Глава 19

Дипа могла бы воспользоваться лифтом, но решила преодолеть шесть лестничных пролетов пешком. На четвертом пролете она остановилась, чтобы перевести дух. Стояла и наблюдала, как два больших таракана пробираются по полу и исчезают в трещине, которую никогда раньше не замечала.

Презентация книги прошла по предсказуемому сценарию. Несколько известных фигур сидели в дальних углах, погруженные в угрюмое уныние; начинающие авторы заискивали перед издателями, вкусившими славу беллетристами и всеми остальными, кто хотел с ними поговорить. Их неуместное отчаяние и гиперчувствительность к воображаемым оскорблениям утомляли Дипу. Но она стоически терпела, зная, что должна выполнить взятые обязательства. Книга, основанная на реальном преступлении, предлагала его романтизированную версию. Речь шла о нашумевшем убийстве молодой женщины с ребенком, совершенном не так давно. Дипа купила экземпляр, хотя и не собиралась читать, и задалась вопросом, будет ли когда-нибудь раскрыто это дело. Уголки ее рта невольно приподнялись в подобии улыбки. Настоящее преступление заключается в бездействии правоохранителей. Сама она подавала бесчисленные заявления в полицию и могла бы написать не одну книгу о том, как мучительно медленно проходят дни, недели, месяцы и годы, прежде чем начинается какое-то движение. Те, кто никогда не бывал в полицейском участке, те, кто предпочитает обходить его стороной, как клинику проказы, живут иллюзией, будто любое злодеяние тут же заставит систему встрепенуться и начать расследование. В реальности волокита тянется бесконечно, уползая за невидимый горизонт.

Дипа вставила ключ в замочную скважину и постояла у двери, улавливая чарующие звуки саксофона Джона Колтрейна. Луч света пробивался сквозь щель под дверью. Прижимаясь лбом к неровной поверхности резного дерева, она пыталась восстановить дыхание — вдох-выдох, вдох-выдох. Дверь Висхала… Ее дверь, их дверь… Двадцать лет назад, когда они получили эту квартиру от родителей Висхала в качестве свадебного подарка, он заявил в своей обычной громогласной манере, что собирается выломать типовую безликую дверь и поставить крутую, бирманскую. Новые родственники Дипы воздержались от комментариев. Порода, подумала она, порода и деньги. Откровенное безразличие ко всему материальному, как это демонстрировал Висхал своей бравадой. На протяжении долгих лет брака Дипа вспоминала тот эпизод как знаковый момент, определивший ее будущую семейную жизнь.

Мелодичная композиция Колтрейна лилась из динамиков Bose, рассованных, как пасхальные яйца, по всей квартире. Как только она вошла, из кухни прогремел мощный голос:

— Бегума! — Висхал поставил ударение на последнем слоге, как бывало, когда им овладевало особенно романтическое настроение. — Иди сюда и посмотри, чем занят твой муж.

Дипа прошла в кухню. На плите что-то шипело и булькало. Из дымной завесы, как из тумана, выплыла мужская фигура. Держа в одной руке лопатку, а в другой сигару, Висхал прижал Дипу к себе.

— Ты что-то спалил? — спросила она.

— Нет, а что? Пахнет гарью?

Дипа отрицательно покачала головой.

Висхал потянулся к рабочему столику за электронной сигаретой, оставленной в опасной близости от огня. Деликатно отворачиваясь от Дипы, выпустил изо рта огромное облако дыма, но белые струйки все равно потянулись к ней.

— Не бери в голову, — улыбнулась она. — Слушай, как ты можешь курить и то и другое одновременно?

Висхал не ответил и принялся сосредоточенно переворачивать мясо на сковороде, двигаясь в такт Колтрейну.

Она прошла в свой кабинет. Дверь оставила открытой — было некоторое утешение в звуках, которые издавал Висхал, когда бродил по комнатам, готовил причудливые блюда и напевал себе под нос. За двадцать лет Дипа ни разу не позволила себе признаться в удовольствии такого утешения. Оно всегда казалось ей чем-то украденным, чем-то, на что она не имела права в этом мире. Но она чувствовала его как нечто нерушимое, что соединяет двух людей.

Дипа включила лампу, стоявшую, как страж, рядом с письменным столом. Висхал редко заходил в кабинет, и никогда — в ее отсутствие. Провела пальцем по шероховатой поверхности старого письменного стола, единственной вещи, которую она привезла с собой в этот дом. Во втором ящике лежал конверт. Она достала его и развязала бечевку, обмотанную вокруг него. Пальцы слегка дрожали. Разложила фотографии на столе, одну за другой. Сати, 26 лет. Протима-ди, 52 года. Сонал, 43 года. Тезима, 23. Мохамайя, 28. Все мертвы, а ведь когда-то она виделась с ними, сидела за одним столом, смеялась, спорила, ругалась.

Она склонилась над фотографиями, цепляясь дрожащей рукой за спинку стула.

Висхал хотел было постучаться, но увидел жену и отдернул руку. Услышав его мягкие шаги, Дипа повернулась. Он поставил хрустальный стакан на стол — очень осторожно, как если бы находился в святилище. Дипа подошла, схватилась за грубую ткань его курты и прильнула в поисках привычного повседневного утешения.

В янтарной жидкости, налитой на два пальца, громоздились кубики льда. Оторвавшись наконец от мужа, Дипа села на диван и прижала к щеке холодный стакан:

— Не стоило тебе жениться на социальном работнике.

— Не стоило выходить замуж за парса, — прогрохотал Висхал сквозь джунгли бороды. Под неухоженными бровями сияли глаза лепрекона, не растерявшие своего блеска за прошедшие два десятка лет. — Ты же знаешь, как про нас говорят: они все немного чокнутые.

— Немного, хм? — она вскинула брови.

Висхал улыбнулся, усаживаясь в старомодное кресло-качалку.

— Это не война нарративов, — заговорил он после недолгой паузы. — Что бы ни утверждали твои недоброжелатели в дебатах и телевизионных интервью, как бы ни защищали свои методы, это не умаляет твоей работы или твоей честности.

Дипа молчала.

— Твой опыт не менее ценен. Тебе позволено смело отстаивать свои убеждения, — закончил он свою мысль.

— Знаешь, что она мне сказала? Когда я впервые встретила ее? — голос Дипы прокрался сквозь низкие басы по-прежнему лившейся из динамиков музыки. — Она объяснила мне разницу между паевыми инвестиционными фондами и долговыми взаимными фондами. — Дипа улыбнулась и закрыла глаза, переместив стакан на лоб. — Потом попросила не смотреть на нее выпученными глазами и закрыть рот. Она была умной, уверенной в себе, наша Майя. У нее всегда были планы… — Висхал умел слушать, и Дипа продолжила: — Она никогда не рассказывала мне, откуда родом, как попала в Сонагачи — рано или поздно они все там оказываются, об этом только ленивый не знает. Конечно, я не давила на нее, но она сама честно все выкладывала, и я, наверное, даже восхищалась ее прямотой. Девушки так часто рассказывают эту историю, и стольким людям, которые на самом деле не имеют права вторгаться в чужую жизнь. Я никогда не настаивала. В ней было что-то особенное, но она была одной из нас. Я все еще думаю, что в случившемся есть и моя вина. — Она на мгновение открыла глаза; Висхал и не пытался перебивать ее возражениями. Бесполезно. — Я знаю, это была моя ответственность, и то, что произошло, — моя неудача, — продолжила Дипа, откидываясь на мягкие подушки. — Да, она сама сделала выбор, но я, вечно разглагольствующая о выборе, не смогла подсказать ей, что выбрать. И все равно это не должно было случиться с ней. Такое не должно случиться ни с одной из них.

— Ты не можешь их защитить, это не твоя работа, — произнес Висхал спокойным голосом, медленно и обдуманно.

— Это должно быть чьей-то работой, — тихо ответила Дипа. — Кто-то должен этим заниматься. Какой-нибудь богом забытый человек, сам бог, дьявол, религия — кто-то, что-то… Кто там присматривает за нами?

После паузы, когда смолкла мелодия Колтрейна, Дипа снова заговорила.

— Как ты думаешь, что почувствует Малини, когда узнает, что это моя вина? Что может сравниться с таким предательством?

Висхал выбрался из кресла-качалки, подошел к жене и опустился перед ней на колени. Дипа положила руку ему на затылок. Он наклонился и прикоснулся холодным кончиком носа к ее ключице. Она зарылась пальцами в гущу его шевелюры. Тепло от его груди пробивалось сквозь прохладный воздух, струящийся из кондиционера.

— Пойдем, поужинаем, — прошептал он.

Дипа кивнула, в отчаянии зажмуриваясь и утыкаясь лицом в его взъерошенные волосы.