94
Лукас как-то неправильно дышит. Не так, как парни дышат во сне, — храпя и сопя, как медведь или как паровоз.
Дон просыпается от осознания, что Лукас не двигается. Она слушает, но не слышит его дыхания из-за воя ветра и начинает паниковать. Ей кажется, что он умер, она наклоняется к нему в полной темноте, нащупывает его лицо и шею и ищет пульс.
Пульс есть, но очень слабый.
Дон включает фонарик и убеждается, что он все-таки дышит, пусть и еле заметно. Чуть позже он начнет вдруг с шумом вдыхать воздух, а потом выдыхать, словно умирая, лицо будет сводить судорогой, и она поймет, что ему больно.
И сможет посмотреть, сколько крови вытекло из прорехи в его куртке.
Дон направляет луч фонарика на каменные стены расщелины. Устраивает его среди камней так, чтобы он держался, а ее руки остались свободными.
Лукас свернулся калачиком, подтянув колени к животу. Дон бережно пытается немного его распрямить. Дотрагивается до молнии на куртке.
Лукас слабо шевелится, не просыпаясь. В пещере очень холодно, но кожа у него горячая, слишком горячая. Пока она расстегивает молнию, он тихо стонет, однако все равно не просыпается, а Дон не знает, хорошо это или плохо.
Крови натекло очень много.
Под курткой только футболка. Лукас — Черный Медведь, поэтому футболка на нем красная, только оттенок скорее вишневый. А на животе — багровый.
Ткань прорезана насквозь как раз над пупком. Весь живот липкий от крови: часть уже засохла, часть совсем свежая. Кровь пропитала футболку, и та начала присыхать к коже. Дон смотрит на рану, и ее начинает подташнивать.
Лукас снова стонет. Такой звук издают дети или больные животные. В нем слышатся боль, страх, изнеможение.
Дон застегивает куртку. Выключает фонарик и сидит в темноте, спиной к выходу, напрягая слух, чтобы уловить дыхание Лукаса.
Время идет. Дон не знает, сколько лежит, прислушиваясь к ветру и слабому дыханию Лукаса. Время от времени он приходит в сознание, вновь делает глубокий вдох, стонет от боли, которую ему доставляет любое движение, а потом его дыхание становится частым и судорожным.
Он в серьезной опасности.
Наконец Дон понимает, что дальше он не пойдет.
— Лукас, — зовет она и включает фонарик. — Лукас, очнись.
Она светит на него. Он не открывает глаза. Теперь он дрожит от холода и чего-то совсем иного.
— Лукас. — Дон осторожно трясет его. Он морщится и едва шевелится, но так и не открывает глаза.
— М-м? — наконец произносит он.
— Лукас, ты ранен, — говорит ему Дон. — Серьезно ранен.
У Лукаса вырывается стон.
— Да. — Его голос очень слаб. — Уорден задел меня.
Он слегка двигается, и Дон видит, как от этого усилия и боли искажается его лицо. Она видит кровавое пятно на красной куртке и поверить не может, что с такой раной он забрался так далеко.
— Кажется… дальше мне не идти, — шепчет Лукас, и от этих слов ей становится страшно. Ей страшно, потому что она знает, как сильно Лукас хочет стать тем единственным, который сможет все исправить.
Надежным и сильным.
— Кажется… — шепчет Лукас, — лучше мне пока полежать тут. — И чуть погодя: — Дон, тебе тоже страшно?
