Глава девятнадцатая
Москва, район Медведково – Самотечный бульвар; июль 1945 года
В город Василькова везли в кузове знакомой «полуторки». Только на этот раз руки его были связаны спереди, а сам он сидел, облокотившись спиной о хлипкий деревянный борт.
«Раз куда-то везут, стало быть, еще поживу, – размышлял майор, глазея по сторонам. – Хотели бы пришить, пришили бы в лесочке за высоким забором. Или в саду за домом, как обещал усатый дедушка со шрамом…»
Где располагалась бандитская усадьба, он догадался довольно быстро, когда «полуторка» вырулила с лесной грунтовки и покатила по Медведковскому шоссе. «Ясно. Это к северу от города, за Московской кольцевой железной дорогой, – подытожил майор. – В лесах, возле Медведкова. Скорее всего, к северу от поселка – есть там густые смешанные леса».
К центру столицы ехали по Ярославскому шоссе. Миновав Рижский вокзал, оказались на Мещанской и, не доезжая до Садового, повернули вправо, в сторону Самотечной.
«Быстро они организовали повторный налет. И ведь до чего наглые, мерзавцы! Опять решили тормознуть броневик в том же районе! – недоумевал Александр. Однако, поразмыслив, нашел в действиях бандитских главарей логику: – А ведь есть в такой наглости определенный смысл. И немалый. Экипаж бронированной инкассаторской машины наверняка считает, что снаряды дважды в одну воронку не ложатся. Если ребята и ждут нападения, то уж точно не на Самотечной. Там бандиты уже разок споткнулись. А банда тут как тут – караулит, почитай, на том же месте…»
Не доезжая до бульвара, грузовик нырнул в узкую 4-ю Мещанскую и остановился недалеко от пересечения с Троицкой. Место было выбрано тихое, малопроезжее. В сотне шагов стайка пацанов гоняла мяч прямо на проезжей части, обозначив ворота половинками кирпичей. Взрослых поблизости не было ни души.
– Выгружаемся, и по местам, – скомандовал кто-то из блатных. – Быстро! Не задерживаться!
Василькова вытащили из кузова и поставили на асфальт.
– Дернешься, я в дыму не буду – сразу вальну! – зло прошипел Лавр.
Все, кто ехал в «полуторке», за несколько секунд растворились в ближайших переулках; в кабине остался один водитель.
– Ну, чего ждешь? – цыкнул Лавр на стоявшего чуть поодаль Кашевара. – Хватай его под руку, и погнали!..
* * *
Валька Неукладов в десятый раз прокручивал в голове действия, которые надлежало произвести при появлении зеленого бронеавтомобиля. Хорошая молодая память сбоев не давала – он отлично помнил наставления главарей, каждое их слово касательно внешнего вида, поведения и всего остального.
Но, поди ж ты, нервишки все равно пошаливали, заставляя потеть ладошки, а взгляд – беспокойно метаться по зеленому пространству бесконечного бульвара. Получится ли? Не закувыркается ли чемоданчик в сторону от колес, как в прошлый раз? Не оторвется ли у него ручка в момент броска?..
Сомнения оставались. Не помогали ни крепкие папиросы, ни каленые семечки, которых Валька специально заготовил полный карман. Пятьдесят шагов от больших витринных окон галантерейного магазина в одну сторону, пятьдесят в другую…
Он прохаживался по тенистой стороне Самотечной улицы, через дорогу от бульвара. В правой руке вместо холщовой сумки на этот раз покачивался небольшой фибровый чемодан с потертыми боками и блестящими металлическими углами. Левая после пулевого ранения подживала, но пока от нагрузки побаливала. Поэтому, устав таскать приличную ношу, он не перекидывал ее в другую руку, а просто останавливался, ставил чемодан на асфальт и отдыхал.
Оделся он, по настоянию Деда Сафрона, попроще и походил на деревенского паренька, приехавшего в столицу на учебу. Прохожих сегодня было больше, чем в прошлый раз. Оно и понятно – тогда холодный ветер норовил брызнуть в лицо дождем, а нынче вон какие разошлись погоды! Тем не менее никто из встречных внимания на скромного молодого человека не обращал. Ходит себе паренек, ждет кого-то…
Несколько дней назад они с Прохором Панкратовым прогуливались по аллеям здешнего бульвара метрах в шестистах отсюда – на площади Коммуны. Прохор, хоть и лишился на фронте руки, внушал Вальке спокойствие. С ним было как с родным отцом, покуда тот не ушел на фронт. Проша был надежным мужиком, от земли. Жаль, что в тот день его нашла пуля. На фронте судьба уберегла от смерти, а здесь – вон оно как обернулось – в центре Москвы расстреляли.
С тротуара, где Вальке наказали ждать броневик, неплохо просматривалась вся прилегающая к Самотечной местность. Позади была площадь, граничащая с Садовым кольцом, сбоку – длинный бульвар с Самотечным проездом по другую сторону. Хорошо было видно и Делегатскую улицу, наискось перечеркивающую бульвар. Разве что Дурова и злосчастную площадь Коммуны, где так бесславно провалилось прошлое дело, закрывали низкорослые кусты и темно-зеленые кроны молодых лип.
Рука занемела. Требовалось немного передохнуть, чтобы в любой момент быть готовым к решающему броску.
Остановившись у фонарного столба, юноша поставил чемоданчик на асфальт, вытащил из пачки папиросу, чиркнул спичкой и, по-взрослому укрыв огонек ладонью, прикурил. Выпуская облачко дыма, стрельнул взглядом на центральную аллею бульвара.
«Ага, Дед Сафрон, Беспалый и Косой на месте – медленно бредут под липами и о чем-то болтают. Вернее, болтают авторитеты. Косой плетется на два шага позади. Он с Беспалым смел и разговорчив, а Деда Сафрона побаивается…»
Сигнал о приближении бронеавтомобиля должны подать главари. К ним этот сигнал прилетит от пары, курсирующей чуть подальше, – на пересечении Дурова и Самарской.
«Вон они, два бывалых блатных из банды Деда Сафрона – Женя Тульский и Червонец. Женька – удалой красавец, за словом в карман не лезет и в картишки неплохо мечет. Червонец побледнее будет, особливо на фоне Женьки».
Минутой ранее Валька приметил другую пару, дежурившую в Волконском переулке. Но ближе всех оказалась афишная тумба, торчавшая разноцветным грибом на изгибе Самотечного проезда. Ежели мерить напрямки через бульварные клумбы и газоны, то до нее не более сотни шагов.
За тумбой виднелись три фигуры: вездесущий и ненавистный Лавр с простреленным ухом; сутулый новичок, которого Валька еще не запомнил по имени, и пленный тихарь, захваченный при налете на военкомат.
Тихарь не простой, особенный. Неплохо стреляет и отчаянно смелый – свалил двух корешей и едва не сделал ноги. Теперь стоит, связанный по рукам, и ждет своей смерти. Недолго ему осталось…
Бросив на асфальт бычок, Неукладов снова посмотрел на липовую аллею. Главари размеренно вышагивали вдоль пустых лавочек.
Валька подхватил чемоданчик и поплелся вверх по Самотечной…
«Сколько еще ждать этот проклятый броневик? – пинал он от нечего делать попадавшиеся под ноги окурки. – Сделать уж поскорее дело и валить отсюда на загородную хату. Там хорошо, спокойно. Пить-есть дают всласть, можно отоспаться на перине и пуховой подушке. Правда, частенько отправляют в услужение деду Митричу. А он заставляет носить воду из колодца, драить полы в комнатах или рубить дровишки для бани. Но разве это высокая плата за вольготное житие в укромном месте?..»
Ошиваясь в своем квартале, Валька беспрестанно бросал взгляды на Деда Сафрона. Точнее, на его фуражку. Условным знаком будет, когда она перекочует с головы в руку.
Пока что фуражка оставалась на голове, точно приклеенная…
* * *
Прихрамывая в сторону Самотечной улицы со связанными руками, Васильков думал о том, как бы врезать с разворота Лавру в зубы. Сделать это было несложно. Но смущал Кашевар, шедший по другую сторону и не вынимавший правой руки из кармана, где определенно лежал ствол. Александр был уверен, что завалит Лавра, а вот насчет Кашевара сомневался. Может и не поспеть – двумя связанными руками особо не помашешь.
– Шире шаг, легавый! – дернул его за руку родственник Сафрона. И, оскалив блестящие фиксы, показал свободное запястье: – Видал, мусорок? Часики твои теперь у меня! Тебе-то они больше не пригодятся. Так-то!..
Демонстрация не произвела ожидаемого эффекта. Наручные часы, конечно, были неплохие, но к их наличию Васильков относился спокойно. Сегодня они есть, завтра нет. За одну только войну пришлось поменять штук пять или шесть. Одни приказали долго жить после вынужденного купания в зимней реке. Вторые подарил старшине Петренко, когда дивизионное начальство обделило того заслуженной наградой. Двое часов потерял, уходя с «языком» от немцев. Еще одни, трофейные, разбил в рукопашной.
Финт не удался. От досады Лаврушка плюнул на ходу сквозь зубы, с полсотни метров шел молча, потом вдруг о чем-то вспомнил и полез в карман. Пошерудив там, выудил сложенную вчетверо пожелтевшую бумажку.
Сашка обомлел: «Это же листок Юрки Белого с древней молитвой на старославянском языке!»
И тут Лавр просиял, смекнув, что пленнику эта вещица не безразлична. Злорадно посмеиваясь, он выдавил:
– Что, легавый, остался без заветной молитвы? Думал, я не догадаюсь, что написано на листочке? Догадался. Не глупее тебя. В Глотовом переулке она тебя уберегла, а теперь все, тю-тю!
С этими словами он демонстративно скомкал листок и швырнул его на асфальт…
Пройдя переулками, они вышли к зеленому бульвару. По его извилистым аллеям добрались до афишной тумбы. Остановились. Лавр проверил веревку на руках пленника и стал по одну сторону. Кашевар расположился по другую.
Вокруг было уютно, спокойно и тихо: асфальтовые дорожки с удобными лавочками, газоны, деревья, ровные кусты. В ветвях деревьев щебечут птицы. И, как назло, ни души. Только вдали на одной из лавочек Александр приметил пожилую пару, отдыхавшую под сенью лип.
Крутить головой и смотреть по сторонам не давал противный юнец. Чуть что, сразу сжимал ладонью локоть или дергал за рукав. Майору пришлось делать вид, что он рассматривает обклеенную афишами тумбу.
Чего на ней только не было. Афиши на круглые бока, вероятно, клеились очень давно, и слой бумаги стал довольно толстым. Слева, на самом верху, висела простенькая афиша, объявлявшая о гастролях Читинского областного драмтеатра. Взыскательной московской публике предлагалось посмотреть спектакли «На бойком месте», «Так и будет», «Маскарад»… Рядом красовался цветной плакат «С Победой!». А под ним афиша нового художественного фильма Тбилисской киностудии «Золотая тропа». Васильков беззвучно вздохнул: «Обязательно сходим с супругой на этот фильм».
Он все чаще косился на Кашевара, пытаясь понять его настроение. Вблизи тот оказался старше, потемневшее от солнца лицо было испещрено мелкими морщинами и такими же мелкими шрамами. Десятки шрамов! Видать, на фронте он был танкистом.
Сашка встречал по госпиталям танкистов с такими обезображенными лицами. Подобное случалось, если снаряд ударял по броне, но не пробивал ее. От жуткого по силе удара танковая броня деформировалась, изрыгая во внутреннее пространство сотни крохотных частиц-осколков. Бывало, члены экипажа погибали, но чаще лишались глаз или оставались с обезображенными лицами.
Кашевар глядел куда-то в сторону или опускал глаза вниз, не желая встречаться с пленником взглядом.
* * *
Шедшие навстречу две пожилые женщины остановились, поглазели на вывеску и юркнули в галантерейный магазин. На весь квартал – от Делегатской до Волконского переулка – магазин был единственным местом, где теплилась жизнь и происходило какое-то движение. Удивительно, но даже сегодня, в хорошую погоду, прохожих на Самотечной и на аллеях бульвара было немного.
Семечки в кармане заканчивались. Сначала Валька подивился, как быстро их не стало, но потом дошло, что он уже в третий раз проходит мимо галантерейного магазина. Три раза смотался туда-обратно и не заметил.
Зато заметил, что ладони высохли, а волнение поутихло.
«Видать, привык. Оно и вправду, чего трястись? – поглядел он в сторону бульвара. – Вон мои старшие кореша, им хоть бы хны. Базарят о марухах, о погоде, словно не будет сейчас нападения на броневик, не будет перестрелки…»
Наблюдая за главарями, оголец вдруг поймал себя на мысли, что ощущает себя гораздо увереннее, чем раньше. От старой банды Беспалого почти никого не осталось, а пребывание в ней запомнилось разве что первыми впечатлениями. Ведь он начинал в ней свои блатные похождения. Впечатления от Сафроновского хоровода были куда сильнее, и если бы сегодня ему предложили выбрать главаря, Валька без раздумий отдал бы свой голос за Деда.
Похожие ощущения появились не у него одного. После того как жалкие остатки беспаловских влились в многочисленный хоровод Сафрона, жизнь этих остатков резко поменялась.
В новой банде все было по-другому, или, как говаривал Косой, «по-взаправдошному». Взять хотя бы транспорт. У Сафрона имелась «полуторка», две легковушки, хорошие водители и знакомый автомеханик, чинивший сломанные машины и поставлявший запасные части. У Беспалого такой роскоши отродясь не бывало.
Но самым главным козырем, конечно же, была хата. Далеко за городом, в тихом уютном местечке на лесистой окраине села Медведково, стояла большая усадьба, к которой вела обособленная дорога через лес. Никто из беспаловских о таком раньше не мечтал.
Чаще перебивались по притонам да городским квартирам, где особо не разгуляешься. А на загородной хате можно было нормально подготовиться к любому делу. А после отдохнуть, попариться в баньке, попить-поесть, отоспаться на настоящих перьевых подушках.
Хозяин усадьбы – дед Митрич – когда-то состоял в банде, но в долгой колымской отсидке потерял здоровье и от рисковых дел отошел. Однако связи с блатными не потерял, чекистов и легавых люто ненавидел и помогал бандитам, чем мог, предоставляя кров и припасы. Блатные не оставались в долгу – поддерживали его монетой, продуктами, вещами.
Да, за все эти блага приходилось платить. Сафрон был строг и непреклонен по части порядка, который держался на почти что военной дисциплине. На каждые сутки из авторитетных назначался дежурный бугор, следивший за всем. Он отвечал за распорядок дня и охрану хаты, за чистоту помещений и обеспечение братвы всем необходимым – продуктами, алкоголем, дровишками… При острой надобности он рисовал левые накладные для шофера и отправлял в магазин или на базар «полуторку».
Дед Сафрон появлялся на публике не часто и имел заоблачный авторитет; любой из его приказов исполнялся молниеносно. Он занимал в хате отдельную комнату, где помимо железной кровати с панцирной сеткой стоял письменный стол и этажерка с книгами.
А еще к банде прибился некий Штабист – худосочный молчаливый дядька, изредка приезжавший на хату на собственном трофейном «Опеле». Поговаривали, будто раньше он служил при штабе, где готовил сложные военные операции. Дед Сафрон ценил и уважал Штабиста за его способности. Наличие такого спеца, его таланты, его работа на банду тоже придавали корешам уверенности.
* * *
Беспалый хорохорился, но умудренный опытом Дед Сафрон все же подмечал его шалившие нервишки. Левую ладонь молодой главарь не вытаскивал из кармана широких брюк, зато правая не находила себе места: то ныряла под полу пиджака и хваталась за рукоять пистолета, то скребла небритый подбородок, то чесала затылок. Да и башка у него крутилась, словно на шарнирах, хотя велено было приглядывать за Валькой.
Сам Сафрон, как и подобало боссу, держался невозмутимо. Продуманное до последней мелочи дельце он ласково именовал миссией. Даже несмотря на то, что большинство принятых в банду новичков показались ему законченной мешковиной.
«Вялые, неуверенные, с потухшими глазами», – посетовал он в разговоре со Штабистом. Но тот не принял это всерьез и успокоил, дескать, погоди рубить сплеча. У них случилась резкая смена обстановки: вернулись с фронта домой, не успели еще привыкнуть к мирной жизни. «Я тоже прошел через похожее состояние. Оботрутся и станут как все…»
Но Сафрон не был бы Дедом, если бы не перестраховался и не приставил к каждому новичку надежного кореша. Поэтому все водилы сегодня были из проверенных, а боевые пары, за исключением Тульского с Червонцем, получились смешанными. Старый следил за новым и контролировал каждый его шаг.
Оказавшегося лишним огольца Косого из беспаловской банды Дед оставил при себе. «Если вдруг понадобится что-то передать «академикам».
– Чего там твой Валька? – не сводил Сафрон взгляда с Жени Тульского.
– На месте Валька. Подходит к галантерейному, – тихо отозвался Беспалый. – Встал. Закурил. Посматривает на нас, ждет сигнала.
– Что на Самотечной?
– Пусто. Две бабы только что зашли в магазин.
– Внимание… Женя насторожился… И Червонец навострил уши…
Тульский действительно замер, повернув голову в сторону улицы Селезневской. Потом резко присел на корточки и принялся завязывать шнурок на ботинке.
– Едет, – негромко сказал Сафрон, снимая с головы светлую фуражку.
Сигнал был адресован не только Вальке. Все пары, так же наблюдавшие за главарем, медленно двинулись к галантерейному магазину. Только Лаврушка с новичком, охранявшие Василькова, остались на своем месте, возле афишной тумбы…
* * *
Когда светлая фуражка перекочевала с головы Деда Сафрона в его руку, вся Валькина уверенность улетучилась. Ладони опять повлажнели, ноги стали непослушными, а взгляд беспорядочно заметался по бульвару и фасадам домов.
Однако волнение охватило его всего на несколько секунд. Собравшись, парень быстро вспомнил все, что должен был сделать, и повернул к витринному окну галантерейного магазина.
Подойдя к широкому подоконнику, он положил на него чемодан, щелкнул замками, слегка приоткрыл крышку. В чемодане лежали ветошь, поношенное исподнее белье, истлевшая половая тряпка – все, что отыскал ненужного в своем хозяйстве дед Митрич.
Тряпье Вальку не интересовало. Им набили чемодан специально, чтоб внутри не громыхало его основное содержимое – четыре связанные друг с другом гранаты «РГ-42» и «РГД-33». К кольцу предохранительной чеки одной из гранат была привязана длинная прочная веревка.
Размотав ее, Валька пропустил свободный конец в вырез на корпусе чемодана, захлопнул крышку и закрыл замки. Накрепко завязав веревку на правом запястье, он подхватил багаж и направился вверх по Самотечной – навстречу появившемуся вдалеке бронеавтомобилю…
В эти секунды Валька не замечал ничего, кроме приближающейся цели. Сердце отплясывало в бешеном ритме, грудь ходила ходуном от частого и глубокого дыхания. Он то ускорял шаг, то заставлял себя идти медленно, непринужденно – как наставляли старшие кореша.
В эти секунды очень кстати вспомнились последние слова Прохора Панкратова: «Не мельтеши. Рано еще… Кидать надо с упреждением, когда останется метров тридцать. А целить следует под колесо…»
Все правильно говорил инвалид.
Валька сделал еще несколько шагов. Ревя мотором, броневик ехал вниз по Самотечной.
Что же было дальше в тот ненастный ветреный день? Ах да! Проша разгладил усы и сказал: «Время, Валек, изготовься».
Дистанция между Валькой и броневиком сокращалась. Он уже отчетливо слышал натужное завывание слабенького мотора, тащившего на себе две тонны броневых листов.
«Задержка три-четыре секунды, – припомнились слова однорукого солдата. – Давай!»
Когда до автомобиля оставалось метров тридцать, Валька прицелился и швырнул чемодан на дорогу. Отскочившее от гранаты кольцо с предохранительной чекой звонко щелкнуло по фибре и осталось болтаться на конце привязанной к запястью веревки. Чемодан же полетел точно под колеса броневика.
Заскрипели тормоза. Сбрасывая скорость и пытаясь увернуться от прыгавшего по асфальту чемодана, тяжелая бронемашина вильнула в сторону.
Раздался мощный взрыв, разметавший в разные стороны куски чемодана, тряпки, ошметки асфальта. Взрывная волна отбросила бронированный автомобиль вправо. Тот накренился, проехал несколько метров на двух колесах. Подпрыгнув на бордюрном камне, с грохотом и противным скрежетом завалился на правый борт.
В радиусе полусотни метров зазвенели вылетевшие из окон стекла. За Валькиной спиной рухнуло витринное окно галантерейного магазина. Послышались крики перепуганных женщин…
Валька ликовал. У него получилось! Ему удалось не просто остановить броневик, как того требовали Дед Сафрон с Беспалым, выверенным броском он повредил и опрокинул машину. В таком положении экипаж уже не сможет отбиваться от Валькиных корешей. Значит, дельце точно будет обстряпано!
* * *
Чем ближе подходила кульминация, тем меньше внимания пленнику уделял азартный Лавр. Он продолжал держать майора за руку, но горящий взгляд и острый слух парня были обращены туда, где ждал своего часа Валька.
И вот на Самотечной, со стороны площади, появился полувоенный, гудящий слабым мотором транспорт.
Васильков сразу признал в нем бронеавтомобиль «БА-64В». Наклонные стальные листы темно-зеленого цвета, люки с бойницами, запасное колесо на корме, шанцевый инструмент по бортам. От своих армейских собратьев он отличался разве что отсутствием пулеметной башенки, которую демонтировали, чтобы не пугать мирное население.
Самотечная улица шла к Садовому кольцу под небольшим уклоном. Броневик резво катился вдоль бульвара, пока отиравшийся у галантерейного магазина парнишка не швырнул под его колеса небольшой чемоданчик.
Бахнул сильный взрыв, опрокинувший броневик набок.
Посыпались стекла, в небо взмыли сотни голубей, завизжали женщины. Пожилые супруги скоренько поднялись с дальней лавки и засеменили прочь.
А к поверженной машине со всех сторон устремились бандиты…
Броневик лежал всего в сотне метров от афишной тумбы. Когда мимо пробегали два уркагана с револьверами наготове, Лавр, карауливший майора, машинально дернулся и хотел было бежать следом.
В этот момент Васильков снова встретился взглядом с Кашеваром. У того в глазах как будто засветилась надежда. Правда, ненадолго, потому что Лавр вспомнил о пленнике и вернулся к тумбе.
Вдруг майор почувствовал прикосновение к боковому карману. «Листок! Листок Белого с древней молитвой!» – похолодело в его груди. Стоявший рядом Кашевар незаметно совал ему в карман брюк скомканный пожелтевший листок.
«Значит, он подобрал листок на свой страх и риск!..»
Это был совсем другой коленкор, как говаривал Вася Егоров. Это означало, что Сашкин план сработал, и банда пополнялась не законченными негодяями, а давно завязавшими с криминалом нормальными людьми! Такими, как этот Кашевар.
«Надо действовать! – решил майор. – Бандиты заняты броневиком – удобней момента не дождаться».
Кореша действительно суетились вокруг поверженной машины, пытаясь открыть дверку и верхний люк.
Выдохнув, Васильков размахнулся и нанес Лавру первый удар.
Но сбить его с ног не получилось. Казалось, все внимание юнца было поглощено происходящим в сотне метров отсюда. Но каким-то непостижимым образом парень заметил резкое движение и успел втянуть голову. Два сложенных вместе кулака врезались не в челюсть, а в подставленное плечо.
Удар вышел сильным, но бестолковым – Лавр отлетел в сторону и едва устоял на ногах. Александр ринулся за ним, ударил еще раз, попав по корпусу.
Лавр отбивался, пытаясь позвать на помощь. Но не получалось. От испуга у него перехватило горло – такое случалось с молодыми бойцами, – вместо крика наружу вырывались одни сухие хрипы.
Никто из бандитов потасовку у тумбы не заметил – им хватало забот возле перевернутой машины. К тому же на бульваре повсюду росли затруднявшие обзор кусты и деревья.
Васильков наступал, раз за разом нанося удары и не давая блатному опомниться. Переживал майор только об одном: не ошибся ли он в Кашеваре? Тот словно прилип к тумбе и пока никак себя не проявлял.
После очередного удара в руке согнувшегося Лавра блеснул немецкий «вальтер». Кулаками выбить его Александр не успевал, потому со всего маха врезал по руке ногой. Пистолет поскакал по асфальту.
Пора было ставить точку. Майор всем корпусом налетел на противника, свалил его с ног. У Лавра было преимущество – свободные руки, но он бездарно проигрывал опытному разведчику, который знал простую истину: бесстрашие, решительность и напор способны сломить любое сопротивление.
Оседлав бандита, Васильков взмахнул сложенными вместе кулаками раз, другой. Племянник Сафрона затих.
Майор медленно поднял руки, чтоб довершить дело, но в этот момент что-то щелкнуло – в руке слабеющего Лавра сверкнуло лезвие выкидного ножа.
