Льюис гавкнул в сторону Броуди и, сделав несколько шагов, уселся у задней двери дома. Броуди так и сидел, уставившись на свой телефон после разговора с Анной, и едва ли обратил на это внимание. Льюис гавкнул снова.

— Прости, дружище, — пробормотал Броуди и пошел его выпустить.

Льюис тут же выбежал на середину двора. Но вместо того чтобы заняться тем, что, по мнению Броуди, ему хотелось, сел и, глядя на луну, принялся лаять. После звук сменился на то, что можно было описать лишь как протяжное печальное завывание.

Эффектное зрелище представляла эта луна, большая и полная. Необъятная.

— Глупый пес, — буркнул Броуди. — Ты кем себя возомнил? Волком? Даже если и кажется, словно она близко, будто ее можно вот так достать, это не значит, что так оно и есть.

Но Льюис не слушал и продолжал. «Ладно, — подумал Броуди, пожав плечами и направившись обратно в кухню, — он хотя бы не мешает соседям, потому что их нет и в помине».

Но несмотря на весь этот лай, голос Анны продолжал звучать у него в ушах, словно эхо прослушанной песни, когда радио уже выключили. Он оторвал трубку от уха и некоторое время сосредоточенно смотрел на экран, после чего открыл сообщения и взглянул на фотографию Анны. На ней были толстый серый шарф и фиолетовая шапочка бини с неярким вязаным цветком сбоку. Солнце клонилось к горизонту, подсвечивая озябшие поля на заднем плане, однако Броуди больше интересовал передний план.

Боже, как она прекрасна.

Просто невозможно перестать смотреть ей в глаза. Он не ошибся насчет них. Они такие большие и широко распахнутые, задумчивые. Увидел он и нечто другое, то, о чем и так знал еще до того, как получил эту фотографию: решительность, смелость, сочувствие.

Теперь взгляд его охватил все лицо целиком.

Не будь они знакомы и попадись ему такая страничка где-нибудь в «Фейсбуке», он бы подумал, что у нее довольно милое личико, но не стал бы заострять внимание. Его привлекало что-то менее традиционное.

Но они были знакомы, и он не мог удерживать подобную отчужденность слишком долго. Он пристально разглядывал фотографию, жадно упиваясь ей. О господи.

«Да у вас тяжелый случай, Броуди Смит. Очень тяжелый случай.

Почти влюбился в девушку, которой ни разу не встречал и не видел, и вот она присылает тебе фотографию, а потом, что ж…

Тебе бы почаще бывать на свежем воздухе, друг».

Он шумно выдохнул и заставил себя погасить экран телефона. Но он уже не мог просто оставить его на столе и сунул в задний карман.

Он струсил высылать ей снимок в ответ. И чего он так боялся?

«Нет, ну правда… посмотри повнимательнее».

В коридоре было зеркало. Не потому, что он так уж часто им пользовался, а потому что там его оставили прежние хозяева. К тому же зеркалам, кажется, самое место в коридорах. Он прошелся и встал перед ним — ноги на ширине плеч.

«Так выглядит трус, — сказал он сам себе. — Неужели в тебе и правда столько тщеславия, что ты не мог поднять телефон и сделать снимок, прямо там и тогда? Испугался, что она заметит седину в твоей щетине или напряженную челюсть?»

Нет, он боялся не этого.

«Испугался, что она догадается, отчего ты превратился в такого затворника? Испугался, что если она когда-нибудь узнает, то никогда больше с тобой не заговорит?»

Это уже больше походило на правду. Глупую, но правду. Его логический мозг хорошо это понимал, и все же теперь решимости делать фотографию в нем было не больше, чем двадцать минут назад.

И, боже… как ему хотелось с ней встретиться! Но это была плохая идея — во всех смыслах. Не бывать тому, дружище. Перестань себя обманывать. Она же сказала «друг». Ничего больше. Этого должно быть достаточно.

Ему так долго было хорошо в этом коттедже, в изоляции от остального мира — уютное оцепенение, как сказано в одной известной песне, — однако больше он не был тем надежным пристанищем. У него даже возникло легкое чувство клаустрофобии.

Льюис так и продолжал выть на улице, и Броуди, слушавшему все это, стало казаться, что звук отдается у него в груди, рождая чувство погони за чем-то почти недостижимым. Он выудил телефон из заднего кармана и снова взглянул на фотографию Анны. Боль усилилась. В груди его торчал нож, и кто-то его проворачивал.

«Можешь пойти и повыть на луну вместе с псом, — посоветовал он себе, — польза будет та же».

Если бы с Броуди говорила Габи, она бы ринулась гуглить в ту же секунду, как только заполучила его фамилию. Анна держалась шесть дней, потом сломалась и решила вбить его имя в поисковую строку в «Фейсбуке». Она принялась за это дело одним ранним утром, когда не было ни малейшего шанса, что он ей позвонит. Иначе было бы неловко.

Не то чтобы они договаривались, что не станут так делать. Они даже не обсуждали это между собой. Он наверняка тебя уже отыскал, решительно сказала она себе, нечего глупить!

Но…

«Давай же!» Ее пальцы быстро забегали по клавиатуре ноутбука и, прежде чем она успела себя остановить, нажали кнопку ввода.

Результаты оказались куда более многочисленными, чем она ожидала. Черт! Хотя имя Броуди и не было таким уж жутко распространенным, в отличие от его фамилии Смит. Что ж, оставалось только идти по списку. Впрочем, у нее имелась кое-какая информация, чтобы его сократить: местоположение (Девон) и возраст (старше нее, но не пожилой), и она принялась рыскать среди отвечавших требованиям кандидатур.

Там был Броуди Смит — исследователь из Стэнфорда.

Писатель-путешественник из Новой Зеландии, который провел шесть месяцев на своем корабле, плавая по Южному океану.

Подающий надежды шестнадцатилетний актер с целым легионом влюбленных девочек-подростков, следивших за каждым его появлением в медиа.

Анна просмотрела всех, но никто не подходил. Тогда ее любопытство вспыхнуло с новой силой, и она переключилась на «Гугл». История повторилась. Как много Броуди Смитов! И это еще не считая тех, у кого были вторые имена и другие фамилии. Тут тебе и Броуди Майкл Смит, и Броуди Александр Смит, и даже Броуди Зефанайя Смит.

Она кликнула на Броуди Зефанайю Смита, просто потому, что это имя показалось ей необычным, и выяснила, что он был проповедником адских мук из 1920-х, ныне, увы, скончавшимся. После она решила переключиться на поиск того же имени по картинкам вместо текста. Так можно отфильтровать фотографии в черно-белом цвете и сепии — те, что либо представляли собой фрагменты чьих-то семейных архивов, либо те, на которых были изображены слишком старые или слишком молодые Броуди, не подпадавшие под заданные критерии.

Она посмотрела на верхний ряд результатов и кликнула по первому цветному снимку, который попался ей на глаза, но это оказался вебсайт детского писателя по имени Броуди Александр (безо всяких Смит на конце — должно быть, в «Гугле» случился сбой). Слышала ли она о нем когда-нибудь? Она вошла в раздел «Обо мне» на сайте писателя и почитала. Неа. Он жил в Лондоне и был женат.

Она уже хотела закрыть эту страницу, но взгляд ее упал на черно-белое фото рядом с биографией. Неплохо. Темные волосы. Внешне слегка не дотягивал до привычного образа детского писателя. Моложе, чем тот, кого она искала, — вероятно, ему, как и ей, в районе тридцати, так что и здесь осечка. Он смотрел в камеру, и в глазах его светилась легкая тень улыбки. Анна присмотрелась повнимательнее. Она будто обнаружила то, отчего внутри у нее пробежала дрожь. А может, это?..

Добрых десять секунд она, чуть дыша, изучала фотографию, но потом нажала на «х» в углу странички, и она пропала.

Нет. Это неправда. Его выражение лица было уж слишком… юным, чересчур свежим и не ведавшим невзгод, которые способна преподнести жизнь. Это был не он. Не ее Броуди.

Потому что ее Броуди хранил какую-то тайну.

Каждый их разговор все больше убеждал ее в этом. Он что-то скрывал. Что-то, что было связано с его женой, в этом она не сомневалась, с его скорбью и утратой. Пару раз она предпринимала попытки выведать подробности, но, как она уже поняла, он был мастер разговорных уловок. Может быть, стоило быть настойчивее, но, как только доходило до дела, она обнаруживала, что не хочет этого. Раз обсуждать это было слишком болезненно, следовало оставить его в покое. Ей ли было не знать.

Анна вздохнула и захлопнула свой ноутбук. Она решила, что должна быть терпеливой к нему так же, как была терпелива к самой себе. А пока стоит постараться не съедать себя заживо от любопытства.