Глава шестая

Взять большой кабинет лихим наскоком не удалось.

Начали за здравие: по команде Сафрона одновременно прикончили охрану в двух корпусах, сделали это гладко, даже не нашумели.

На всякий случай прошвырнулись по этажам нового корпуса и по комнатам старого. Везде было тихо, как зимой на кладбище.

А когда влетели в кабинет, нарвались на точные выстрелы шуршащего там бумагами тихаря. И вот тут здравица сменилась панихидой.

Никто не ожидал такого жесткого отпора. Думали, заскочим, перещелкаем троих швейцаров, похватаем папочки и – ищи ветра в поле. И вдруг увязли, забуксовали.

В первые же секунды перестрелки кореша Деда Сафрона ухлопали местного подполковника, но и сами лишились двоих. Один лежал в коридоре с дыркой в башке, другой приплясывал на левой ноге, матерился и поливал недавно вымытые полы своей кровью.

Ладно, мы не гордые. Через дверь не пускают – войдем через окна. В большом кабинете их целых четыре штуки. Изготовились и, по отмашке того же Сафрона, ломанулись в оконные проемы.

Но и тут обломилось. Тихарь, паскуда, так наловчился стрелять, что либо не давал высунуться, либо дырявил корешам шкуры. Итогом этого наскока стал второй раненый.

Спустя минуту-другую засевшие в кабинете тихарь с дружком перегруппировались: молодой удерживал дверной проем, а старший палил по окнам. В банде появился третий подранок, и стало совсем туго.

Беспалый предложил навалиться разом, чтоб через все дырки одновременно. Рискнули. И получили второй труп и тяжело раненного корешка.

И тогда Дед Сафрон вскипел:

– Лавр, тащи гранаты!

После взрыва первой же гранаты сопротивление двух упрямцев прекратилось. Кореша ворвались внутрь задымленного помещения, готовые нашпиговать пулями любого, кто шевельнется. Но таких не было. Между столов на полу валялись горели листы бумаги, что-то дымило.

Впереди, разбрасывая искалеченную мебель, уверенно шел Лавр с немецким «вальтером» в руке. Лицо его перекашивала злоба. Правая щека была перепачкана кровью – пистолетная пуля прошла по-над виском, раскроив кожу и оторвав верхний кусок уха. Рана саднила и кровоточила. Но злоба распирала гончего не от боли, а от обиды и досады. Как же так?!

Благодаря врожденной осторожности он считал себя неуязвимым. Несмотря на возраст, делишек за плечами накопилось – не перечесть. И ни разу не схватили за руку, не сломали в драке ребер, не полоснули финкой, не подстрелили. А тут – нате вам, получите-распишитесь! Да ладно бы вышло нормальное ранение, а то ведь сплошное издевательство! Что теперь про него скажут академики? И эти… два огольца из банды Беспалого?.. Наверняка будут хихикать за спиной, клопы подматрацные…

Недалеко от входа лежал труп пожилого подполковника. Этот получил порцию свинца в самом начале, в затяжной перестрелке не участвовал. Перешагнув через него, Лавр остановился над молодым парнем, лежащим на залитом кровью полу. Признаков жизни тот не подавал. Впрочем, если душа еще и теплилась в теле, то минуты его были сочтены, так как от большой потери крови лицо и руки лежащего стали совершенно белыми.

Нет, мальчишка Лавра не интересовал. Он искал того высокого брюнета, что маршировал по Глотову переулку пружинистой походкой и острым взглядом пронизывал обстановку вокруг. А сегодня появился в Глотовом переулке с белым прямоугольником пластыря на подбородке.

Вот он, падла! Из-за опрокинутого стола выглядывала нога лежащего человека. Пыльная брючина, высокий кожаный ботинок, зашнурованный до самого верха, темный носок.

Лавр пнул сломанный стул и, подойдя вплотную, встал над поверженным противником.

Тот был жив. Из носа и ушей хлестала кровь – белый прямоугольник пластыря на подбородке стал темно-красным. Грудь при дыхании медленно вздымалась, а указательный палец правой руки подрагивал. Видать, тихарь и в беспамятстве продолжал палить по своим недругам.

Осторожно потрогав поврежденное ухо, Лавр поднял валявшийся «ТТ», проверил магазин. В нем оставался последний патрон.

– Для себя берег, сучара, – процедил юнец, пряча трофей в карман.

Криво усмехнувшись, он прицелился брюнету в голову… но нажать на спусковой крючок не успел.

– Лаврушка! – послышался резкий окрик.

Так в банде его называл только Дед Сафрон. Лавр опустил оружие, обернулся.

– Живой тихарь-то?

– Живой, падла.

– Ну, тогда не торопись делать глупости. Кончить его мы всегда успеем. Надобно вот с этим разобраться… – Дед рассматривал одну из папок. – Сдается мне, этот швейцар нам еще пригодится. Обыщи-ка его и прикажи отнести в «полуторку». А вы… – поворотился он к другим корешам, – хватайте эти стопки и на выход.

Результаты налета на военкомат главари оценивали по-разному. Беспалый, к примеру, демонстрировал на своей вывеске полное удовольствие. А чего ему было не радоваться? Дело сделано! Наколка от Вано сработала, каждое его слово оказалось правдой, а в кузове «полуторки» тряслось на кочках несколько связанных стопок из «личных дел» бывших вояк. Там их никак не менее тысячи! Никто из оставшихся подопечных Беспалого не пострадал. Потому, сидя на заднем сиденье легковушки, он пребывал в отменном настроении и дымил в открытое окошко дорогой папиросой.

Дед Сафрон сидел рядом. Он угрюмо глядел на проплывавшие мимо кварталы частного сектора (банда возвращалась на хату западным пригородом, минуя оживленные столичные районы) и придерживался другого мнения.

Да, «личные дела» бывших вояк худо-бедно захватили. Однако помимо них в кузове «полуторки» лежали два убитых корешка. Одного пуля сразила в голову в самом начале штурма, другому повредила шейную аорту и позвонки; отошел он тихо – без криков, но в страшной агонии. Благо хрипел и мучился всего минуту.

Еще четверо получили ранения: Лаврушка с Антипом отделались царапинами, а два старых кореша изрядно попортили себе шкуру. В их выздоровлении Сафрон не сомневался, однако на лечение уйдут долгие недели.

Повис в воздухе вопрос и о дальнейшем использовании добытых «личных дел». Сафрон, будучи далеким от военных секретов, полагал, что с ними будет просто. Открываешь папочку, а на последнем листе, к примеру, написано: «Исправился, все подозрения сняты». Или: «Склонен к противоправным действиям. Нуждается в постоянном надзоре…» При таком раскладе и голову напрягать не надо: тех, кто «исправился», – в топку; тех, кто «склонен», – в разработку. После к каждому наведаться, поболтать за жизнь, разнюхать планы, предложить посильную работенку.

А тут одна пакость в виде непонятных цифр!

Сафрон глянул на лежащую на коленях папку из грубого серого картона, которую он вынул из стопки и прихватил с собой в салон легковушки. Пригладив тонкие темные усы, он снова пролистал ее от корки до корки, внимательно просматривая каждую бумаженцию.

Заглавный лист с общими данными. Фотографии. Послужной листок с номерами и наименованиями воинских частей, где корешку довелось чалиться. Звания, должности… Потом характеристики, написанные в разное время командирами и политруками. Наградные листы. Копии медицинских заключений о ранениях и перенесенных болезнях. Лист с отметками о взысканиях. В конце копии каких-то метрик, справок…

И ни одной записи, похожей на те, что Сафрон держал в голове до штурма! Ни слова об исправлении. Ни фразы о склонности.

Зато на лицевой стороне, в правом верхнем углу, издевательски белел наклеенный бумажный прямоугольник с тремя цифрами. Судя по свежести бумаги и чернил, сделано это было всего несколько часов назад.

– Видать, какой-то секретный код, – озадаченно пробормотал Дед Сафрон.

– Чего? – очнулся Беспалый.

– Покумекать, говорю, придется над этими цифирями. Если не отгадаем, плакала наша затея с пополнением.

Беспалый пульнул окурок в окно.

– Брось. Мы уже сотворили большое дело – выцарапали у легавых такие документы! Кого они теперь арестуют? Кого будут проверять и допрашивать?..

Дед поморщился:

– Знаешь, я никогда не был филантропом.

– Кем? – удивленно переспросил малограмотный собеседник.

– Никогда, говорю, не подавал нищим у церкви и сейчас не собираюсь. Мне нет никакого дела до бывших винтовых, которые не знают, чем заняться в мирное время. Попросится такой через надежных корешей в мой хоровод – милости просим. Устрою испытание. Пройдет – приму. А на все остальное плевать мне с высокой колокольни. Если бы я хотел просто уничтожить эти бумаги, – Дед Сафрон потряс папкой, – то не стал бы затевать такой шухер и подставлять под пули своих людей. Я приказал бы нашим малолеткам навестить таганскую контору глубокой ночью и забросать ее бутылками с бензином. Они бросились бы это исполнять с пионерским азартом, а на следующий день мы с тобой прочитали бы в газетах некролог с короткой заметкой о сгоревшем здании. И все были бы довольны. – Логика была железной, Беспалый согласился. – А раз уж мы решили прихватить бумаги и везем домой трупы корешей, – продолжал Дед, – то и поиметь должны с этого дела по полной.

– Как же поиметь-то?

Сафрон достал из кармана сложенные трубочкой несколько десятков листов большого формата. Развернув, показал первый лист со списком. За порядковым номером следовали фамилия, имя и отчество военнослужащего, звание, год рождения. А завершалась каждая строчка все тем же загадочным кодом из трех цифр.

– Попробую разобраться с этими каракулями.

– А ежели не выйдет?

– Тогда займемся швейцаром. Думаешь, зачем я ему сохранил жизнь? Только для этого.

– Выживет ли?

– Лавр смотрел его. Заговоренный оказался, черт! Граната жахнула в метре, а у него ни одного ранения. Только контузия. Так что очухается – не ночью, так утром.

– А ну как фраерок заартачится?

В ответ Дед Сафрон хрипло засмеялся:

– Не заартачится. У меня не такие шелковыми становились. Батареи начнем ломать – сразу сдаст все шифры…