Глава 14
Ровно неделю спустя телефон Броуди зазвонил снова. Он сидел в своем скромном кабинете, в камине плясало пламя, щекоча кучку поленьев. Эта комната буквально ломилась от шкафов с книгами всевозможных размеров и состояний. В углу пристроилось довольно древнее кресло с высокой спинкой, оставшееся от прежних хозяев (как и большая часть находившейся в доме мебели). В свое время это казалось самым простым выходом. Перед окном стоял старый деревянный стол — такой, который сверху обтянут зеленой кожей. На нем практически ничего не было, за исключением приличного слоя пыли и его мобильного телефона.
Тем вечером, в начале одиннадцатого его привычно пустой, безжизненный экран засветился, устройство мягко завибрировало на кожаной поверхности стола. Льюис поднял лежавшую на лапах морду, заметив, как Броуди встал, чтобы дотянуться до телефона, и улегся вновь, когда хозяин опять занял прежнее место, усевшись в кресло рядом с камином.
— Броуди? — произнесла она так, будто готовилась говорить сама с собой или просто находилась в пустом помещении.
— Я здесь.
До него донеслось, как Анна облегченно вздохнула:
— На это я и надеялась.
Он улыбнулся, удивляясь тому, как радостно ему было снова слышать ее голос.
Она вдохнула, задержала на секунду дыхание и заговорила:
— Я хочу задать вам вопрос. Я пробовала спрашивать других, но у меня есть подозрение, что они просто говорят мне то, что я, по их мнению, хочу услышать, вместо того чтобы ответить честно.
Он устроился в кресле поудобнее, разглядывая окна своего кабинета: от темноты глядевшей в них ночи казалось, будто кто-то снаружи выкрасил их в черный цвет.
— Валяйте.
— Вы верите в родственные души? Ну, то есть, что есть один человек на всю жизнь… навсегда?
Он ненадолго задумался:
— Не очень.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Мне нужно было сначала услышать это от вас, прежде чем окончательно убедиться в собственном мнении. Каждый пытается рассказать мне, как совладать с горем, как я должна себя чувствовать, но из-за таких вот советов мне сложно понять, что же я сама думаю обо всем этом. О том, что для меня важно.
Он кивнул. Ох уж эти благонамеренные души… Этих он знал как облупленных.
— И что же вы думаете, Анна?
— Что Спенсер был моей родственной душой.
— Как вы это поняли? — в этом вопросе не было ничего похожего на осуждение или насмешку. Он искренне хотел услышать ее ответ.
— Просто поняла, — задумчиво ответила она. — С самой первой встречи.
— Вы влюбились с первого взгляда? — а вот теперь его голос прозвучал скептически.
— Если угодно. Хотя, тогда я не думала об этом в таком ключе. Я бы себе не позволила. То есть, это ведь глупо, верно? Так бывает только в сказках.
Броуди лишь хмыкнул, так и не дав вразумительного ответа. Это, впрочем, вполне красноречиво выражало его позицию.
— Я только его увидела, и мне показалось, будто я со всего размаху врезалась в кирпичную стену. Без преувеличения — у меня в прямом смысле закружилась голова, потом я начала задыхаться и у меня начало жечь ступни. Я пыталась вести себя как ни в чем не бывало, просто поздоровалась, но ничего не получалось, — она тихо рассмеялась. — Но то же случилось и с ним… Так я и поняла, что это оно. Что это он.
Броуди нахмурился:
— Кажется, речь идет лишь о физическом влечении.
Анна расхохоталась:
— Мне следовало догадаться, что вы циник.
— Так и есть, — сказал он, — и я горжусь этим.
Она вздохнула.
— Ладно, — снова заговорил он, — докажите, что я неправ. Что в нем было такого, что убедило вас в том, что он… — он ненадолго умолк: выяснилось, что произнести следующие слова куда труднее, чем он ожидал, — единственный? Что делало вас идеальной парой?
Какое-то время Анна молчала. Еще чуть-чуть, и он бы услышал ее мысли.
— Мне кажется, в теории, так не должно было случиться. Мы были очень разными. Я стеснительная, а он полнейший экстраверт, энергичный, с головой полной сумасшедших планов и схем. Спенсер был мечтателем, вот что мне в нем нравилось: его воображение, его страсть. Это и то, что, хоть другие и могли посчитать меня черно-белой на фоне его «Техниколора», он так не считал. Он верил в меня так, как больше не верил никто и никогда.
— Я понимаю, почему вас — или кого-либо другого — могла покорить такая поддержка.
— Это было больше, чем «поддержка», — ответила она, — это значило для меня все. Когда вы стеснительны, людям проще вас не замечать. Им кажется, что они так не делают, но это не так.
— А Спенсер видел то, что другие упускали?
— Точно. Другие называли его птицей высокого полета, а он говорил, что высоко летать ему удается лишь потому, что мне под силу возвращать его с небес на землю, будто я была его якорем. Вот что я имею в виду, когда говорю, что мы были родственными душами, — ответила она, и Броуди представил, как она едва заметно пожала плечами. — Мы просто подходили друг другу. Это было так легко… безо всяких усилий. И мы помогали друг другу становиться лучше. До Спенсера я никогда в действительности и не осознавала, кто я.
— Человеку не нужен кто-то еще, чтобы ему сказали, кто он такой, Анна.
— Все было не так, — возразила она, защищаясь. — Он просто любил меня такой, какая я есть, позволял мне быть мной, — она вздохнула, — и теперь его нет. Потеряв его, я совершенно переменилась. Я никогда не стану прежней.
Он кивнул:
— Вы правы. Вероятно, уже не станете.
Стоило ему это произнести, как он пожалел о своей резкости. Он провел в компании с самим собой чересчур много времени — уже и забыл, что другие не всегда ценят столь прямолинейный подход.
Но в ответ Анна лишь расплылась в улыбке:
— Ну и дела, Броуди! Спасибо за такую ободряющую речь!
Неожиданно для себя он рассмеялся, и она вместе с ним. Затем они снова замолкли.
— У меня есть еще один вопрос… — сказала она.
Броуди напрягся. Он не привык к глубокомысленным разговорам посреди ночи, если не считать странных философских дебатов с его мохнатым спутником.
— Почему вы назвали своего пса Льюисом?
Броуди улыбнулся. Казалось, она прочитала его мысли.
— В честь Льюиса, автора книг о Нарнии.
— О… я очень любила их в детстве и потом еще долгие годы проверяла задние стенки шкафов, не видать ли там елей и снега.
— Я тоже, — ему было приятно, что это их связывало. — Почему вы спрашиваете? О Льюисе?
— В юности у Спенсера тоже был пес по кличке Льюис. Было любопытно, вдруг вы назвали его по той же причине.
— И как же другой Льюис обрел свое имя?
Анна хмыкнула:
— В честь Льюиса Хэмильтона. Спенсер его обожал.
Броуди пожал плечами. Неплохой выбор.
— Я думаю, он отличный гонщик «Формулы-1», но с обожанием главное не переусердствовать.
— Вот и я о том же, — обрадовалась она, но тут же посерьезнела. — В тот год, когда Спенсер умер, я спланировала сюрприз на его день рождения. Я забронировала для него поездку на гоночной машине в «Брэндс-Хэтч», но ему так и не довелось туда попасть. К слову, та компания меня удивила. Они дали мне ваучер, который можно использовать в другой раз, безо всяких ограничений по срокам или чего другого.
— Вы им воспользовались?
Она снова вздохнула:
— Я думала отдать его своему деверю, но все забываю. Наверно, он так и лежит где-нибудь в гардеробе… Забавная вещь — будущее, не правда ли? Мы все строим какие-то планы: маленькие, большие, но на деле не всегда все выходит так, как мы ожидаем.
— Нет, — задумчиво ответил Броуди. В самом деле. Еще десять лет назад, спроси вы его, какой он видит свою жизнь, он бы ответил, что будет по-прежнему счастливо женат на Катри.
— Я представляла свою жизнь — свою и Спенсера, если быть точнее, — как гигантский календарь, простирающийся в будущее на целые десятилетия. Наметила в нем множество грядущих событий. Такие, знаете… Через три года у нас точно будет ребенок. Через пять, возможно, — второй. Лет через десять я буду стонать, как успеть развести их по секциям, а еще через десять лет буду праздновать первый выпускной из университета.
Я заполняла страницы своего воображаемого календаря, даже не осознавая этого, потому что то были лишь клочки с набросками моих надежд и желаний. Представляла, как мы будем вместе стариться, у нас появятся внуки, волосы поседеют, мы будем ворчать, что не помним, где оставили свои очки, хотя они будут у нас на голове… — она умолкла, издав звук, похожий не то на всхлип, не то на усмешку. — Я думала, что буду той самой бабулей в вязаных кардиганах и тапочках, от которой вечно пахнет мятными леденцами.
Броуди улыбнулся, представив описанную ей картинку.
— А теперь я могу вообще никогда не стать бабушкой. Или даже мамой.
От этих ее слов внутри у него что-то больно кольнуло.
— И проснувшись однажды, я вдруг обнаружила, что все странички в моем календаре пропали. Просто разлетелись.
Он кивнул собственным мыслям:
— А потом ты перестаешь понимать, что делать, за что браться.
Во всяком случае, поналалу у него были именно такие ощущения. Теперь в голове уже прояснилось, стало ясно, куда можно двигаться дальше. Однако это не значило, что он способен тронуться с места.
— Точно. И вот теперь я всякий раз просыпаюсь, а все, что у меня есть, это одни пустые страницы. Кажется, будто кругом непроглядный туман, который расстилается до самого конца моих дней.
Броуди ничего на это не сказал. Ответов у него не было, и какие-нибудь общие фразы тоже не годились.
— Я знаю, мне пора бы уже начать что-то в нем заполнять, — продолжила Анна, — мне нужно снова начать о чем-то мечтать, снова надеяться. Но как? Как я могу это делать без него?
Он слышал слезы в ее голосе, и сердце его грозило расколоться на части. Ему бы хотелось поделиться с ней подробной инструкцией, списком действий, как можно выбраться из этой ямы, но он не был уверен, что его рекомендации помогут.
— Поэтому я просто брожу в неизвестности, — изможденно пробормотала Анна, — и жду, что туман когда-нибудь рассеется, что на меня снизойдет вдохновение, но что-то все никак.
Броуди знал о вдохновении все, о том, как упрямо оно упирается, не желая появляться, когда его так ждешь, а то и появляться в принципе.
— Как думаете, вы когда-нибудь еще выйдете замуж? — поинтересовался он, желая отвлечься от темы.
— Да… нет… то есть… — она выпустила раздраженный вздох. — Я не понимаю, что я хочу сказать! Я не хочу быть одна, поэтому идея замуже… — голос сорвался, и она попыталась снова: — Поэтому идея не оставаться одной кажется неплохой. Я просто не уверена, что смогу когда-нибудь представить себя с кем-то другим.
Какое-то мгновение он обдумывал ее слова.
— Чувствуешь вину за одну только мысль, что кто-то способен занять их место.
— Да, — тихо, с облегчением согласилась Анна. — Вы тоже через это прошли?
— Да, — ответил он. Какое маленькое слово для всего, что за ним стояло.
— Что случилось с?..
Голос Анны заглушил Льюис, который, неожиданно запрыгнув ему на колени, пронесся дальше, сквозь стеклянные двери гостиной и стал лаять в темноту ночи.
— Извините, — проворчал устремившийся следом Броуди, схватил пса за ошейник и повел обратно в кабинет. — На прошлой неделе он услышал на улице сову, и с тех пор начался какой-то кошмар. Чуть раздастся малейший шум, как он тут же срывается — вдруг она вернулась.
Броуди уже было завел Льюиса обратно в кабинет, как вдруг тот вывернулся, вырвал ошейник из рук Броуди и, вновь умчавшись сквозь стеклянные створки гостиной, залаял с удвоенным усердием.
Анна мягко рассмеялась. Броуди пришлось заткнуть свободное ухо, чтобы он мог ее расслышать.
— Пожалуй, мне стоит вас отпустить, чтобы все с ним уладить, — сказала она. — Спасибо, Броуди, что выслушали. Я так рада, что вы ответили на мой звонок.
Броуди кивнул.
— И я, — признался он, завершая вызов, и пошел разбираться со своим псом. Он открыл дверь, выпуская Льюиса побегать по саду. Может, хоть так тот убедится, что сова улетела.
Когда, запыхавшись, Льюис рысцой проследовал обратно в дом, Броуди его не отчитывал. Наоборот, дал ему лакомство, склонился к нему и потрепал по голове.
— Молодчина, — мягко похвалил он, — как раз вовремя!
У него было неприятное чувство, что Анна собиралась задать вопрос, на который ему отвечать не хотелось. Все же некоторые подробности о себе он предпочел бы сохранить от нее в тайне.
