Глава 21

Фредерик Арбутнот не относился к тем, кто кого-то обижает, если можно не обижать. К тому же сейчас он испытал настоящее потрясение. Из всех существующих на земле мест его жена не только оказалась именно здесь, но обняла так, как не обнимала уже много лет, и забормотала невнятные, но ласковые, полные страстной любви слова. Если она рада его приезду, значит, ждала. Как ни странно, во всей запутанной ситуации только это обстоятельство казалось очевидным, а еще мягкость ее щеки и знакомый, но давно забытый сладкий запах.

Да, Фредерик действительно испытал потрясение, однако обнял жену в ответ, а обняв, поцеловал. И уже скоро целовал почти так же пылко, как она целовала его, а потом и вовсе страстно – так, словно никогда не отдалялся.

Оказалось, что можно целоваться даже потрясенным. Процесс воспринимался на удивление органично. Словно ему снова стало тридцать лет, а не сорок, а Роуз превратилась в двадцатилетнюю, в ту Роуз, которую обожал всем сердцем, прежде чем она начала взвешивать его успех на весах собственного понимания того, что в жизни правильно, а что ложно, и баланс обернулся против него. Сама же Роуз превратилась в чужую, странную, каменную, холодную и унылую миссис Арбутнот. В то время он так и не смог до нее достучаться: жена не хотела и не могла ничего понимать, все измеряла с точки зрения всевидящего ока Бога. А в глазах Господа Фредерик творил грех. Ее несчастное личико – строгие принципы не приносили счастья, – искаженное непомерным усилием терпения, в конце концов, стало невыносимым. Чтобы его не видеть, приходилось как можно реже бывать дома. Ей нельзя было родиться дочерью узколобого дьявола – пастора «низкой церкви», – не хватало душевных сил противостоять безжалостному отцовскому воспитанию.

Что произошло, почему жена оказалась здесь и снова превратилась в его Роуз, Фредерик не понимал, а пока не понимал, мог ее целовать – точнее, никак не мог остановиться. Теперь уже он сам начал бормотать невнятные, жаркие слова любви. А ее волосы пахли так же сладко и щекотали так же волнующе, как в былые счастливые дни.

Прижимая жену к сердцу, чувствуя на шее нежные руки, Фредерик постепенно проникся восхитительным, давно забытым ощущением. Поначалу он не смог его определить, но потом понял, что мягкое тепло – не что иное, как защищенность. Да, спокойствие и защищенность. Можно не стесняться собственной фигуры, не шутить над собой, чтобы предвосхитить иронию со стороны окружающих и сделать вид, что нисколько не переживаешь из-за внешнего вида. Можно не стыдиться одышки во время прогулки по холмам и не терзать себя мыслями, каким предстаешь в глазах красивых молодых женщин: стареющим, малопривлекательным и нелепым из-за неспособности отказаться от поклонения и ухаживания. Роуз видит тебя таким, каким хочет видеть. Рядом с ней ты в полной безопасности. Остаешься все тем же любимым молодым мужем. Она никогда не заметит унизительных, постыдных изменений, которые со временем будут умножаться и накапливаться.

Чем дольше Фредерик обнимал и целовал жену, тем глубже в забытье погружалось все остальное. Как мог он, например, думать о леди Кэролайн – лишь одном из поворотов в нынешнем лабиринте, – когда судьба чудесным образом вернула ему милую, ласковую жену, которая шепчет на ухо, как любит его и как скучала все это время? На один лишь краткий миг, ибо даже в моменты любви порой мелькают обрывки ясных мыслей, Фредерик признал огромное превосходство близкой, осязаемой женщины над прекрасным, но далеким идеальным образом. Этим выводом ограничилось воспоминание о Лапочке и не продвинулось ни на шаг. Леди Кэролайн Дестер улетучилась подобно мимолетному утреннему сну.

– Когда ты выехал? – прошептала Роуз, щекоча губами ухо, не в силах отпустить мужа даже для того, чтобы поговорить.

– Вчера утром, – пробормотал в ответ Фредерик, еще крепче прижимая ее к груди.

– О! Значит, немедленно, – заключила Роуз.

Фраза прозвучала таинственно, однако Фредерик подтвердил:

– Да, немедленно.

Он поцеловал ее в шею, а Роуз проговорила, от избытка счастья не в силах открыть глаза:

– Как быстро дошло мое письмо!

– Действительно, – отозвался Фредерик, тоже не в силах держать глаза открытыми.

Значит, существовало какое-то письмо. Скоро все станет ясно, а пока, после долгих лет отчуждения, сжимать Роуз в объятиях оказалось так удивительно и чудесно, что вовсе не хотелось пытаться что-то понять. О, все эти годы он прожил счастливо просто потому, что не умел чувствовать себя несчастным. Жизнь дарила столько интересов, столько друзей, столько успеха и финансового благополучия, столько женщин, готовых помочь забыть изменившуюся, окаменевшую, жалкую жену! А жена уходила все дальше и дальше, отказывалась тратить его деньги, ненавидела его книги и всякий раз, когда он пытался поговорить, с терпеливым упрямством спрашивала, как выглядят его сочинения и полученные за них гонорары во всевидящих глазах Господа.

«Никто не должен писать книг, неугодных Богу. Таков принцип, Фредерик», – заявила однажды Роуз. Он истерично, неистово расхохотался и бросился вон из дома, чтобы не видеть торжественного личика, жалкого торжественного личика…

И вот сейчас он опять держал в объятиях свою юную супругу – лучшую часть жизни, полную надежд и счастливых ожиданий. Как они вместе мечтали, он и она, прежде чем открылась золотая жила мемуаров! Как строили планы, смеялись и любили, жили в самом сердце поэзии. После счастливых дней наступали долгие дивные ночи, когда она засыпала и просыпалась на его груди. И вот сейчас от ее прикосновений, от ощущения ее лица прошлое удивительным образом вернулось. Роуз сумела подарить ему молодость.

– Любимая, любимая, – прошептал очарованный воспоминаниями Фредерик, сжимая жену в объятиях.

– Возлюбленный муж, – выдохнула она в ответ, испытывая блаженство… высокое блаженство…

В надежде застать леди Кэролайн Бриггс вошел в гостиную за несколько минут до призыва гонга и испытал колоссальное изумление. Он-то считал Роуз Арбутнот вдовой, а потому несказанно удивился неожиданно открывшейся картине.

– Черт подери! – пробормотал Бриггс вполне внятно и отчетливо, поскольку сцена в оконной нише потрясла до такой степени, что на короткое время он даже освободился от собственной безысходной сосредоточенности, но потом все же, густо покраснев, в полный голос произнес: – О, прошу прощения.

Если бы он не извинился, то просто остался бы незамеченным, но поскольку это произошло, Роуз обернулась, но посмотрела на застывшего в нерешительности мужчину так, как будто пыталась вспомнить, кто это. Фредерик тоже на него посмотрел, но не сразу увидел.

Оба ничуть не смутились и даже не удивились, подумал Бриггс. Но братом ее незнакомец не может быть: от братских объятий лицо женщины не приобретает особого выражения счастливой отрешенности. Крайне неловко: неприятно видеть, что Мадонна способна до такой степени забыться.

– Это один из твоих друзей? – наконец выговорил Фредерик, поскольку Роуз не спешила представить смущенно застывшего возле двери молодого человека, а продолжала смотреть на него в состоянии полной отрешенности.

– Это мистер Бриггс, – произнесла Роуз, наконец-то осознав, что перед ними владелец замка, и добавила: – А это мой муж.

Пожимая гостю руку, Томас Бриггс успел подумать: как странно, что у вдовы есть муж, – но в этот момент прозвучал гонг. Сию минуту должна была появиться леди Кэролайн, и он совсем перестал думать, превратившись в существо с устремленными на дверь глазами.

И вот через эту дверь в гостиную проследовала, как показалось Бриггсу, бесконечная процессия. Первой появилась миссис Фишер в кружевной шали со свадебной брошью и при виде «милого мальчика» сразу расплылась в улыбке, однако, заметив постороннего джентльмена, опять превратилась в глыбу льда. Затем вошел мистер Уилкинс, одетый и причесанный как на светский прием. За ним, что-то поспешно завязывая на ходу, прибежала миссис Уилкинс. И больше никого.

Леди Кэролайн не пришла. Где же она? Слышала ли гонг? Может, нужно ударить еще раз? А вдруг она вообще не выйдет к обеду?

Томас Бриггс похолодел.

– Представь меня, – тронув жену за локоть, попросил Фредерик.

– Мой муж, – с лучезарным выражением лица проговорила Роуз, обращаясь к миссис Фишер.

Должно быть, это последний из мужей; конечно, если леди Кэролайн не вытащит из рукава очередного, подумала та, однако приняла новичка милостиво, поскольку он определенно выглядел как муж, а не как один из тех скандальных персонажей, что ездят по заграницам, притворяясь мужьями, но вовсе таковыми не являясь. Любезно высказав предположение, что он прибыл, чтобы сопроводить жену домой, она добавила, что теперь наконец замок укомплектован.

– Итак, – заметила миссис Фишер, улыбнувшись хозяину, – теперь-то ваши расходы полностью окупятся.

Смутно осознав, что с ним пытаются заигрывать, Томас Бриггс механически улыбнулся, однако не услышал ни единого слова и даже не взглянул в сторону миссис Фишер. Не только его взор сосредоточился на двери, но и все существо устремилось туда же.

Представленный в свою очередь, мистер Уилкинс проявил высшее гостеприимство и сердечно произнес:

– Итак, сэр, вот и мы, вот и мы.

Арбутнот, пожимая ему руку, не мог распознать многозначительности в словах и взглядах. Мистер Уилкинс же смотрел так, как должен смотреть мужчина: прямо в глаза, – и стараясь внушить новому знакомому, что перед ним надежный, непоколебимый, верный друг и настоящий помощник в любом затруднении. В то же время он, разумеется, заметил, что миссис Арбутнот выглядит весьма взволнованной. Прежде он ни разу не видел ее в подобном состоянии и подумал, что его услуги вскоре окажутся востребованными.

Как и следовало ожидать, Лотти приветствовала Фредерика крайне экспансивно, даже подала для пожатия сразу две руки, а потом со смехом заметила, обращаясь к Роуз:

– Ну вот, что я тебе говорила?

– И что же вы ей говорили? – уточнил Фредерик, чтобы хоть что-нибудь произнести. Судя по всему, его приезд предвидели почти все обитатели замка, и это смущало.

Рыжеволосая любезная молодая особа на вопрос не ответила, однако почему-то очень обрадовалась его появлению. Интересно почему?

– Какое замечательное место, – смущенно заметил Фредерик, проговорив первое, что пришло в голову.

– Это средоточие любви, – серьезно ответила рыжеволосая молодая особа, и он смутился еще больше, а при следующем замечании и вовсе испытал шок:

– Не станем ждать. Леди Кэролайн постоянно опаздывает.

В столовую Фредерик вошел словно во сне. Ведь он приехал сюда, чтобы увидеть леди Кэролайн, а уже признался ей в предосудительной слабости характера. В остром припадке идиотизма даже подчеркнул, что не смог не приехать: правдивое, но абсолютно неуместное дополнение! Она не знала, что он женат, и думала, что его зовут Фердинанд Арундел. Все в Лондоне считали это имя настоящим. Он так давно им пользовался, так много писал под этим псевдонимом, что почти сроднился с новой сущностью и поверил сам. Но вскоре после того, как она оставила его в саду – на той самой скамье, где он заявил, что не смог не приехать, – Фредерик встретил свою Роуз, заключил в страстные объятия, получил столь же страстный ответ и окончательно забыл о существовании леди Кэролайн. Поэтому было бы просто замечательно, если бы опоздание означало, что она устала или закапризничала и вообще не выйдет к обеду. Тогда можно было бы… нет, нельзя. При мысли о подобной трусости и без того полнокровный и оттого краснолицый Фредерик покраснел еще гуще, чем обычно. Нет, нельзя сразу после обеда улизнуть, сесть на ночной поезд и уехать в Рим. То есть, конечно, если Роуз не согласится поехать вместе с ним. Но даже в этом случае бегство будет постыдным. Нет, невозможно.

В столовой миссис Фишер решительно заняла место во главе стола. Дом что, принадлежит ей? – спросил себя Фредерик. Он не знал, ничего не знал. В пику миссис Фишер Роуз в первый же день расположилась в противоположном торце стола, поскольку трудно было определить, где здесь верхний конец, а где нижний, и сейчас посадила мужа рядом с собой. Ах, если бы удалось остаться наедине с Роуз еще хотя бы на пять минут, чтобы спросить…

Но, скорее всего, он ни о чем бы не спросил, а просто целовал ее и целовал.

Фредерик осмотрелся. Рыжеволосая молодая особа приказала растерянному джентльмену, которого все звали мистером Бриггсом, сесть возле миссис Фишер. Значит, дом принадлежит ей, а не пожилой леди? Фредерик не знал. Ничего не знал. Сама же рыжеволосая молодая особа заняла место с другой стороны от Роуз, напротив него и рядом с общительным джентльменом, который произнес «вот и мы», когда и так было ясно, что эти самые «мы» уже здесь.

Между Фредериком и Бриггсом оставался пустой стул, предназначенный для задержавшейся гостьи. Леди Кэролайн знала о существовании Роуз в жизни Фредерика-Фердинанда ничуть не больше, чем Роуз знала о существовании в жизни мужа леди Кэролайн. Что подумает каждая из них? Он не знал. Ничего не знал. Нет, все-таки кое-что знал: жена неожиданно, чудесно, необъяснимо и божественно оживила его чувства. И больше не знал ничего. Сложилась ситуация, совладать с которой было невозможно. Пусть все идет как идет. А ему остается одно: покорно плыть по течению.

Фредерик молча ел суп, а тем временем большие серые глаза сидевшей напротив рыжеволосой молодой особы сосредоточились на нем с острой проницательностью. Очень умные привлекательные глаза, не только выражавшие стремление понять, но и сообщавшие об искренней доброжелательности. Возможно, она считала, что ему следует поддерживать беседу. Но если знала все, то вряд ли могла так думать. Бриггс тоже молчал и выглядел едва ли не отсутствующим, что было весьма странно. И Роуз тоже молчала, хотя ее молчание казалось вполне естественным: она никогда не отличалась разговорчивостью. Лицо хранило прелестное выражение. Останется ли оно таким же после прихода леди Кэролайн? Фредерик не знал. Он ничего не знал.

К счастью, общительный джентльмен слева от миссис Фишер говорил за всех. Вот кому следовало бы стать пастором. Кафедры созданы как раз для таких голосов, как у него. Не прошло бы и полгода, как говорун получил бы сан епископа. Сейчас он объяснял ерзавшему на стуле Бриггсу – кстати, почему? – что тому необходимо уехать в Рим на одном поезде с Арбутнотом. А когда Бриггс все так же молча выразил несогласие, принялся доказывать собственную правоту длинными, но понятными предложениями. И доказал.

– Кто этот человек с голосом? – шепотом обратился Фредерик к Роуз, а рыжеволосая молодая особа напротив, обладавшая, как выяснилось, слухом дикого зверя, ответила:

– Это мой муж.

– В таком случае по всем правилам, – совладав с собой, любезно заметил Фредерик, – вы не должны сидеть рядом с ним.

– Но я так хочу: мне нравится сидеть рядом с ним, потому что до приезда сюда этого не было.

Не зная, как реагировать на заявление, Фредерик ограничился нейтральной улыбкой.

– Чудо этого места заключается в том, что оно учит понимать, – кивнув, пояснила бойкая визави. – Даже не представляете, как много всего поймете, прежде чем уедете отсюда.

– Искренне надеюсь, – ничуть не покривив душой, заверил ее Фредерик.

Тарелки из-под супа убрали и подали рыбу. Сидевший по другую сторону от пустого стула Бриггс проявил еще большее беспокойство. Что с ним? Может быть, не любит рыбу?

Фредерик спросил себя, как бы заерзал джентльмен, оказавшись в его положении. Сам он то и дело вытирал усы и упорно смотрел в тарелку, но иным способом смятения не выдавал.

Даже не поднимая глаз, Фредерик чувствовал на себе сверлящий, словно прожектор, взгляд сидевшей напротив рыжеволосой молодой особы. Он знал, что Роуз тоже смотрит, но совсем по-другому: мирно, согласно, словно благословляя. Сможет ли она так же смотреть после прихода леди Кэролайн? Фредерик не знал… ничего не знал.

И вдруг Бриггс вскочил. Что это с ним? Ах да, понятно: она пришла.

Фредерик снова вытер усы и тоже встал. Все, попался. Нелепая, фантастическая ситуация. Что бы ни произошло, остается только плыть по течению и выглядеть в глазах леди Кэролайн ослом, причем не только старым, но и лживым. Не только ослом, но и змеей, поскольку она сразу вспомнит, что в саду – наверняка дрожащим голосом – дурак и осел признался, что приехал, чтобы ее увидеть, потому что не смог не приехать. А уж как он будет выглядеть в глазах Роуз, когда леди Кэролайн представит в качестве своего друга Фердинанда Арундела, которого пригласила к обеду, одному Богу известно.

Только плохо он знал Лапочку.

Эта элегантная и прекрасно владевшая любой ситуацией аристократка изящно опустилась на приготовленный Бриггсом стул и невозмутимо выслушала реплику Лотти, прозвучавшую, когда никто еще не успел произнести ни слова:

– Только представь, Кэролайн, как быстро приехал муж Роуз!

А потом без малейшей тени удивления на прелестном личике повернулась к Фредерику-Фердинанду, элегантно подала руку, улыбнулась подобно молодому ангелу и произнесла:

– Ну надо же: а я в первый же ваш вечер опоздала к обеду.

Дочь Дройтвичей…