так думаешь?
– Да. У тебя все классно получается, как раньше.
Стараясь сохранять невозмутимый вид, я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
Я действительно вернулась в форму. Гора упала с плеч, а до этого, с тех самых пор как опубликовали фоторобот, меня словно придавили бетонной плитой. Я пропускала простые передачи, роняла мяч. Сегодня обошлось без ошибок, и я дважды заработала нам очки.
Прошло уже три дня с тех пор, как мы столкнулись с миссис «Суп-с-мацой», а к нам никто не приходил, не стучал в дверь и вопросов не задавал. Даже мама расслабилась. Полиция, очевидно, исключила Мэтти из списка подозреваемых. Беспокоиться было не о чем. Ирландия, показания свидетелей и даже эпизод с кофтой ничего не значили.
– О чем я только думала, – сказала мама. – Какая глупость.
– Я же говорила.
– Если честно, ты ни капли не сомневалась?
– Нет, – солгала я.
Мы с подружками выбежали из дверей школы.
– Софи, это твоя мама? Там, у ворот…
* * *
Она меня увидела и помахала. На ней был костюм, в котором она ходила на работу, и оранжевый дождевик.
– Увидимся, – промямлила я на прощание и зашагала к маме. Руки в карманах, лицо горит.
Остальные неторопливо побрели прочь. Они шагали так близко друг к другу, что руки соприкасались, головы покачивались в такт, и было не разобрать, где чьи волосы.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела я.
– Проезжала мимо и решила тебя подбросить.
– Проезжала мимо? Почему ты не на работе?
Она заерзала, убрала прядь волос за ухо:
– Ушла пораньше.
Я подумала о пустых бутылках в мусорном ведре.
– Господи, тебя уволили?
– Нет, конечно. Пойдем. Я окоченела, пока тебя ждала.
– Тебя никто не просил, – пробормотала я.
Подружки ушли уже далеко, но все еще слышно было, как они смеются. Я не сомневалась, что смеются над нами. Мы молча подошли к машине. Веселая компания скрылась из виду, и пока мы садились, я остыла и уже не злилась на маму. День был слишком хорош, чтобы провести его в плохом настроении.
– Я два раза забросила, – похвасталась я. – Наверное, меня возьмут в команду.
– Замечательно, дорогая.
– Мне вручили грамоту за английский, за эссе о предательстве в шекспировском «Цезаре».
– Чудесно.
– Миссис Квиналт говорит, что я очень наблюдательная.
– Просто фантастика.
Как с роботом разговариваешь.
Она припарковала машину у дома, выключила двигатель, а отстегиваться не спешила.
На меня вновь упала тяжелая плита.
– Что случилось? – спросила я, хотя уже обо всем догадалась по ее взгляду.
Казалось, ей сложно держать равновесие, сосредоточиться. (После суда над Мэтти она смотрела так всегда. Хотя, возможно, все из-за таблеток.)
Мама глубоко вздохнула и повернулась ко мне. Время замерло. Вот она открыла рот, шевелит губами. Я услышала, как кто-то ахнул. Поняла, что это я.
– Софи, я…
Она хотела взять меня за руку, но я не дала.
– Почему? – прошептала я.
В ушах звенело. Я вцепилась в ручку. Почувствовала, как кислота жжет мне горло.
– Эти женщины… – Мамин голос доносился откуда-то издалека, из-под воды. – Исчезновения…
– Потому что…
Мама нахмурилась:
– Почему «потому что»?
Я не могла заставить себя ответить и только качала головой.
Иногда мне становится интересно, что, если б она выпытала у меня ответ? Если бы я сказала ей правду, преодолела разделявшую нас пропасть…
Уже не важно. Мы так и не открылись друг другу. Вместо этого расходились все дальше и дальше, как два жалких плота, дрейфующих в открытом море.
В кармане рядом с пассажирским сиденьем лежал тревожный свисток, который Мэтти купил для мамы. Мой висел на школьном рюкзаке.
«Никогда не знаешь, когда они пригодятся. Что бы я делал, если б с вами что-нибудь стряслось?»
Мэтти, который любил нас и берег. Мэтти, которого осудили за убийства. В том числе за смерть девочки, чуть ли не вдвое младше меня. Девочки, чье лицо было так изувечено, что родители не смогли ее опознать.
Новый прилив желчи прокатился по пищеводу. Меня затрясло.
А потом наступила темнота.
