Проводив взглядом уезжавшего Дэнни, Джуд двинулся к сараю — к вольеру с собаками.

Ветер жалил холодом щеки, каждый вдох насквозь промораживал легкие, но Джуд был этому искренне рад: ведь холод-то настоящий! С самого утра, с тех пор как он наткнулся на мертвеца в коридоре, его все настойчивее, все тесней окружало множество фантастических, кошмарных мыслей, упорно лезущих в повседневную жизнь, где им вовсе не место. В такие минуты как никогда хочется ухватиться хоть за что-нибудь твердое, основательное, настоящее, наложить его, точно скобки, на кровоточащую рану.

Собаки скорбно наблюдали, как он отпирает дверь в их вольер. Проскользнув внутрь, пока они не протиснулись мимо, Джуд присел на корточки, и Ангус с Бон тут же обступили его с двух сторон, тычась носами в лицо. Собаки… они тоже вполне настоящие. Длинные морды, сомкнутые пасти, шоколадные глаза, во взглядах тревога…

— Если со мной что не так, уж вы-то заметили бы? — спросил их Джуд. — Сумели бы черные каракули поверх глаз разглядеть, верно?

Ангус лизнул его щеку — и раз, и другой, а Джуд, чмокнув пса в мокрый нос, провел ладонью по спине Бон, обеспокоенно обнюхивавшей его пах.

Покинув вольер, Джуд решил, что возвращаться в дом ему рановато, и двинулся в сарай. Здесь он обогнул машину и взглянул на собственное отражение в водительском зеркале заднего вида. Нет, никаких черных каракулей. Глаза как глаза, все те же светло-серые зрачки под густыми черными бровями… только взгляд напряжен, будто он замышляет убийство.

«Мустанг» этот, спортивно-гоночный фастбэк 65 года, Джуд в крайне жалком виде приобрел на гастролях у кого-то из осветителей. Гастролировал он тогда десять месяцев кряду, практически без передышек, отправившись в тур вскоре после ухода жены, а по возвращении обнаружил, что дом пуст и заняться ему совершенно нечем. Весь июль и большую часть августа проторчал он в сарае, потроша «Мустанг», избавляя машину от всего проржавевшего, прогоревшего, износившегося, прохудившегося, иструхлявевшего, обросшего коркой спекшегося масла и заменяя отслужившие свое части новыми. Штучный, ручной сборки блок цилиндров, и коленвал, и головки; коробка передач, сцепление, белые кресла с бегущими пони — все родное, оригинальное, кроме того, что касалось звука. В багажнике разместился сабвуфер (лучшая из «базук»), крышу украсила антенна спутникового радио, а штатный радиоприемник уступил место новейшей цифровой стереосистеме. Сколько раз Джуд, с ног до головы в масле, в кровь расшибал костяшки, сколько раз кропил кровью коробку передач… однако подобная грубость «ухаживаний» была вполне в его стиле.

Примерно в это же время у него поселилась Анна. Правда, Анной Джуд никогда подругу не называл — все Флорида да Флорида, а вот сейчас, узнав о самоубийстве, отчего-то вспомнил ее настоящее имя.

Пока он работал, Анна устраивалась с собаками на заднем сиденье, выставив за окно без стекла ноги в байкерских сапогах. Сидела, подпевала знакомым песням, сюсюкала с Бон, приставала к Джуду с вопросами. Спрашивала, не облысеет ли Джуд с годами («Не знаю»), так как облысевшего она его непременно бросит («И я тебя вполне пойму»); и разонравится ли она ему, если обреется наголо («Да»); и даст ли он ей порулить «Мустангом», когда закончит ремонт («Да»); и приходилось ли ему в жизни драться («В драки я стараюсь не ввязываться — со сломанными пальцами на гитаре не очень-то поиграешь»); и отчего он никогда не рассказывает о родителях (на это Джуд не ответил ни слова); и верит ли он в судьбу («Нет», — ответил он, но соврал).

До Анны с «Мустангом» Джуд записал новый диск, сольник, объехал с гастролями не меньше двадцати четырех стран, отыграл тысячу с лишним концертов. Однако, трудясь над машиной, он впервые с тех пор, как от него ушла Шеннон, почувствовал, что занят чем-то осмысленным, вправду полезным… хотя отчего ремонт машины мог показаться ему честным, полезным трудом, а не хобби скучающего богача, в то время как запись альбомов и выступления в битком набитых концертных залах начали казаться не столько работой, сколько забавой, хобби, не понимал, хоть убей.

Тут в голове его снова забрезжили мысли о том, что надо бежать. Взглянуть на ферму в зеркале заднего вида, дать по газам и ехать, ехать — не важно куда.

Вскоре навеянное неотвязными мыслями о бегстве желание сесть в машину и убраться отсюда, не мешкая ни минуты, сделалось таким сильным, что зубы заныли, однако Джуд не сдавался. Нет уж, никуда он не побежит. Прыгнуть за руль и умчаться куда глаза глядят — это не разумный ход, это попросту паника. Вдобавок подобные соображения наводили на новую мысль — обескураживающую, ни на чем не основанную, но удивительно правдоподобную: да ведь мертвец нарочно подталкивает его к бегству! Намеренно гонит подальше от… от чего? Этого Джуд себе даже не представлял.

Собаки в вольере хором залаяли на промчавшуюся мимо фуру.

Как бы там ни было, Джуд никуда не поедет, не рассказав об этом Джорджии. А если в конце концов решит сваливать, так надо бы прежде одеться. Однако еще миг спустя он, сам не заметив как, оказался в кабине «Мустанга», за рулем. Прекрасное место для размышлений. Где ему думалось лучше, чем здесь, в машине, с включенным радио?

В небольшом сарайчике-гараже с земляным полом, за наполовину опущенным боковым стеклом, царил полумрак. Казалось, если где рядом и бродит призрак, так разве что призрак Анны, а вовсе не мстительный дух ее приемного папаши, причем Анна сейчас совсем рядом, на заднем сиденье. Ну конечно: заниматься любовью им доводилось и там. Как-то Джуд отправился в дом принести пива, а вернувшись, обнаружил ее в «Мустанге», ждущей его в одних сапогах. И, разумеется, выронил откупоренные банки — и плевать, что пиво пенистой лужей разлилось по полу. В тот миг Джуду плевать было на весь белый свет, кроме ее упругого, двадцатишестилетнего тела, юного пота, смеха да покусывавших шею зубов.

Откинувшись назад, на белую кожаную спинку кресла, он впервые за весь день почувствовал, насколько устал. Руки отяжелели, босые ноги окоченели от холода. Вспомнив о черном кожаном пыльнике, когда-то оставленном на заднем сиденье, Джуд дотянулся до него, укрыл плащом ноги и щелкнул торчащим в замке ключом зажигания, чтоб заработало радио.

Он уже сам не знал, зачем забрался в машину, но сейчас, устроившись поудобнее, даже помыслить не мог о том, чтоб подняться. Снаружи — словно откуда-то из дальней дали — снова донесся назойливый, заполошный собачий лай, и Джуд прибавил громкость, заглушая его.

По радио Джон Леннон пел о том, что он — Морж. Угревшийся под плащом, Джуд расслабился, обмяк, откинул голову на верхний край спинки кресла. Вкрадчивое воркование баса в руках Пола Маккартни терялось, тонуло в негромком рокоте мотора «Мустанга»… Занятно: ведь двигателя Джуд не заводил, включил только питание с аккумулятора. Вскоре «Битлы» уступили место рекламе.

— Цен вроде наших не найти нигде во всем тристейте! — затараторил Лью из «Импириал Аутос». — Такое снижение цен не по силам никому из конкурентов! Мертвый тащит живущего книзу, ко дну. Приходите, садитесь за руль новой машины и езжайте, езжайте дорогой ночной! Вместе помчимся, с песней помчимся — ручаюсь, заканчивать гонки вам не захочется… и ей не будет конца!

Раздраженный рекламой, Джуд отыскал в себе силы переключиться на другую станцию. «FUM» транслировала песню с первого в его жизни сингла, громогласную, внаглую содранную у «AC/DC», под названием «Души на продажу». Казалось, во мраке вокруг машины закружили зловещие, бесформенные фигуры, полупрозрачные сгустки тумана, но Джуд, смежив веки, слушал, слушал собственный голос, поющий где-то вдали:

Тут Джуд негромко хмыкнул себе под нос. Торговать душами — это еще что… его вот не продажа, покупка души до беды довела! В следующий раз обязательно надо проследить, чтоб возврат предусматривался…

С этими мыслями он рассмеялся и чуть приоткрыл глаза. Сидящий рядом, в пассажирском кресле, мертвец, Крэддок, приветливо осклабился, обнажив в улыбке не только пятнистые, желтоватые зубы, но и почерневший язык. От Крэддока явственно несло мертвечиной пополам с автомобильным выхлопом, глаза его по-прежнему прятались под странными, постоянно подрагивающими пучками черных штрихов.

— Проданный товар обратно не принимается и замене не подлежит, — сказал ему Джуд.

Мертвец сочувственно закивал, и Джуд вновь смежил веки. Откуда-то издали кто-то кричал во всю глотку, звал его:

— …уд! Джуд!!! Джуд, отзови…

Однако Джуду ничуть не хотелось, чтоб ему докучали. Хотелось одного — подремать в тишине и покое. До предела откинув назад спинку сиденья, он скрестил руки на животе, глубоко вздохнул раз, другой…

Не тут-то было. Стоило ему задремать, Джорджия ухватила его за локоть, волоком вытянула из кабины на земляной пол. Голос ее накатывал волнами — то утихал, то проявлялся опять:

— …вылазь же оттуда, Джуд, вылазь, чтоб те…

— …олько не умирай, только не…

— …рошу тебя, пожалуйста…

— …глаза, открой же глаза, козлина…

Подняв веки, Джуд вскинулся, сел, неудержимо закашлялся. Створка ворот сарая была сдвинута в сторону, ослепительно-яркие лучи солнца, струившиеся снаружи, казались твердыми, острогранными иглами из хрусталя. Солнечный свет вонзился в глаза так, что Джуд сжался в комок. Полной грудью вдохнув свежий студеный воздух, он открыл было рот, чтоб сказать Джорджии: пусть не волнуется, все с ним в порядке, — но к горлу волной подступила горечь. Скрученный приступом тошноты, Джуд рухнул на четвереньки, и его вырвало на земляной пол. Джорджия, бросившись к Джуду, подхватила его под мышки.

Наконец спазмы в желудке унялись. В голове помутилось, земля закачалась из стороны в сторону. Стоило бросить взгляд за ворота, весь мир снаружи закружился, будто роспись на стенках вазы, вращающейся на гончарном круге. Дом, двор, подъездная дорожка, небо замелькали перед глазами, отчего Джуда снова отчаянно замутило и вывернуло наизнанку.

Впившись ногтями в землю, он ждал, пока мир не остановится. Ясное дело, не остановится он никогда, но об этом, как правило, узнаешь, только обдолбавшись чем-нибудь, или перепив, или лежа с высокой температурой: не замечать непрестанного, тошнотворного коловращения мира под силу лишь человеку в добром здоровье и трезвом уме. Сплюнув, Джуд утер губы запястьем. Мышцы живота ныли, сведенные судорогой, будто после жесткого, на несколько дюжин повторов подряд, качания пресса — что, если вдуматься, отстояло от истины не так уж и далеко. Сев, Джуд повернулся к машине. Движок «Мустанга» работал. В кабине не было никого.

Собаки скакали, ужами вились вокруг. Ангус, прыгнув к хозяину на колени, ткнулся мокрым, холодным носом в лицо, облизал перепачканные мерзкой горечью губы, но Джуду даже не хватило сил отпихнуть его прочь. Куда более осторожная Бон, встревоженно покосившись на Джуда, опустила морду, украдкой принялась лакать жидкую блевотину, растекшуюся по полу.

Ухватив Джорджию за запястье, Джуд приподнялся, но ослабшие ноги не слушались, и Джорджия, увлекаемая его тяжестью, осела на пол с ним вместе. «Мертвый тащит живущего книзу», — мелькнуло сквозь туман в голове.

Дрожащая всем телом, Джорджия прижалась мокрой щекой к его шее.

— Джуд, — выдохнула она. — Джуд, понять не могу: что с тобой происходит?

Ответить ей Джуд не сумел: горло перехватило. Минуту, не меньше, молча глядел он на черный «Мустанг», подрагивавший, словно от нетерпения, словно с трудом сдерживая рвущуюся наружу мощь двигателя на холостых оборотах.

— Я ведь за мертвого тебя приняла, — продолжала Джорджия. — Поначалу, когда схватила за руку. Ну, думаю, все, приехали. Ты зачем запер ворота и мотор завел?

— Так… так просто.

— Из-за меня? Это я тебя довела?

— О чем ты?

— Не знаю, — всхлипнув, ответила Джорджия. — Не мог же ты просто так уйти в сарай, чтоб с жизнью покончить.

Встав на колени, Джуд обнаружил, что все еще сжимает в руке ее тоненькое запястье, и дотянулся свободной рукой до другого. Черные волосы Джорджии парили в воздухе над головой беспорядочной мягкой копной, челка лезла в глаза.

— Кое-что не так, это точно, но с собой кончать я вовсе не собирался. Сел в машину, послушать музыку да поразмыслить минутку-другую, но двигатель не заводил. Он… сам завелся.

Джорджия раздраженно высвободила запястье.

— Прекрати.

— Это все он. Мертвец.

— Прекрати. Прекрати же!

— Призрак из коридора. Я снова видел его, сидящим рядом, в машине. Он «Мустанг» и завел или мне внушил, чтобы я, сам того не заметив, повернул ключ дальше…

— Послушай себя! Ты вправду не понимаешь, какую шизу гонишь?

— Ладно, допустим, я шизанулся, но с Дэнни как быть? Дэнни его тоже видел, потому и уехал. Не выдержал и… сбежал.

Джорджия, не сводя с Джуда ясных, блестящих за мягкими, волнистыми прядями челки глаз, в испуге подняла брови, ошеломленно, будто не веря ушам, покачала головой.

— Идем отсюда, — со вздохом сказал Джуд. — Помоги встать.

Подхваченный Джорджией под мышки, он кое-как поднялся, однако колени, точно ослабшие, утратившие всю упругость пружины, не держали, и все тут. Не успел Джуд сделать и шагу, как его качнуло вперед. Вскинув руки, выставив перед собою ладони, он едва успел ухватиться за разогревшийся капот «Мустанга».

— Заглуши машину, — велел он Джорджии. — И ключи с собой прихвати.

Джорджия подобрала с земли пыльник, выпавший из машины вместе с Джудом, швырнула его на водительское сиденье, закашлялась, замахала перед носом ладонью, разгоняя пелену выхлопа, забралась в кабину и заглушила мотор. В сарае сделалось тихо — неожиданно, пугающе тихо.

Оробевшая, Бон прижалась к ногам Джуда, да так, что у него едва не подогнулись колени.

— Да отвяжись ты, — буркнул Джуд, раздраженно отпихнув собаку и отвесив ей пинка под зад.

Бон, заскулив, отскочила подальше.

— За что ты ее? — возмутилась Джорджия. — Они тебе жизнь спасли, а ты…

— С чего ты так думаешь?

— Ты их разве не слышал? Я пришла сюда, чтоб им глотки заткнуть. Такую истерику подняли!

Немедля пожалев, что пнул Бон, Джуд огляделся, не здесь ли она, не удастся ли дотянуться, погладить ее, однако Бон, отступившая в глубину сарая, расхаживала из стороны в сторону сквозь полумрак, не сводя с него мрачного, укоризненного взгляда. Тогда Джуд вспомнил об Ангусе, обернулся и обнаружил его на пороге. Стоя в воротах, спиной к нему с Джорджией, задрав хвост трубой, пес пристально глядел вдаль, на подъездную дорожку.

— Куда это он смотрит? — спросила Джорджия.

На редкость глупый вопрос. Джуд представления не имел, что Ангус мог там углядеть: он ведь по-прежнему стоял, опершись о капот «Мустанга», и двора за воротами не видел.

Джорджия сунула ключи в карман черных джинсов. По ходу дела она успела не только одеться, но и забинтовать большой палец правой руки. Проскользнув мимо Джуда, она подошла к Ангусу, остановилась рядом, погладила пса по спине, взглянула на подъездную дорожку и обернулась к Джуду.

— И что там? — спросил Джуд.

— Ничего, — ответила Джорджия, прижав правую руку к груди и поморщившись, будто от боли. — Тебе помочь?

— Сам справлюсь, — проворчал Джуд и оттолкнулся от капота «Мустанга».

В голове, позади глазных яблок, неспешно росла, набирала силу тупая, черная, давящая боль, грозящая обернуться страшнейшей мигренью всех времен и народов.

Доковыляв до огромных раздвижных ворот, он тоже остановился рядом с Ангусом, по другую сторону от Джорджии, и взглянул вдоль заледеневшей подъездной дорожки, ведущей к воротам фермы. В небесах прояснялось. Густая, плотная пелена серых туч поредела, сквозь прорехи нет-нет да проглядывало солнце.

С обочины шоссе на Джуда взирал мертвец в черной шляпе-федоре. Появился он всего лишь на миг, когда солнце зашло за тучу и обочину укрыла тень. Как только краешек солнца выглянул из-за тучи, Крэддок, подернувшись рябью, скрылся из виду. Вначале исчезли голова и ладони, так что на обочине остался только пустой черный костюм. Затем костюм исчез тоже, а еще миг спустя, когда солнце вновь спряталось за тучку, мертвец, зарябив в воздухе, появился снова.

Приподняв шляпу, он в странной, глумливой южной манере отвесил Джуду поклон. Солнечный свет то угасал, то вспыхивал, и мертвец то появлялся, то исчезал — моргал, будто сигналя что-то морзянкой.

— Джуд? — встревожилась Джорджия, и только тут Джуд осознал, что смотрит в сторону ворот точно так же, как Ангус. — Джуд, что там?

Стало быть, Крэддока она не видит…

— Нет, — отвечал Джуд. — Нет, ничего.

Мертвец помаячил на обочине еще где-то полсекунды, а после ветер усилился, разорвал тучи, точно грязную овечью шерсть, и солнце в вышине засияло вовсю. Шоссе озарилось ровным, ярким солнечным светом, после чего мертвец исчез и больше уже не появлялся.