Глава 15

В какой-то мере благодаря Пруденс и Томми молва о способностях Роуэн распространилась среди слуг в городе, и кто-то из них уже приходил за помощью. Тихий стук в дверь поздним вечером часто оповещал о новых посетителях, пришедших за целебными настойками, микстурами и припарками. Вывихнутые лодыжки, никак не проходящий кашель, маленький ребенок с ангиной, больной зуб, рана на голове – всем нужны были снадобья Роуэн. Она приспособилась смешивать большинство самых востребованных целебных средств и хранить их вместе с многочисленными пучками трав в прачечной, чтобы всегда были наготове. Однако она отказывалась принимать кого-либо с диареей или оспой, зная границы собственных умений, а также запомнив рассказ Элис о том, что случилось со вдовой Спэнсвик. И пока Пруденс пела ей дифирамбы и с удовольствием принимала оплату в виде небольшой головки сыра или десятка яиц, Элис наблюдала за всем с плохо скрываемым недовольством.

Патрик вновь уехал в Лондон, а Кэролайн собиралась навестить родственников в Солсбери. Перед отъездом госпожи Роуэн позвали помочь Элис с подготовкой дорожных чемоданов, но ее первоначальный восторг от возможности перебирать роскошные шелка, тонкие шерстяные ткани и мерцающий бархат уступил место разочарованию. Она боялась, что может сломаться только от необходимости сдерживаться, так как Кэролайн выбирала то одно платье, то другое, а потом отбрасывала все и требовала принести еще. Сборы заняли несколько дней, и Роуэн не успевала выполнять свою работу. Она старалась не вздыхать так явно из-за подобных перемен в настроении госпожи и не чувствовать к ней неприязни, но ее доброе сердце подверглось тяжкому испытанию. Роуэн не могла понять, как человек может быть настолько испорчен, ведь даже одного прекрасного платья хватило бы для счастья, не говоря уже о тех десятках, которые были у Кэролайн.

Принося платье за платьем, они обменялись с Элис понимающими взглядами. Впервые Элис отреагировала не насмешкой или безразличием, и это необычайно воодушевило Роуэн.

Упаковывая обратно отвергнутые наряды, Роуэн не могла не гладить нежный шелк, гадая, каково это – носить его, ощущать эту мягкость на коже и тяжесть юбок, спадающих с талии, слышать их шорох при ходьбе.

– Ну разве не прелесть, – вздохнула Элис. – Я бы выбрала жемчужно-серое. В такой роскоши от меня было бы глаз не отвести.

– Оно действительно подчеркнуло бы твой цвет лица и волос, – согласилась Роуэн. – Но такой красавице, как ты, чтобы выделяться, не нужно особенное платье.

За добрые слова ее наградили редкой мимолетной улыбкой.

Перед отъездом Кэролайн вызвала Роуэн в гостиную.

– Уже готово? – спросила она.

– Скоро, госпожа, – пообещала Роуэн. – Нужно еще несколько недель.

– Будет готово к моему возвращению. – И это был не вопрос, а приказ.

Роуэн кивнула.

– Должны зацвести еще несколько растений. Хотя бы первых деньков весны дождаться.

Выходя из комнаты, Роуэн увидела, как Элис уходит по коридору, и отчетливо поняла, что та подслушивала. И ничуть не удивилась.

Утром в день отъезда Кэролайн Роуэн отложила щетку, которой отчищала оловянную посуду, и тыльной стороной ладони вытерла пот со лба. Руки дрожали от усилий. Не в первый раз она проклинала неряшливость предыдущей служанки, так как найденный в глубине шкафа оловянный сервиз выглядел так, будто его натирали сажей из камина. Она подняла кувшин перед собой, повертела так и эдак и решила, что ярче сиять он уже не будет. Склонив голову, она прислушалась к церковному колоколу, прозвонившему два раза. Если поторопится, успеет до темноты поискать необходимые травы. Весна еще ждала своего часа: хотя корни одуванчика можно было в изобилии накопать вдоль топких тропинок за городом, молоденьких листьев малины, красноголовника и перечной мяты сыскать пока не удалось. Выйдя из дома, она прошла по главной улице, а потом свернула на тропу, ведущую к мельнице, помня, что видела там мать-и-мачеху, и надеясь, если повезет, найти ирисы и другие более нужные сейчас травы.

Она шла дальше, и полы плаща задевали дерн по краям тропинки. Впереди мелькнуло движение: просто тень в тусклом свете. Воображение? Человек или животное? Вновь встречаться с лисой ей не особенно хотелось. Роуэн нерешительно повернула, следуя изгибу тропинки, и увидела Томми. Он обернулся к Роуэн, улыбаясь уголком рта, дожидаясь, пока она подойдет.

– Роуэн.

– Ты знал, что я могу сюда прийти? – спросила она.

Вспыхнувший румянец был достаточным ответом.

– Все заказы доставил рано, – пояснил Томми с улыбкой, от которой на щеках появились ямочки. – А это мое любимое место, – добавил он, кивая на принесенную с собой удочку: ореховый прут с конским волосом и небольшим крючком на конце. – Форель здесь, у пруда, хороша. Только солнце сядет, как начинает клевать.

– Разве это не браконьерство? – с опаской уточнила Роуэн.

– Если да, то ты меня не видела, – покосившись на нее, решил Томми. – Ты тоже в эту сторону направляешься?

– Да.

– В таком случае пойдем вместе?

Легким шагом, бок о бок, они поднялись по невысокому склону, за которым уже виднелась водяная мельница. Колесо не крутилось, поток воды, приводящий его в движение, остановился: помол пшеницы на этот день уже закончили. Воздух еще оставался по-февральски холодным, но в кронах деревьев уже вили гнезда крошечные вьюрки и зяблики, выписывающие круги и чирикающие, а на западе бледным золотом растекалось солнце. От окружающего пейзажа веяло умиротворением, и Роуэн наслаждалась этим ощущением – когда можно просто уютно идти с кем-то рядом, в тишине.

Когда они дошли до мельницы, Томми устроился на берегу, достал из кармана извивающийся комок червей, насадил одного на крючок и забросил удочку.

Роуэн забрела подальше, к запруде, и вскоре целиком погрузилась в поиски: нашла крестовник обыкновенный, дикий чеснок и даже кустик бузины. И наконец под сенью высокого дуба увидела то, что так долго искала: свежий красноголовник, расцветший гораздо раньше, чем она ожидала. В отдалении зазвонил колокол, звук эхом донесся до реки через луг. Начали сгущаться сумерки, и Роуэн вернулась к Томми.

– Что у тебя там? – спросил он, когда Роуэн села рядом.

– Немного листочков, трав и тому подобное, – уклончиво отозвалась она. – Что-нибудь поймал?

Томми кивнул, указав на три блестящих коричневых форели на траве рядом. – Хочешь взять одну на ужин? – спросил он.

– Но что скажет Пруденс?

– Она-то точно знает, кто их поймал, – рассмеялся он.

– Тогда ладно, Томми Дин. Но нам уже пора возвращаться, – заметила она, взглянув на темнеющее небо.

– Точно. Еще пара минут.

Помолчав немного, они наблюдали, как дернулась удочка, и по воде разошлась рябь, растревожив зеркальную поверхность.

– Как тебе живется в доме торговца? – спросил Томми.

– Довольно хорошо, – ответила она. – Пруденс отнеслась ко мне со всей добротой. И госпожа тоже, хотя, боюсь, она не очень счастлива. – Роуэн знала, что о хозяевах сплетничать нельзя, а Томми она доверяла. – Но Элис… – Она не знала, как объяснить поведение Элис и не показаться при этом мелочной и злой. И вообще вторая горничная немного смягчилась по отношению к ней в последнее время, особенно после отъезда госпожи.

– Слышал, хозяину она нравится, – заметил Томми.

Роуэн не успела спросить, откуда он это знает, потому что стоило ей взглянуть на него, и перед мысленным взором промелькнуло видение: вот Томми целует ее, и его губы касаются ее губ. Ее никогда еще не целовали – не так, как в появившемся в воображении образе, и это вызвало совершенно новое чувство, одновременно озноба и пылающего жара.

Томми заметил ее взгляд и повернулся к Роуэн.

– Он… он тебя не беспокоит? То есть мой глаз? – спросила она вдруг.

– Не о чем тут беспокоиться, – ответил он.

Она улыбнулась. Поощряя.

И он, потянувшись к ней, мягко коснулся ее губ. Она ответила на поцелуй, наслаждаясь нежностью и сладостью, точно теплой от солнца земляникой. И она поняла, что вовсе не против разгоравшегося между ними огня и дрожи. Совсем не против.

Он неохотно отстранился.

Ее первый поцелуй. Это мгновение она запомнит навсегда.

– Пора возвращаться.

Она улыбнулась ему, греясь в сиянии такого нового для нее чувства, и они двинулись в обратный путь по верховой тропе в город. Дул восточный ветер, и ей показалось, что, запутываясь в ветвях, он будто поет его имя.

Когда Роуэн вернулась на кухню, Пруденс окинула форель подозрительным взглядом.

– Я знаю, откуда это, – сообщила она, тем не менее принимая рыбу.

– Мы встретились у мельницы, – как можно невиннее объяснила Роуэн. – Я собирала травы.

– Да уж наверняка, – фыркнула кухарка. – Только ты гляди, как бы в беду не попасть.

Роуэн вспыхнула от негодования:

– Я уже не глупая деревенская простушка, – ответила она. – И понимаю, что к чему. Всегда.

Это в самом деле было так. Она уже выглядела как усердная горничная из добропорядочной семьи и едва ли напоминала простую девушку, поступившую на службу несколько месяцев назад. Из серой ткани ей сшили хорошо сидящее платье, и несмотря на самый обычный цвет, носить его было очень приятно, особенно по сравнению с заплатанной одеждой, в которой она приехала. Для чепца Роуэн выбрала вишнево-красную ленту, уже при взгляде на которую поднималось настроение. Работу она свою выполняла быстро и качественно, с легкостью лавируя в рыночной толчее, торгуясь с лоточниками и ведя себя с недавно обретенной уверенностью. Уже не первый раз она мечтала о том, чтобы ее родители были живы и увидели способную молодую женщину, которой она стала. Даже ее взыскательная тетушка была бы довольна.

Пруденс склонила голову набок и рассмеялась, громко и от души, так, что Роуэн уже начала беспокоиться, что какой-нибудь прохожий услышит шум даже с улицы.

– Да, видать, так и есть, – вытирая слезы, произнесла наконец кухарка.

На следующий день Роуэн отважилась зайти к аптекарю, державшему лавку в конце главной улицы, противоположном от церкви, там, где мостовая уже уступала место утрамбованной грунтовой дороге. Она надеялась, что сможет купить у него сухие травы, необходимые для лекарства госпожи, так как время уже поджимало, а в окрестностях она их найти не могла. Ей нужна была болотная мята и дикий бадьян, и еще черная чемерица. Об этой последней травке она только слышала и никогда не видела вживую, так как рядом с Флоктоном ее не росло, но матушка описала все так подробно, что Роуэн чувствовала, что тут же узнает растение, как увидит.

В лавке аптекаря было сыро и сумрачно, свет едва пробивался сквозь небольшое низкое окно. Зажиточной эту часть города назвать было нельзя, здесь шелудивые собаки сбивались в стаи, а крысы безбоязненно перебегали дорогу прямо перед носом, но стоило Роуэн зайти внутрь, как она почувствовала себя дома, будто уже бывала там раньше. Даже запахи были знакомы: сильный аромат розмарина и лакрицы, чуть горьковатый – алоэ и имбирного корня окутали ее волной, и Роуэн стояла, разглядывая узкие полки, заставленные бутылочками и пузырьками янтарного и зеленого стекла. Под полками располагалось множество ящичков, где наверняка хранились всевозможные более сильные средства. Через весь магазин тянулся прилавок, на котором стояла внушительная, тяжелая на вид каменная ступка с пестиком, несколько небольших медных мисочек и чаш и лежала пухлая книга в кожаном переплете. Все выглядело одновременно непривычно и знакомо; некоторые предметы и склянки напоминали те, что использовала матушка, другие же были вовсе загадочными.

Кроме Роуэн в комнате никого не было. Она громко кашлянула, и через пару мгновений услышала, как в глубине здания открывается и закрывается дверь, а потом чьи-то туфли медленно шаркают по каменному полу.

– Кто тут у нас? Уверен, мы прежде не встречались, – произнес появившийся из коридора мужчина. – Я бы непременно запомнил девушку с такими дивными волосами.

– Ой. – Роуэн поднесла руку к макушке, обнаружив, что капюшон плаща сполз до плеч.

Мужчина за прилавком был невысокого росточка, едва ли выше ее, с волосами почти такими же белыми, как у Роуэн, но уже скорее от возраста, так как лицо его было изрезано морщинами, кожа огрубела и свисала складками, трясясь и подрагивая, когда он говорил. Камзол его был роскошного болотного цвета, как мох в каком-нибудь гроте, и доходил ему до колен и даже ниже. Он в самом деле будто бы был сшит на мужчину куда крупнее, хотя и слегка натягивался в области выпирающего живота.

Роуэн так и смотрела на аптекаря, не сводя глаз – таким необычным он ей показался.

– Нет, нас не представляли друг другу, – ответила она. – Я из дома торговца шелком, госпожа Холландер отправила меня за травами. Я Роуэн Кэзвелл, сэр, горничная.

– Очень хорошо. Что вам угодно?

Роуэн перечислила свой список, и аптекарь начал доставать с полок коробочки и бутылочки, рыться в ящиках, а затем по очереди выкладывать требуемое на чашу латунных весов. Собрав все необходимое и завернув каждый ингредиент в бумагу, мужчина вновь взглянул на нее, и довольно пристально.

– Вы сказали, это для госпожи Холландер? – уточнил он, насыпая из одной баночки порошок на весы. – Надеюсь, вы знаете, что делаете.

Она кивнула.

– У меня уже есть кое-что из необходимого.

– Корень одуванчика? Крапива? Красноголовник?

Роуэн кивнула вновь.

– И как именно вы приобрели такие познания? – спросил аптекарь, неожиданно замерев и подозрительно нахмурившись, отчего морщины на лбу стали еще заметнее.

У Роуэн не было другого выбора, только сказать правду.

– Матушка научила меня, как составлять лечебные мази и настойки.

– Это не просто лечебная настойка.

– В самом деле, сэр? – приняв невинный вид, удивилась она.

– Это сильное лекарство. Надеюсь, она хорошо вас обучила.

– Очень хорошо, – ответила Роуэн, слегка вздрогнув под этим пронзительным взглядом.

– Значит, она была не из тех мест, иначе я бы точно знал ее. – Мужчина открыл книгу на прилавке и перелистнул страницы. Роуэн видела записи убористым почерком, с мерами и рисунками, и наклонилась, чтобы лучше видеть, хотя читала она не очень. Аптекаря, судя по всему, ее интерес ничуть не беспокоил, и он так и вел пальцем по странице, что-то бормоча себе под нос.

Закончив взвешивать все травы и сделав соответствующие пометки в той же книге, он передал Роуэн заказ, который она аккуратнейшим образом уложила в свою корзину. Попросив прислать счет на имя госпожи, Роуэн откланялась.

Но ее удовлетворение от того, что наконец удалось собрать все недостающие ингредиенты, длилось недолго. Стоило ей выйти на улицу, как к ней подошел незнакомый мужчина:

– Ведьма! – одними губами сказал он и тут же перешел на другую сторону улицы.

Потрясенная, она поспешила обратно, торопясь успеть до захода солнца, уже ускользающего за возвышающиеся над городом холмы, все это время коря себя за недостаточную осмотрительность в делах и что помогала всем без разбора. Она не могла позволить запятнать свою репутацию этим словом. А правильно ли она поступала сейчас, готовя снадобье для госпожи – снадобье гораздо сильнее, чем простая мазь или припарка. Вызвать новую жизнь, не колдовство ли это?

На кухню Роуэн вошла через черный ход. Элис сидела за столом, полируя небольшие украшения, вероятно, принадлежащие хозяйке дома, а Пруденс с закрытыми глазами откинулась на спинку стула у печи, поставив ноги на ведро для угля, и негромко храпела. Элис едва обратила на нее внимание, но Роуэн подошла ближе, и Пруденс зашевелилась.

– Тебя долго не было, – широко зевая, заметила она, поднимаясь.

– Прошу прощения, если заставила ждать, – ответила Роуэн. – Госпожа велела мне сходить к аптекарю, ей нужна мазь от обморожения.

Элис только подняла брови, услышав эту ложь, но ничего не сказала.

Роуэн знала, что Элис, скорее всего, догадывалась об ее настоящих намерениях, но чем меньше она скажет о том, какое именно лекарство должна приготовить, тем лучше. Она заметила, что Элис стала быстрее натирать брошь, которую держала в руках, словно хотела стереть что-то из действительности, но выражение ее лица оставалось, как и прежде, непроницаемым.

– Она прислала весточку, прибудет через неделю, – сообщила Пруденс. – Хозяин еще задержится.

Роуэн поставила корзинку на стол:

– Тогда у меня совсем мало времени.