Глава 18
— Вам нравятся волованы?
Броуди снова сидел в кресле своего кабинета. Ноги грело тепло устроившегося возле него Льюиса, его мобильник снова ожил и издавал звуки, и вдобавок на этот раз рядом, на столике с витыми ножками ячменного цвета оказался стакан хорошего односолодового виски. Он нахмурился. Анна действительно сказала то, что ему послышалось?
— Броуди?
Он решил повиноваться, хоть ему и показалось, что это был уж совсем странный повод начать беседу:
— А какие?
Она раздраженно вздохнула:
— Не знаю! Это важно?
— С консервированным лососем — определенно нет. С яичным майонезом — только если мне за это заплатят. Коктейль из креветок? Может быть. Так что я бы сказал, что важно.
— Я говорила о волованах вообще. Как о концепте.
Волованы как концепт. Это было что-то новенькое. Всерьез размышлять о слоеных ретро-закусках для вечеринок — вот уж чего Броуди точно от себя не ожидал. Но он вдруг поймал себя на мысли, что такая перспектива ему даже нравится — он думал над чем-то новым, над чем-то отличным от старых заезженных тем, что изо дня в день сновали по проторенным бороздам в его мыслях.
— Нет, — задумчиво и твердо ответил он, — не думаю, что мне нравятся волованы.
— Спасибо! — выдохнула Анна, и, судя по тому облегчению и одобрению в голосе, которым она это произнесла, он представил, как она откинулась на спинку кресла. Спор был выигран, пусть он и понятия не имел, в чем была его суть и кто был ее соперником.
Разговаривая, он пытался представить, какая она. Было странно слышать только голос и не иметь соответствующей ему картинки. Анна виделась ему с длинными, слегка волнистыми волосами и изящными чертами лица. Большие глаза. Возможно, он рисовал ее себе так потому, что, когда говорил с ней впервые, голос ее звучал несколько по-детски. Не невинно или незрело — для этого она слишком многое пережила, — а потерянно.
— И с чего вдруг эта внезапная одержимость канапе? — поинтересовался он, и уголок его рта приподнялся в улыбке. — Если хотите поговорить о сосисках в тесте, у меня на их счет есть довольно твердые убеждения.
Анна рассмеялась. Броуди уже и забыл, как приятно вызывать у кого-то такую реакцию. В кабинете как будто стало теплее.
— Вы серьезно? Сосиски в тесте? — переспросила она.
— Я стал весьма разборчивым в вопросе сосисочных изделий — не только тех, что завернуты в тесто, — объяснил он, понимая, что со стороны звучит как старый чудак, но почему-то нисколько об этом не беспокоясь. — Может, потому, что живу за городом. Тут неподалеку есть отличные фермерские магазинчики.
У которых, к счастью, действует доставка и онлайн-оплата, но этого он ей не сказал.
— А где вы?
— Девон.
— О, в Девоне хорошо, — мечтательно протянула она. — Я однажды ездила туда в отпуск, очень хороший отпуск…
Она замолчала, и Броуди догадался, что она задумалась о своем муже. Он не возражал — просто ждал, гадая, вызывает это воспоминание у нее радость или грусть. Он пришел к выводу, что дни отпуска связаны с лучшими и вместе с тем с худшими воспоминаниями. Они бывают так насыщены новыми местами и впечатлениями, что становятся богаче и красочнее, чем повседневная жизнь.
Анна еще раз вздохнула, и, когда заговорила вновь, стало ясно, что с мысленным видеорядом было покончено.
— Я далека от деревенской жизни, — с сожалением признала она, — и могу лишь отличить, где у коровы зад, а где перед. Я живу в…
— Не говорите мне!
— Ох… — в ее голосе послышалось недоумение. — Почему нет?
— Потому что на самом деле я просто незнакомец. Вы бы стали сообщать первому встречному, где вы живете? — на этих словах он осознал, что беспокоился бы о ней, поступи она так.
— Ну, нет… но…
— Я забочусь о вашей безопасности. Я мог бы оказаться каким-нибудь душевнобольным убийцей-преследователем с топором, а вам бы это даже в голову не пришло.
Анна снова рассмеялась. На этот раз смех был еще глубже, заливистей. Этот звук начинал ему нравиться.
— А вы не такой? — спросила она, пробуя придать своему голосу серьезный тон — не вышло.
— Нет, — ответил Броуди, пытаясь сдержать улыбку, потому что хотел привести веский довод. У него тоже не вышло. — Но именно так я бы и сказал, не думаете? Особенно если бы я был душевнобольным убийцей-преследователем с топором.
— Броуди, вы, кажется, забываете, кто кому названивает нежданно-негаданно. Если что, это мне стоит о вас беспокоиться.
Не поспоришь.
— И кстати, — продолжала она, — я живу в Лондоне. В пригороде. Учитывая, что в этом городе живет порядка девяти миллионов человек, я не думаю, что с моей стороны сообщать об этом слишком рискованно.
— Верно, — согласился он, — но нам, вероятно, не стоит забывать о том, что мы незнакомцы. Мы разговаривали-то всего несколько раз. Предлагаю пока придерживаться базовых правил: места без конкретики, имена без фамилий.
Пару мгновений Анна молчала.
— Хорошо. Звучит разумно.
Он убеждал себя, что, выстраивая все эти границы секретности и анонимности, защищает Анну, но так ли все было на самом деле? Разве в глубине его души не таилось настойчивое желание защитить и себя самого? Не зная его точного адреса, она могла существовать только на том конце телефонного провода, а это расстояние было вполне безопасным. Неужели его потребность в изоляции достигла таких масштабов?
— Кстати, — вновь заговорила Анна, судя по голосу, меняя тему беседы, — насчет волованов. Думаю, мне стоит объяснить… — и она повела рассказ о семье ее мужа, от которого временами лицо его то омрачалось тенью неудовольствия, то озарялось улыбкой от услышанного.
Когда история была окончена, он со вздохом заметил:
— Знаете, в чем ваша проблема?
— Будьте добры, просветите меня, — сказала она ровным тоном, едва скрывающим сарказм.
— Вы позволяете своей свекрови сосредоточивать всю власть в своих руках.
— Что? — голос Анны взлетел на октаву. — Нет, это не так! Я ничего ей не позволяла. Она украла ее. Самолично захватила!
— Не-а, — продолжал Броуди, не переставая улыбаться, — вы сами ее отдали. И продолжаете отдавать — всякий раз, когда с ней общаетесь.
— Нет, неправда!
Он уже ждал, что из его трубки вот-вот повалит пар, пока она несколько секунд молча закипала на другом конце, но потом она вдруг спросила:
— Вы так думаете?
— Мне кажется, вы на это способны.
— Как же так? — чуть не плача, выдавила она.
Он сделал глоток виски, решая, как бы получше сформулировать мысль.
— Когда происходит что-то серьезное, что-то ужасное, вас накрывает шок и вы не можете думать ни о чем другом — ваш мозг просто отключается, выполняя лишь то, что абсолютно необходимо для поддержания вашей жизнеспособности.
Анна понимающе шмыгнула:
— Звучит правдоподобно.
— Таким образом вы просто реагируете на происходящее вокруг. Безо всякого планирования, инициативных решений — просто реагируете в ответ. А в этом легко увязнуть, — он знал, о чем говорил. Он сам был таким на протяжении нескольких лет. — Если хотите снова взять контроль в свои руки, вам нужно перестать реагировать. На нее.
— Что ж, легко сказать, но как это сделать?
Губы Броуди изогнулись в усмешке:
— А мне почем знать? Она ваша свекровь. Вы должны сами в этом разобраться, как и мне пришлось в свое время.
Анна ответила не сразу. Сперва он решил, что она обдумывает его совет, но, когда она заговорила вновь, стало ясно, что мысли увели ее совсем в другую сторону.
— Вы женаты? — осторожно поинтересовалась она.
Броуди знал, о чем она спрашивала: следует ли им такое обсуждать? Это, конечно, совсем невинный разговор, но был в нем намек на близость, которая так быстро устанавливалась между ними, что однажды вызвала бы у него тревогу.
— Нет. Я не женат. Больше нет.
— Оу, — она снова умолкла, — я чувствовала, что вы неспроста так хорошо меня понимаете. Вы тоже кого-то потеряли.
Очевидный ответ был: «Да. Потерял». Но Броуди не хотелось давать очевидные ответы, и он промолчал.
— Это был он или она — тот, кого вы потеряли?
Он не собирался ничего ей рассказывать, как вдруг услышал свой собственный голос:
— Она.
Какое-то время она обдумывала услышанное.
— Как давно?
— Девять лет, — губы шевелились вопреки его воле. Все это было весьма странно. Он решительно поставил свой стакан.
— Послушайте, Анна… кажется, мне пора. Льюис просится погулять перед сном, — он взглянул вниз, на Льюиса, который тихонько посапывал у него в ногах и даже ухом не повел при звуке своего имени. Все тепло, которое он накопил в себе, пока болтал о сосисках в тесте и волованах, вдруг иссякло, оставив ощутимое недовольство собой.
— А, ладно… — смутилась она, и недаром, но он не позволил себе заострять внимание на нотках разочарования в ее голосе.
— Проща…
— Не произносите этого слова, — торопливо предупредила она. — Помните?
— Вспомнил, — сдержанно сказал он, но ее ответ дал ему надежду, что его последние слова не лишили его шанса, что она когда-нибудь еще перезвонит. Что-то подсказывало ему, что если она когда-нибудь произнесет это слово, то больше не позвонит. И он был рад, что пока этот день не настал.
— Скажите что-нибудь другое.
Он на мгновение задумался:
— До связи.
По выдоху он догадался, что она улыбнулась.
— До связи, — эхом отозвалась она и положила трубку. Кабинет перестал казаться таким же уютным, как прежде.
Он потянулся вниз и потрепал Льюиса по животу. Пес раззявил пасть и зевнул.
— Пойдем, — скомандовал он. — Не делай из меня лжеца хуже, чем я уже есть. Тебе пора выбраться в сад.
Он вышел во двор вслед за псом и поднял глаза в ночное небо. Он жил вдали от города, что позволяло ему видеть куда больше звезд, чем он мог сосчитать, но этой ночью на небе не было ничего, кроме серых густых облаков. Очень кстати. Она была так честна, так откровенна с ним, а он делал вид, что отвечает ей тем же, но это было не так. Совсем не так.
