Глава 29

Лали резко проснулась, небо уже темнело. Неугомонные вороны громко каркали, когда машина остановилась перед высокими, богато украшенными железными воротами. Золотистые металлические цветы обвивали длинные черные решетки. Над входом изгибалась арка с надписью «Нанданканан». На стенах вокруг ворот висели большие плакаты с портретами Махараджи, гуру вишнуизма.

У Лали скрутило живот; возникло такое чувство, будто она вот-вот отправится в свободное падение с большой высоты. Она повернулась к Рэмбо, отвела руку назад и со всей силы ударила его по лицу. После этого встряхнула руками, возвращая их к жизни. Рэмбо изумленно уставился на нее, но уже в следующее мгновение его лицо исказилось от ярости. Лали догадывалась, что при любых других обстоятельствах Рэмбо не стерпел бы такого унижения, но на этот раз по какой-то причине, известной только ему, он проявил чудеса выдержки. И ограничился лишь тем, что прорычал:

— И за что это было, сучка?

— Ты накачал меня наркотиками, — крикнула Лали, разбудив двух сонных девочек.

Они по-прежнему жались в углу и спросонья моргали в тусклом свете.

— Ты накачал меня наркотиками… Как ты смеешь? — снова крикнула Лали. — Та вода, что ты мне дал, это ведь не просто вода? — Она расхохоталась. — Идите вы к черту со своей мадам Шефали. Если это обычная работа, зачем понадобилось накачивать нас наркотиками, чтобы доставить сюда?

Лали вдруг заметила, что Соня не спит. Блондинка молчала, глядя прямо перед собой, и курила очередную сигарету при открытом окне. Она сидела к ней спиной, поэтому невозможно было прочитать выражение ее лица. Тем не менее Соня не выглядела одурманенной, хотя и чувствовалось, что напряжение исходит от нее вместе с голубыми завитками дыма.

Чинту пару раз просигналил и заглянул в зеркало заднего вида, изучая Рэмбо и Лали. Сутенер пару раз потер щеку и откинулся назад, закрывая глаза, словно в попытке успокоиться. Лали почувствовала, как в машине воцарилось тягостное ожидание, и выпрямилась на краешке сиденья.

Двое мужчин в черной униформе с красными поясами, вооруженные винтовками, подошли к воротам. Один из них отпер железные ворота, и с громким скрежетом приоткрылась створка. Это все, что могла расслышать Лали, кроме далекого шума грузовиков на шоссе и какофонии птиц в сумерках. Охранник наклонился к водительскому окну, оглядел Чинту и Соню, кивнул своему коллеге, и ворота широко распахнулись, пропуская машину.

Лали не сводила глаз с узкой грунтовой дороги, пока машина медленно въезжала на территорию комплекса. Она заметила, что охранников стало больше; они группами ходили вокруг ворот и по периметру, иногда делились друг с другом чаем и едой. Но у каждого на плече висела винтовка. Никогда в жизни Лали не видела так много мужчин с оружием.

— Что это за место? — спросила она.

Ей было все равно, кто ответит — Рэмбо, Соня или Чинту, — главное, чтобы ответили. Чинту вел машину. Соня еще за воротами потушила сигарету и теперь смотрела вперед. Рэмбо открыл глаза и тихо вздохнул.

— Что это за место? — повторила Лали. В ее голосе слышалась паника.

— Не время задавать вопросы, — произнес Рэмбо тихим голосом, который сливался с фоновым шумом кондиционера, теперь включенного на максимум. — Не делай ничего опрометчивого и всегда, всегда следуй инструкциям. — Рэмбо попытался улыбнуться Лали.

Его улыбка напоминала улыбку висельника. Лали не могла сказать с уверенностью, по принуждению, как она, или же по собственной воле Рэмбо отправился в это жутковатое место. Конечно, в отличие от нее, он выбрал это ради какой-то выгоды. Рэмбо, ветеран суровых улиц, которые так хорошо знала и сама Лали, был не настолько беспечен, чтобы втягиваться в рискованную игру. Однако на этот раз втянулся. Жадность превзошла здравый смысл. Ради хороших денег Рэмбо сделает что угодно.

Машина остановилась в самом дальнем углу большой стоянки. Парковка была плотно заставлена автомобилями всех мастей, от скромных до здоровенных и дорогих. К ним медленно приближались две женщины в сопровождении пары охранников. Рэмбо наклонился к девочкам и отпер дверь, подталкивая их на выход. Соня уже вышла из машины и разминала ноги. Ее узкие джинсы и короткий топ выглядели неуместно, поскольку обе женщины были одеты в белые блузки с длинным рукавом, а их волосы прикрывали концы сари. Одна из женщин неотрывно смотрела под ноги. Другая раздала тонкие красные шали Лали, Соне и девочкам-близняшкам. Соня попыталась было отказаться, жалуясь на жару, но женщина в белом все равно накинула шаль ей на голову.

Чинту так и не вышел. Лали нервно ждала, надеясь, что он заберет их обратно, и старалась не отходить далеко от машины. Но когда Чинту начал выруливать со стоянки, Лали охватила паника. Он был последней ниточкой, связывавшей ее с внешним миром, и раньше ей бы и в голову не пришло, что она будет чувствовать себя такой потерянной и одинокой при расставании с этим отморозком. В какое-то мгновение она хотела побежать за медленно отъезжающей машиной, бешено размахивая руками, отказываясь быть брошенной. Как будто прочитав ее мысли, Соня посмотрела на нее и покачала головой. Дерзкая непринужденность, столь привычная для этой девушки, испарилась, как будто она отказалась от продолжения спектакля. Теперь Соня выглядела спокойной и собранной, не в пример паникерше Лали.

Лали огляделась. Двое охранников маячили чуть поодаль, их присутствие казалось формальностью, а не угрозой. Но высокие стены, огораживающие территорию, заставили Лали призадуматься. Парковка почти вплотную примыкала к стене — похоже, здесь пришлось вырубать деревья, чтобы расчистить площадку для бетонного парковочного пространства.

Женщина развернула следующую шаль и обернула ею одну из девочек. Близняшки все еще держались за руки, прижимаясь друг к другу. Постепенно все, кроме Рэмбо, оказались в красных шалях, и группу под присмотром вооруженных людей повели к главной площади.

Снаружи здание выглядело как величественный храм. Конические шпили, увенчанные трезубцами и разноцветными флагами, устремлялись к небу. За рядом толстых колонн открывался длинный коридор, усыпанный беспорядочно разбросанной обувью. Лали, Соню и девочек проводили в заднюю часть. Вдалеке Лали смогла разглядеть Махараджу, восседающего на красном бархатном троне, украшенном гирляндами роз, бархатцев и тубероз. Большой экран показывал его крупным планом; Махараджа улыбался и постукивал ногами в такт музыке. Из массивных динамиков гремели ритмичные песнопения, и люди — море людей — хлопали в ладоши, скандировали и раскачивались из стороны в сторону.

Лали инстинктивно потянулась к девочкам, чтобы обнять их. Соня, впечатляюще высокая, стояла рядом, сложив руки на груди. Лали заметила, что она хмурится. Легкий нрав блондинки, казалось, полностью улетучился. Однако не время было рассуждать об этом. Когда Лали согласилась на предложение мадам Шефали, она и помыслить не могла, что ее занесет в религиозную общину. Если она вообще думала о своем будущем, то скорее представляла гостиничные номера и богатых клиентов. Она слышала, что высокооплачиваемые эскортницы сопровождают богатеев в ночные клубы и на мероприятия, даже летают с ними на курорты, но сама никогда не рассчитывала, что ей привалит такое счастье. Когда мадам Шефали попросила ее поработать «наверху», она не осмеливалась заходить так далеко в своих мечтах, но думала… о возможностях, о том, как могла бы измениться ее жизнь, и о том, что далекий горизонт становится чуточку ближе.

Вместо этого она стояла с двумя испуганными девочками и безучастной блондинкой в окружении толпы потеющих людей, в зале, наполненном жаром тел, пылью от сотен ботинок, гнилостным запахом увядающих цветов и смогом благовоний. Лали вытерла пот со лба и посмотрела на экран. Неуклюжий бородач поднялся с трона, широко развел руки в стороны, запрокинул голову и улыбнулся вселенной.

Десять юных индианок в белых сари, блузках с длинным рукавом и с покрытыми головами — как у тех женщин, что сопровождали их, — поднялись на возвышение возле красного бархатного трона, держа в руках большие медные блюда с подношениями, которые Лали не могла толком разглядеть даже на экране.

Девушки принялись что-то втирать в предплечья и ступни Махараджи, а он благосклонно наблюдал за ними. К его ногам возложили цветы; девушки зажгли десять ламп и окружили своего гуру, вытянув перед собой руки, несущие свет огня.

Лали почувствовала тычок в поясницу: сопровождающие женщины подсказывали, что следует склонить голову и сложить ладони в знак почтения. Лали посмотрела на их бесстрастные лица и решила не спорить: опустила голову и небрежно сложила руки.

Прямо перед ней плакала согбенная пожилая женщина, вытирая слезы ладонью. Даже сквозь музыку Лали слышала, как старуха повторяет снова и снова:

— Верни мне моего сына, Махараджа, он мой единственный сын, заставь эту суку заплатить, верни мне моего сына. Эта ведьма околдовала его своими чарами, и теперь он весь в ее власти. Махараджа, Махараджа, Махараджа…

По спине Лали пробежала дрожь. Искренность в голосе женщины, страсть, молитва, проклятия пробирали так, что онемели конечности. Стало трудно дышать, пространство как будто сузилось, давление тел вокруг усиливалось, и Лали подумала, что вот-вот утонет под их общим весом.

Она пробилась наружу, расталкивая локтями одних, отпихивая других. Выскочив на улицу, она увидела, что вечер превратился в ночь. Деревья вдалеке поглощали тусклое свечение, исходящее от ламп, расставленных вокруг здания, и призрачные фигуры вооруженных охранников мелькали среди пятен света. Лали судорожно глотнула воздух, рухнула на колени, и ее вырвало на освященную землю храма Махараджи.