Глава 40

Я помогала маме готовить обед. По радио передавали скучнейший спектакль о сельской жизни – наверное, чтобы уравновесить триумфальную речь по случаю избрания Киннока лидером Лейбористской партии:

– Господи, как же надоел этот кукольный театр… – Маме явно было не до политики.

С тех пор как опубликовали фоторобот, прошло уже три недели; тем не менее его все еще демонстрировали в каждом выпуске новостей. Спустя два года в США так будут искать Ночного охотника.

– Надеются, что кто-то опознает Тень. – Каждый раз, когда речь заходила об убийствах, Беа превращалась в невыносимую всезнайку. – Полицейские делают вид, что журналисты им мешают. На самом деле без них никуда. Как иначе расширить поиски? Нужны глаза и уши.

Беа говорила нескладно. Без сомнения, повторяла слова отца, услышанные за обеденным столом.

– Камеры наблюдения? – предположила я. – Почему не разместить их не только на трассах, но и в городе?

Беа усмехнулась, совсем как моя бабушка:

– Спустись с небес на землю, Софи. Ты хоть знаешь, как это дорого?

– Не дороже спасенных жизней.

Я мешала соус, мама насыпала в кастрюлю макароны. На ней был фартук с вышивкой «Да пребудет с тобой мыло». Мэтти подарил его, когда мы сходили на «Возвращение джедая». Кино я не оценила и сказала ему, что зря потратила два часа. Хотя мама разделяла мое мнение, вслух она похвалила фильм. «Мне очень понравилось».

В награду ей достался фартук. По-моему, выбор подарка говорил о том, что Мэтти женоненавистник. Тот парировал, что еще сделает из меня леди.

– Подай мне томатную пасту.

Я достала банку из холодильника, и мама добавила ложку пасты в кастрюлю.

– Орегано?

– Держи.

Бытовая зарисовка, как на картинах Нормана Роквелла. Правда, только с виду. Полотно пошло трещинами, и, если приглядеться, видно, как я сжала челюсти, а мама смотрит невидящим взглядом.

Она неаккуратно положила крышку от кастрюли на упаковку с приправами. Травяная пыль засыпала столешницу.

– Проклятие!

Мама редко позволяла себе ругательства, но если ругалась, то как истинная американка.

Я кинулась за тряпкой и заметила над раковиной новый стикер. «Вера двигает горы. Сомнение их создает». Несложно догадаться, что имелось в виду.

– Из головы не выходят показания свидетелей, – сказала мама Линде несколькими днями раньше. Они говорили громко, так что слышно было в моей комнате. – Я так с ума сойду.

– Хватит, Эми.

– Легко сказать.

– Не думаешь же ты, что твой любимый – убийца?

– Конечно, нет, – ответила мама, но слова расходились с интонацией.

Я ее почти ненавидела. Почему она ему не доверяла? Зачем вечно думать о плохом?

Мэтти скоро вернется и наверняка заметит ее сомнения. Я помнила, как он отреагировал на допрос по поводу вещей в его квартире. Что он скажет на расспросы об убийствах?

Если я его потеряю, виновата будет только она.

Я читала «Убить пересмешника». Только что дошла до места, где судья Тейлор говорит, что люди видят то, что хотят увидеть.

Что делает мама? Все время видит в Мэтти плохое, потому что хочет видеть?

– Что с тобой не так? – Я ворвалась в комнату, как тропический шторм, который за год до этого унес сотню жизней в Кабо-Верде. – Зачем ты портишь лучшее, что у нас есть?

– Послушай свою дочь, Амелия, – посоветовала Линда.

В вынашивании обиды есть извращенное удовольствие. Вытирая со стола рассыпавшуюся приправу, я искоса поглядывала на маму в надежде, что она заметит мое плохое настроение и спросит, что случилось. Поэтому, когда она этого не сделала, было вдвойне обидно, как в тот раз, когда Мэтти не дал мне посмотреть «Джим все починит».

Доносящееся из приемника нудное описание новорожденного теленка прервал экстренный выпуск новостей. Мама прибавила громкость.

Можно подумать, что я все путаю, но я точно помню, как меня пробрала дрожь. Плохое предчувствие пронзило сотней иголочек. Дежавю. Хотя как я могла знать, что нам предстояло услышать?

Мама что-то прошептала.

– Что? – переспросила я, хотя в ее шепоте угадывалось «Почему?».

Мама побелела. Сковорода упала на пол. Красный, как кровь, соус забрызгал стены.