Глава седьмая
Москва, Кремль – Петровка, 38; июль 1945 года
Дерзкое нападение на районный военкомат потрясло не только жителей прилегавших кварталов. Возмущены и напуганы были все москвичи. Несмотря на скудность просочившейся в газеты информации (о происшествии на следующий день напечатали короткие заметки лишь две городские газеты), весть о бандитском налете быстро достигла Подмосковья и соседних областей.
Но это произойдет лишь в первой половине следующего дня. А сейчас шла напряженная оперативная работа по скорейшему расследованию наглого и жестокого преступления.
Пока в Глотовом переулке трудилась группа сыщиков, на ноги было поставлено все московское партийное руководство. Те в свою очередь призвали к ответу руководство НКВД и НКГБ. Ночь стала самой суетной и беспокойной с момента подготовки и проведения торжественного Парада Победы 24 июня 1945 года.
В итоге ранним утром в Кремле состоялось экстренное совещание с участием высоких чинов из вышеназванных комиссариатов. Заслушивали на совещании и комиссара Урусова, чьи подчиненные встретились лицом к лицу с неизвестной бандой. Благодаря оперативным действиям группы Старцева комиссар владел наиболее полной информацией о происшествии минувшего дня.
– Скажите, товарищ комиссар, а что делали ваши инспекторы в стенах районного военкомата? – расхаживая перед трибуной, интересовался председательствующий на совещании член ЦК ВКП(б). – Я имею в виду тех двух офицеров, которые приняли бой.
– Выполняли секретный приказ Наркомата, товарищ член Центрального Комитета, – коротко пояснил Урусов.
– Что за секретный приказ? – остановился тот.
Не торопясь отвечать, Урусов повернул голову и встретился взглядом с сидевшим в президиуме Лаврентием Берией. Только сам Берия мог рассказать о секретных приказах, исходящих из его ведомства.
Едва заметно кивнув, тот взялся сам ответить на вопрос члена ЦК партии:
– Это мой приказ. Я приказал выявить бывших военнослужащих, имевших судимости и склонных к возвращению в криминальную среду…
Берия говорил нехотя, будто сквозь зубы, и даже не поднялся.
Пост наркома внутренних дел он занимал с тридцать восьмого года. Помимо этого, с сорок первого года он являлся заместителем Председателя Совета народных комиссаров Союза ССР, а также был избран членом ЦК ВКП(б) и кандидатом в члены Политбюро ЦК. Жирным плюсом ко всему перечисленному было и то, что Лаврентий Павлович входил в ближайшее окружение Иосифа Виссарионовича Сталина. Он был не просто соратником и товарищем вождя, он был его другом и опорой. Потому-то председательствующий на совещании член ЦК разговаривал с ним стоя и весьма почтительно.
– …и как видите, почва для этого приказа созрела, – продолжал всесильный нарком, рассматривая сквозь пенсне остро заточенный карандаш. – Война закончилась. В город вернулись вчерашние фронтовики, среди которых много бывших преступников. Очень много! Кто-нибудь из присутствующих знает, сколько воевавших на фронтах Великой Отечественной войны ранее было осуждено и отбывало наказание в лагерях?
Берия поднял взгляд и пристально посмотрел на сидевших участников экстренного совещания. В зале было тихо. Никто не отозвался ни словом, ни жестом.
Приподняв карандаш острием вверх, нарком отчеканил:
– Только за время войны с нацистской Германией Военным трибуналом было осуждено более миллиона солдат, сержантов и офицеров Красной Армии. Более трехсот тысяч из них приговорили к высшей мере наказания, и столько же погибло в боях. Остальные вернулись в города и села. Они живут среди нас, и нам необходимо знать их мысли, их намерения. Если они захотят стать полноправными членами социалистического общества – милости просим. Но если кто-то из них вознамерится помешать нам в строительстве светлого мирного будущего, то будет беспощадно уничтожен. Вы согласны со мной?
Сидящие в президиуме понимающе закивали. Согласился и председательствующий:
– Очень своевременный приказ, – живо отреагировал он. И вновь обратился к стоящему за трибуной Урусову: – Так что же, получается, что ваши сотрудники вдвоем удерживали здание военкомата?
– Они удерживали один большой кабинет, в котором работали с документами. Точнее – с «личными делами» бывших военнослужащих.
– Неужели они продержались двадцать минут?
– Двадцать или немного дольше.
– Как же им это удалось?
– Во-первых, товарищ член ЦК партии, оперативникам из МУРа довольно часто приходится противостоять вооруженным бандитам. Что поделаешь, преступность во время войны распоясалась. Во-вторых, один из оперативников, командированный для работы в Таганский военкомат, почти всю войну служил в дивизионной разведке, командовал разведротой. Полагаю, немцев он положил не одну сотню, поэтому и бандитам справиться с ним было непросто.
Блеснув стеклами пенсне, Берия поднял взгляд на Урусова:
– Как фамилия этого героя?
– Майор Васильков. По докладу оперативников, осматривавших место происшествия, майору Василькову и старшему лейтенанту Баранцу удалось подстрелить не менее пяти нападавших.
– Майор Васильков член партии?
– Так точно, товарищ народный комиссар. Член партии с трехлетним стажем.
– Орденоносец?
– Семь боевых орденов и столько же медалей.
– Вот видите, какие разные люди возвращаются с войны, – негромко произнес Лаврентий Павлович. – Одни – храбрые, отважные, хорошо подготовленные, стремящиеся продолжать дело Ленина – Сталина. А другие… они тоже хорошо подготовлены. Только помыслы у них совсем иные. Что, кстати, с вашими сотрудниками? Надеюсь, они живы?
– Старший лейтенант Баранец тяжело ранен, находится в госпитале. Майор Васильков с места перестрелки исчез, – доложил комиссар Урусов.
– Как исчез? Его захватили бандиты?
– Так точно. Есть все основания полагать, что он был захвачен в бессознательном состоянии, после взрыва гранаты.
В полнейшей тишине Берия бросил на стол карандаш и покачал головой. Подумав, распорядился:
– Я намерен лично контролировать ход расследования этого беспрецедентного по своей наглости преступления. Вы, комиссар Урусов, должны сделать все, чтобы разгромить банду, найти майора и вернуть его живым и здоровым. Приказываю вам дважды в сутки докладывать мне, что сделано. В девять часов утра и в девять часов вечера.
– Слушаюсь, товарищ народный комиссар.
* * *
«Вот так всегда бывает: готовишься к одному, а делать приходится совершенно другое», – с горечью размышлял Иван, вернувшись из кабинета комиссара Урусова.
Последние двое суток его группа усердно вела расследование нападения на перевозивший крупную денежную сумму бронеавтомобиль. Дело выходило непростым и громким, потому как перестрелка произошла не в деревне дальнего Подмосковья, а почти в центре Москвы – на площади Коммуны.
Группа успела продвинуться в оперативной разработке. Опросили свидетелей и жильцов ближайших домов, Егоров побывал в морге, но никого из блатных не опознал. Бойко побеседовал с умирающим бандитом в больничке и выяснил, что ходил тот под Беспалым (имелся в картотеке МУРа такой блатной гражданин). В общем, дело шло, несмотря на жуткую нехватку людей. Потому-то Иван и позвонил Александру, поинтересовался, когда тот вернется на Петровку.
Узнав, что работа в Таганском военкомате завершается, он на радостях отправил Кима в коммерческий магазин, чтобы, как положено, встретить друга. К семи часам вечера все было готово к скромному позднему ужину в рабочем кабинете: пара бутылок водки, десяток картофелин, банка тушенки, две луковицы, малосольные огурчики, буханка ржаного хлеба.
Да, изредка в рабочем кабинете группы Старцева такое случалось. Когда на головы оперативников сваливалось нелегкое дельце, когда его расследование буксовало, когда мозги закипали и сотрудники окончательно выбивались из сил, Иван отправлял молодежь в коммерческий магазин за водкой и закуской.
Ближе к ночи в тишине опустевшего Управления он закрывал дверь кабинета на замок и предлагал товарищам немного расслабиться. Народ сдвигал два стола, стелил газетки и, рассевшись вокруг, приступал.
Но вот странность: даже за распитием спиртного тема разговоров оставалась неизменной. В какие бы дебри ни виляла беседа, все равно через несколько минут она возвращалась к текущему расследованию. И опять сыщики делились версиями, обсуждали улики и показания свидетелей…
Грядущим вечером Иван решил за ужином ввести в курс расследования Василькова с Баранцом. До встречи оставалось совсем немного. «И вот поди ж ты! – вздохнул Старцев, машинально вытряхивая из коробки очередную папиросу. – Ефим в госпитале, а израненный Сашка вообще исчез. И где его искать – пока непонятно. Урусову легко отдавать приказы, а вот как их исполнить?..»
Час назад комиссар пригласил Старцева в свой кабинет, чтобы разузнать подробности нападения на военкомат. Он был вызван на утреннее совещание в Кремль и, готовясь к нему, задал Ивану множество вопросов. Ответы подчиненного записывал в блокнот, часто переспрашивал, уточнял детали. А перед тем как попрощаться, приказал:
– Все материалы по нападению на бронеавтомобиль передайте группе майора Романова. С этой минуты, Иван Харитонович, у вас и ваших подчиненных единственная головная боль – вооруженный налет на Таганский военкомат. О нехватке людей знаю. Если станет совсем невмоготу – обращайтесь, пару хороших сыщиков подкину. А сейчас возвращайтесь к себе и не теряйте драгоценное время.
* * *
Никто из оперативников группы Старцева этой ночью об отдыхе даже не помышлял. Во-первых, правоохранительные органы получили от московского криминала громкую оплеуху. Во-вторых, в беду попали товарищи по оперативно-разыскному цеху. И если с юным Ефимом Баранцом ситуация более или менее прояснялась (в госпитале ближе к ночи он пришел в себя), то судьба Александра Василькова скрывалась за пеленой густого тумана.
На осиротевшем рабочем столе пропавшего Сашки лежали вещдоки. Стреляные гильзы, деформированные пули, полтора десятка обожженных и покалеченных осколками листков составленного списка, окурки, чья-то пуговица, простреленный картуз из плотной темной ткани. И помятый клочок бумаги, на котором рукой Александра было написано: «Майор Сорокин». Ничего больше, что могло навести на след неизвестной банды, сыщики в корпусах Таганского военкомата и вокруг него не обнаружили.
– За неимением гербовой пишут на простой, – процитировал Старцев старую поговорку и приказал подчиненным добыть сведения о майоре Сорокине. Записка с упоминанием этого офицера оставалась единственной зацепкой. Егоров, первым получив этот приказ еще в военкомате, уже висел на телефоне, куда-то бегал, что-то «чирикал» карандашом в своем рабочем блокноте… В общем, рыл землю. Остальные подключились к поискам недавно.
– Ты точно такого не встречал? – уточнил всегда и во всем сомневавшийся Бойко. – Вы же с Саней служили в одном подразделении.
– Да, в одной разведроте, пока в июле сорок третьего меня не покалечило. Готов поклясться, что до моего ранения в дивизии никакого Сорокина не было.
– Не понимаю. Я служил в дивизии НКВД, так там было несколько тысяч человек! В пехотной небось еще больше. Ты же не мог знать всех!
– Несколько тысяч, Олесь, – это рядовых, сержантов, старшин. А офицеров не так уж много. К тому же три четверти из них в чине до капитана. А майоров, подполковников и полковников, поверь, мы знали всех.
– Так уж и всех?
Иван поморщился. Бойко был молодцом, досконально и по нескольку раз перепроверял все факты. Но в некоторых случаях его щепетильность утомляла.
– Да пойми же ты, Фома неверующий, разведрота в дивизии – подразделение прямого подчинения, – объяснил он. – Штатным расписанием мы не были приписаны ни к батальону, ни к полку. Под штабом дивизии служили и приказы выполняли только дивизионного начальства. Потому и знали всех старших офицеров. Не было среди них Сорокина! На четвертной могу с получки поспорить. Забьем?
Олесь почесал рыжеватую щетину на подбородке. Бесплатные сомнения – это одно. А стоимостью в двадцать пять рубликов – совсем другое.
– Ладно, убедил, – согласился он и отстал от Ивана.
* * *
Олесь Бойко тоже был немаленького роста, но вид имел простоватый. Этакий былинный молодец: светло-рыжие вьющиеся волосы, белая кожа, ясные серо-голубые глаза и немалая силища. Он призвался в тридцать седьмом году и попал в Отдельный стрелковый батальон войск НКВД, несший службу по охране важных промышленных предприятий.
Служба понравилась, и Олесь остался на сверхсрочную, примерив старшинские погоны. В сорок первом попал на фронт, полтора года воевал в дивизии НКВД, заслужил офицерское звание, быстро дорос до ротного. Так и пошел бы по военной стезе, если бы не подорвался на немецкой мине-ловушке.
Ему повезло: разорвавшийся заряд большого вреда не причинил, оторвав на левой руке половину пальца и раздробив кость второго. Отлежав на излечении в госпитале, Бойко предстал перед генералом. Тот вручил ему боевой орден и предложил на выбор два варианта: начальником автопарка при Управлении НКВД Ленинграда или оперуполномоченным инспектором в Московском уголовном розыске.
Хозяйственная работа и автомобили Олеся не привлекали, и он без раздумий выбрал угрозыск.
Придя в МУР, Бойко совершенно не знал сыска. Полный наивняк. Поэтому поначалу его, как боевого офицера, намеревались направить служить в недавно созданный при МУРе военизированный батальон, состоящий из трех строевых рот, автомобилистов, велосипедистов и пулеметной роты. Верно, так и произошло бы, если б не роковая случайность.
В Ржевском переулке гражданами был обнаружен труп пожилой женщины, забитой до смерти тяжелым предметом. Свидетелей не нашли, никто ничего не видел, не слышал. Сыщики опросили соседей и выяснили, что женщина иногда общалась с пожилой парой из трехэтажного дома напротив. Наведались к этой паре, задержали, привезли в Управление для допроса.
Да, действительно, муж с женой часто бывали у погибшей в гостях, иногда приглашали к себе. Но о смерти ее ничего не знали и понятия не имели, кто позарился на ее жизнь. Обыск в их квартире тоже ничего не дал. В общем, зацепиться было не за что, и муровцы с тяжелым сердцем собирались уже их отпускать.
И тут скромно простоявший весь допрос у окна Олесь вдруг спросил: «Скажите, граждане, а что это за пятна на вашей обуви?»
Все разом обратили внимание на их обувь. Мужчина был обут в кирзачи, женщина – в короткие кожаные сапожки. Вся обувка действительно пестрела странными бурыми пятнами.
Через минуту супружеская пара давала признательные показания, как и зачем убивала несчастную старушку. А Бойко чуть позже объяснил, что еще с фронта знал, как выглядят пятна крови на кирзовых сапогах, потому обо всем и догадался.
Грех было направлять такого наблюдательного парня в военизированный батальон, и начальство предложило ему заняться оперативно-разыскной работой. Так он оказался в группе майора Прохорова.
* * *
Старцев еще не знал, что расследование громкого преступления взялся контролировать всесильный нарком НКВД. Но та молниеносность, с которой исполнялись его просьбы, насторожила и приятно удивила. Стоило ему позвонить дежурному офицеру по военному комиссариату Москвы и представиться, как сонный голос на другом конце провода мгновенно преобразился, сделался четким и послушным.
– Да, товарищ майор. Я предупрежден и готов оказать вам содействие, – отрапортовал офицер.
– Мне нужны сведения о майоре Сорокине, – сказал Иван. – Причем срочно.
– Понял вас. Данные записал.
– О результатах прошу сообщить телефонограммой дежурному по Управлению. И одновременно отправить с посыльным на Петровку все найденные документы по указанному офицеру.
– Слушаюсь, товарищ майор. Еще какие-нибудь данные об этом человеке имеются? Имя-отчество, год рождения, специальность? Или номер части, из которой увольнялся в запас? Эти сведения помогли бы ускорить поиск.
– Больше ничего. Если отыщете не одного Сорокина, а несколько, телефонируйте обо всех.
– Понял, товарищ майор. Приступаем к поискам…
Точно такой же запрос полетел и в областной военкомат. И там дежурный офицер моментально передал данные для организации поиска майора Сорокина. Помимо военкоматов, телефонограмма была отправлена и в Наркомат обороны, ведь упомянутый Васильковым офицер мог продолжать службу, а не числиться в запасе.
Дабы не терять время, сыщики соорудили крепкого чайку и, разлив его по кружкам, обсудили план действий. Егоров вызвался утром – сразу после рассвета – съездить к Таганскому военкомату, чтобы еще раз осмотреть место перестрелки, а заодно пройтись по соседним домам, переговорить с жильцами.
Бойко выдал неплохую идею относительно Сорокина.
– Мы должны параллельно обратиться и в паспортный стол, – сказал он. – Народ сейчас в Москву отовсюду прибывает: кто демобилизован, кто из эвакуации. Неразбериха кругом, и в военкоматах данные об интересном нам Сорокине могут затеряться…
Первым на Петровку за пару часов до рассвета прибыл посыльный из городского военкомата. Иван сам сорвался и побежал к дежурному наряду. Лихо козырнув, незнакомый сержант подал толстый запечатанный пакет. Старцев расписался на квитке, отпустил посыльного и, возвращаясь в кабинет, взвесил пакет на ладони.
– Готовьтесь, братцы-товарищи, – оценил он. – Тут полтора килограмма бумажного счастья…
В пакете оказались три довольно пухлых папки. На титульном листе каждой было написано одно и то же: «Майор Соркин…» Тем не менее офицеры, чьи фотографии, документы и характеристики хранились в этих папках, были разными людьми. К тому же не совпадали их инициалы.
– Этот сразу отпадает, – разочарованно произнес Егоров, листая подшитые документы.
– Почему?
– Погиб в январе сорок четвертого.
– Глянь на всякий случай, где он служил и не пересекался ли с Саней…
Второй майор Сорокин был тыловым хозяйственником и с сорокового года служил на Дальнем Востоке. С февраля сорок пятого года находился на лечении в военном госпитале Хабаровска, в апреле этого же года комиссован по состоянию здоровья. В Москву переехал в середине мая.
Третий Сорокин прошел всю войну. Однако, изучив его личное дело, Олесь Бойко сделал однозначный вывод:
– Нет, он не мог встретить Александра. Танкист, воевал в 14-й тяжелой танковой бригаде, в составе 9-й армии Южного фронта. В Москву вернулся две недели назад, проживает на другом конце города.
Опираясь на трость, Иван прошелся вдоль распахнутых окон, из которых тянуло утренней прохладой. Остановившись у одного из них, достал из кармана папиросы.
От отчаяния и досады хотелось врезать со всей силы тростью по фрамуге. Но он, выпустив на улицу струйку дыма, спокойно сказал:
– Ладно, ждем вестей из области…
* * *
За час до рассвета откликнулся Наркомат обороны. «В ответ на ваш запрос сообщаем следующее… – быстро читал Бойко, расписавшийся у дежурного за телефонограмму, – в настоящее время в штатном расписании ни одной из воинских частей Московского гарнизона и Московской области интересующий вас офицер (майор Сорокин) не числится. Сегодняшняя дата, подпись…»
Посыльного из Областного военкомата пришлось ждать еще минут сорок. Подтянутый старшина с двумя нашивками за ранения привез в Управление московского уголовного розыска «личные дела» еще трех майоров Сорокиных. Егоров, Бойко и Старцев взяли по толстой папке и углубились в чтение…
– Нет, этот с нашим Александром не пересекался, – первым захлопнул личное дело Егоров.
– Что там? – спросил Иван.
– Военный врач. Всю войну проработал по госпиталям при крупных соединениях. С вашей дивизией не пересекался. Месяц назад демобилизовался и осел в Туле.
– Понятно, – вздохнул Иван Харитонович. – С моим Сорокиным Саня тоже вряд ли пил наркомовские.
– Погиб?
– Нет, искалечило его в сорок втором под Сталинградом, где он командовал пехотным полком. Сашка в тех краях не служил – это я точно знаю.
– А позже? Может, позже где встречались?
– Сомневаюсь. В госпитале ему оттяпали обе ноги и в марте сорок третьего комиссовали подчистую. Инвалидность, пенсия.
– Где проживает?
– Сергиев Посад. Тут даже приписочка имеется. – Старцев склонился над последней страницей «дела» и прочитал: – «Родственников не имеет, проживает один. Помогают соседи и взявшие над инвалидом шефство пионеры».
И тут в разговор вмешался Бойко:
– Внимание, товарищи! Здесь наклевывается нужный нам человек! – потряс он своей картонной папкой.
– Да ну! – обрадовался Старцев. – Что там про Сорокина?
Олесь вернулся на первую страницу и принялся зачитывать вслух данные с самого начала. И чем дальше он читал, тем светлее становились лица стоявших рядом.
– Он, – заключил Егоров.
– Конечно, он! – воскликнул Старцев. – Переведен в нашу дивизию в сорок четвертом! Я к тому моменту уже здесь, в МУРе, работал, поэтому о нем и знать не знаю.
– Адрес есть? – склонился над папкой Василий.
– Есть. Вот… – показал Бойко. – Рабочий поселок Котельники.
– Так это ж рядом! – схватил трость Иван. – Собирайтесь, братцы-товарищи. Едем!
– Мне же в Глотов переулок, – напомнил Егоров.
– Потом доедешь. В Котельниках ты нужнее…
