Осебе Номбеко сообщила, что она – южноафриканский борец за свободу и объявлена на родине в розыск. Таких в Швеции любили, и ее тотчас пустили в страну. Первая остановка: фильтрационный лагерь Карлслунд в Упландс-Вэсбю, чуть севернее Стокгольма.

Она уже четвертый день сидела на скамейке возле строения № 7, завернувшись от холода в коричневый плед с надписью «Государственное миграционное ведомство», и размышляла, что делать со свободой, свалившейся на нее в таком неожиданном объеме.

Ей стукнуло двадцать шесть. Неплохо было бы познакомиться с какими-нибудь симпатичными людьми. Нормальными. Хотя бы с одним нормальным человеком. С кем-то, кто поможет ей лучше узнать Швецию.

А дальше? Ну, национальная библиотека, надо полагать, есть даже в этой стране. Хоть большинство книг там на языке, которого она не знает. Ничего, если нормальный человек поможет ей узнать Швецию, он и шведскому языку может выучить.

Номбеко лучше всего думалось под жевание вяленой антилопятины. В научном центре Пелиндаба таковая отсутствовала – что отчасти объясняет, почему пришлось целых одиннадцать лет ломать голову над тем, как оттуда выбраться.

А вдруг посылка с мясом уже пришла в израильское посольство? Рискнуть, что ли, туда наведаться? А почему нет? Запись, которой она шантажировала агентов, работала по-прежнему, хоть ее и не существовало – ни теперь, ни тогда.

Тут во двор свернул грузовик с красным кузовом. Сдал назад к складу, и мужчина, ровесник Номбеко, выскочил из кабины и принялся таскать упакованные в пластик подушки. Из кузова на склад. Еще и еще, пока не опустошил весь кузов и не получил расписку от женщины, вероятно заведующей складом. Женщины-заведующей. Белой, разумеется, но тем не менее.

Номбеко подошла к мужчине и сказала, что хотела бы задать ему вопрос. На английском, к сожалению, поскольку шведского она не знает. Если только ее собеседник случайно не владеет языками коса или у.

Мужчина взглянул на Номбеко и сказал, что английский пойдет. Про другие языки он что-то не слышал. Чем он может помочь?

– Кстати, привет, – сказал он и протянул руку. – Меня зовут Хольгер.

Номбеко в изумлении взяла его руку. Белый мужчина, который умеет себя вести!

– Номбеко, – представилась Номбеко. – Я из ЮАР. Политическая беженка.

Хольгер посочувствовал ее судьбе и сообщил, что рад приветствовать Номбеко на шведской земле. Ей, кстати, не холодно? Если нужно, он может взять для нее на складе еще один плед.

Не холодно ли ей? Взять для нее плед? Что происходит? Стоило сформулировать свое желание, как ей тут же встретился тот самый нормальный человек, каких она до сих пор не встречала! Номбеко не сдержала восхищения:

– Это же надо, что такие люди, как ты, существуют!

Хольгер печально взглянул на нее.

– На самом деле нет, – сказал он.

Номбеко не поняла и уточнила:

– В каком смысле нет?

– В том, что я существую, – ответил Хольгер. – На самом деле – нет.

Номбеко оглядела его с головы до ног и с ног до головы. Типичный случай, подумала она: стоит в ее жизни появиться приличному человеку, как выясняется, что его не существует.

Не комментируя заявление Хольгера, Номбеко поинтересовалась, не знает ли он, где находится посольство Израиля.

Тот, которого не существовало, не уловил прямой связи между южноафриканской беженкой и израильским посольством, но решил, что это его не касается.

– В центре, если не путаю. Мне все равно в ту сторону, так что можно было бы подвезти мисс Номбеко. Если она не сочтет это навязчивостью.

Теперь он опять стал нормальным. И почти просит прощения за то, что существует. Что для несуществующего было бы нелогично.

Номбеко насторожилась. Внимательно разглядела мужчину. Симпатичный. И разговаривает умно и вежливо.

– Да, спасибо, – наконец согласилась она. – Если только минутку подождете. Мне надо сходить к себе за ножницами.

Они ехали на юг, в сторону центра Стокгольма. Мужчина оказался разговорчивым, этот, Хольгер, что ли. Рассказывал про Швецию, шведские изобретения, Нобелевскую премию, Бьорна Борга…

У Номбеко было множество вопросов. Неужели Бьорн Борг и вправду пять раз выиграл Уимблдон? С ума сойти! Кстати, а что такое Уимблдон?

Красный грузовик прибыл к дому 31 по Стургатан, Номбеко выбралась из кабины, подошла к дежурному на проходной, представилась и спросила, не приходила ли на ее имя посылка из ЮАР.

Да, как раз пришла, это прекрасно, что мисс уже тут, поскольку посольство не имеет возможности хранить отправления такого рода. Тут дежурный обратился к водителю Номбеко и попросил его подъехать задним ходом к грузовому пандусу за углом, а мисс попросил остаться: нужно поставить пару подписей в бумагах. Где там они?

Номбеко попыталась возразить. Посылку незачем грузить в машину, она унесет ее сама под мышкой. Как-то ведь ей придется возвращаться в лагерь. Но дежурный только улыбался, сигнализируя руками Хольгеру. После чего уткнулся носом в кипу бумаг:

– Сейчас посмотрим… У меня тут некоторый беспорядок, мисс. Не вот эта?.. Тогда вот эта?

На все про все ушло некоторое время. Пока улаживали формальности, посылку успели загрузить в кузов, и Хольгер собрался ехать. Номбеко попрощалась с дежурным и снова забралась в кабину.

– Можешь высадить меня на автобусной остановке, – сказала она.

– Я не понял, – признался Хольгер.

– Чего не понял?

– Ты вроде говорила, что в твоей посылке десять килограммов антилопьего мяса.

– Да? – сказала Номбеко, нащупав в кармане ножницы.

– А мне показалось, там скорее тонна.

– Тонна?

– Хорошо, что я на грузовике.

Несколько секунд Номбеко молчала. Переваривала информацию. Потом сказала:

– Плохо дело.

– С чем именно? – не понял Хольгер.

– Со всем.

Моссадовец А пребывал в отличном настроении. Дело было утром в номере йоханнесбургского отеля. Многолетний коллега по Пелиндабе уже летел на новое место службы, в Буэнос-Айрес. А сам А рассчитывал сразу после завтрака отправиться в международный аэропорт имени Яна Смэтса, чтобы вернуться домой и уйти в честно заслуженный отпуск, прежде чем отыскать в Швеции ту уборщицу и сделать с ней то, что полагается и чего ему так отчаянно хотелось.

В номере зазвонил телефон. А удивился, но трубку снял. На проводе был не кто иной, как министр иностранных дел Перес, известный своей прямотой.

– Какого хрена ты прислал мне десять кило конины? – спросил министр своего агента.

Моссадовец А соображал быстро. И тут же понял, что произошло.

– Искренне прошу прощения, господин премьер-министр. Произошло ужасное недоразумение, их перепутали. Я сейчас же этим займусь.

– Как такое возможно, черт подери? Перепутать то, что мне надо, – сказал Шимон Перес, чтобы не говорить по телефону «атомная бомба», – с десятью кило конины?

– Все-таки антилопятины, – уточнил агент А и тотчас пожалел.

С трудом отделавшись от рассерженного министра, моссадовец А позвонил в израильское посольство в Стокгольме и там попросил переключить его на дежурного на проходной.

– Заклинаю вас, – сказал он дежурному, – не допустите, чтобы восьмисоткилограммовая посылка из ЮАР покинула территорию посольства! И не прикасайтесь к ней, пока я не приеду!

– Вот же незадача, – ответил дежурный. – Только что приезжала на грузовике симпатичная чернокожая женщина и расписалась за посылку. К сожалению, не могу сказать, как ее зовут, что-то никак квитанции не найду.

Моссадовец А в жизни не ругался. Человек глубоко религиозный, он был воспитан в строгих представлениях о том, что можно говорить, а чего нельзя. Положив трубку, он сел на край кровати и сказал:

– Грёбаный ад!

Затем агент А принялся рисовать себе всевозможные способы умерщвления Номбеко Майеки. Отдавая предпочтение наиболее медленным вариантам.

– Атомная бомба? – сказал Хольгер.

– Атомная бомба, – подтвердила Номбеко.

– Ядерное оружие?

– Не без того.

Раз уж вышло как вышло, то, по мнению Номбеко, Хольгер имел право услышать всю историю. И она рассказала ему и про военную базу Пелиндаба, и про секретный ядерный проект, и про шесть бомб, обернувшихся семью, и про инженера Вестхёйзена с его многолетним везением, «Клипдрифтом» и роковым невезением под занавес, и про двух агентов МОССАД, и про посылку с антилопьим мясом, отправленную в Стокгольм, и про другую посылку, значительно большего размера, адресованную в Иерусалим, – ту самую, которая ехала теперь в кузове. Не особо вдаваясь в подробности – однако примерную картину Хольгер себе составил.

Он понял все, кроме одного: как такое могло произойти? Номбеко и агентам всего-то и нужно было, что проследить за двумя посылками, маленькой и огромной, – что тут трудного?

Полной уверенности у Номбеко не было, но определенные догадки имелись. Дело в том, что за отправку почты из научно-исследовательского центра отвечали три сестренки-китаянки – милые, но несколько взбалмошные и недалекие. Для которых налепить две наклейки на две посылки одновременно могло оказаться непосильной задачей. И вышла промашка.

– Это мягко говоря, – сказал Хольгер, чувствуя, что холодеет.

Номбеко молчала.

Хольгер продолжал:

– Значит, ты и представители самой, по-видимому, успешной в мире разведки отдали наклейки с адресами трем взбалмошным и недалеким девчонкам?

– Получается, что так, – ответила Номбеко. – Если говорить напрямик – чего, с учетом ситуации, боюсь, не избежать.

– Но кто же поручает отправку почты людям, на которых нельзя положиться?

– И прием, – добавила Номбеко. – Это все инженер. Один из глупейших субъектов, каких я встречала. Читать он умел, но и только. Напомнил мне одного на редкость тупого секретаря Йоханнесбургского муниципального управления санитарии, с которым я имела дело еще подростком.

Хольгер ничего не ответил, потому что мозг у него переклинило. Всякий, кому случалось не по своей воле возить в кузове атомную бомбу, его поймет.

– Ну что, вернем бомбу израильтянам? – предложила Номбеко.

Тут Хольгер вышел из ступора.

– Ни за что! – заявил он.

У него свой жизненный опыт, хоть и совсем иного рода; его ведь, как уже известно мисс Номбеко, не существует. Тем не менее он любит свою страну. Поэтому о том, чтобы добровольно передать ядерное оружие израильской или иной спецслужбе на шведской земле, не может идти и речи.

– Ни за что! – повторил он. – А тебе нельзя оставаться в лагере беженцев. Израильтяне наверняка именно там и станут искать и тебя и бомбу.

Номбеко признала, что Хольгер прав. Но куда больше ее заинтриговало повторенное им заявление, что его не существует.

– Это долгая история, – пробормотал Хольгер.

Номбеко задумалась. В размышлениях о собственном будущем как свободной женщины она пришла пока лишь к одному: хорошо бы встретить кого-нибудь более или менее нормального, потому как прежде ей с этим категорически не везло. И вот он появился – с виду обычный швед. Добрый. Участливый. Начитанный. И заявляет, будто его не существует.

Она не успела додумать эту мысль, когда Хольгер сообщил:

– Я живу в Гнесте, в развалюхе под снос.

– Здорово, – сказала Номбеко.

– Как насчет того, чтобы перебраться туда же?

Номбеко решила, что ножницы в обществе Хольгера не понадобятся. Дом под снос в… как он сказал – Гнесте?

Ха, подумала она. Когда полжизни проживешь в трущобах, а другую половину – за двойным контуром, то дом под снос – это явный прогресс.

Но уверен ли мистер Хольгер, что ему так уж нужны беженка и атомная бомба? Плюс иностранная спецслужба у них на хвосте?

Хольгер ни в чем уверен не был. Но собеседница вызвала у него невольную симпатию. Такую, которая не позволяла отдать ее на растерзание МОССАД.

– Нет, – сказал он. – Не уверен. Но предложение остается в силе.

Номбеко тоже почувствовала симпатию к Хольгеру. Уж кому и симпатизировать, если не ему?

– А ты не сердишься на меня из-за этой атомной бомбы?

– Да ладно, ничего, – сказал Хольгер. – Бывает.

От израильского посольства Хольгер и Номбеко поехали по трассе Е4 через Эстермальм и далее на юг, через Норрмальм и Кунгсхольмен. За окном показался самый высокий небоскреб Швеции – восьмидесятипятиметровая башня редакции «Дагенс нюхетер». Хольгеру помимо воли рисовались картины того, что будет, если бомба взорвется. Наконец он не утерпел:

– Если все кончится плохо, то насколько? – спросил он.

– В каком смысле? – не поняла Номбеко.

– Ну, если я въеду в фонарный столб и бомба рванет… что именно тогда произойдет? Нам с тобой, надо думать, мало не покажется, а скажем, вон та высотка, она рухнет?

Номбеко подтвердила: да, Хольгер прав, взрыва они не выдержат. Высотка, впрочем, тоже. Бомба уничтожит почти все в радиусе… примерно… пятидесяти восьми километров.

– Почти все в радиусе пятидесяти восьми километров? – переспросил Хольгер.

– Да. Вернее, все вообще.

– В радиусе пятидесяти восьми километров? Весь Большой Стокгольм?

– Я не знаю размеров Большого Стокгольма, но, судя по названию, он должен быть большой. Далее, есть дополнительные факторы…

– Факторы?

– Помимо собственно огненного шара. Ударная волна, проникающая радиация, направление ветра. И другие вещи… Если, допустим, ты въедешь в этот фонарный столб и бомба сдетонирует…

– Или, допустим, если я передумаю в него въезжать, – сказал Хольгер, вцепившись в руль обеими руками.

– Ну предположим, только для примера. Произойдет, полагаю, то, что все больницы на территории Большого Стокгольма сгорят. Иными словами – кто тогда поможет нескольким сотням тысяч людей, получившим тяжкие телесные повреждения за пределами этого радиуса?

– Да, кто? – спросил Хольгер.

– Во всяком случае, не ты и не я, – сказала Номбеко.

Хольгеру до того захотелось покинуть этот пятидесятивосьмикилометровый радиус, что он вырулил на Е4 и прибавил газу. Номбеко пришлось напомнить ему, что, как бы он ни гнал и сколь далеко ни уехал, от безопасной зоны его по-прежнему будут отделять все те же пятьдесят восемь километров, пока у него в машине лежит то, что в ней лежит.

Тут он снова сбросил скорость, призадумался и спросил, не могла бы Номбеко сама разрядить бомбу, раз уж она присутствовала при ее создании. Номбеко ответила, что бомбы бывают двух видов – исправные и неисправные. Бомба, которую они везут, к несчастью, исправна, и ее демонтаж займет часа четыре-пять. Но времени на это у нее не хватило, потому что в ЮАР как раз началась ужасная спешка. К тому же схема демонтажа данной конкретной бомбы, к сожалению, осталась у израильтян. А это не тот случай – как Хольгер, видимо, понимает и сам, – чтобы звонить в Иерусалим и просить выслать ее факсом.

Хольгер угрюмо кивнул. В утешение Номбеко сказала, что бомба, на ее взгляд, довольно крепкая, так что даже если Хольгер вдруг вылетит с дороги, у него, Номбеко и Большого Стокгольма есть неплохой шанс уцелеть.

– Ты уверена? – спросил Хольгер.

– Но лучше все-таки не пробовать, – сказала Номбеко. – Куда мы, кстати, едем, как ты сказал? В Гнесту?

– Да. И там нашей главной задачей станет убедить моего брата не использовать то, что лежит у нас в кузове, для смены государственного устройства.

Хольгер и правда жил в доме под снос. На взгляд Номбеко, просто очаровательном. Четырехэтажное здание имело в плане букву L и вплотную примыкало к складу, имевшему в плане ту же букву, так что вместе они образовывали прямоугольник с внутренним двором и с выходом на улицу в виде узкой арки.

Сносить такой дом, по мнению Номбеко, было бы жалко. Конечно, в деревянных ступеньках, ведущих на этаж, на котором ей, по-видимому, предстояло жить, местами зияли дыры. Кроме того, ее предупредили, что парочка окон в ее предполагаемой квартире вместо стекол заколочена досками. И что из щелей в деревянном фасаде здорово дует. Но в общем и целом по сравнению с хижиной в Соуэто это было гигантское улучшение жилищных условий. Один дощатый пол вместо глинобитного чего стоил!

Не без усилий, смекалки и деревянных полозьев Хольгеру и Номбеко удалось переместить ящик с атомной бомбой из кузова грузовика в угол склада, в остальном занятого множеством подушек. Последнее обстоятельство она с Хольгером не обсуждала, но, даже не обладая интеллектом Номбеко, можно было догадаться, что именно их продажей и доставкой он и занимается.

Отныне бомба заняла место в углу товарного склада и непосредственной опасности не представляла. Если ни одна из легковоспламеняющихся подушек не загорится, имелись все основания полагать, что Нючёпинг, Сёдертэлье, Флен, Эскильстуна, Стрэнгнэс и Стокгольм с окрестностями выживут. Не говоря о Гнесте.

Пристроив наконец бомбу на складе, Номбеко решила разобраться и с другими вещами. Прежде всего – что за ерунда, что Хольгера якобы не существует? Дальше – насчет его брата. С чего Хольгер вдруг решил, что брат спит и видит завладеть бомбой и с ее помощью изменить государственное устройство в стране? Кто он такой, кстати? И где он? И как его зовут?

– Зовут его Хольгер, – сказал Хольгер. – И он, надо думать, где-то тут поблизости. Нам просто повезло, что его не было, пока мы возились с ящиком.

– Хольгер? – переспросила Номбеко. – Хольгер и Хольгер?

– Да. Можно сказать, что он – это я.

В этом месте Номбеко потребовала пояснений: в противном случае она уедет. А бомбу он может оставить себе, ей она уже порядком надоела.

Она навалила на ящик подушек, забралась на него и уселась в углу. И велела оставшемуся внизу Хольгеру выкладывать все как есть. Так и сказала:

– Выкладывай все как есть!

Номбеко была готова к чему угодно, но, когда спустя сорок минут Хольгер изложил свою историю, почувствовала облегчение.

– Да ерунда это. Если тебя не существует только в том смысле, что у тебя нет соответствующих бумажек, то ты не представляешь себе, сколько в ЮАР народу, которого тоже не существует. Да я и сама существую только потому, что дубине инженеру, на которого я ишачила, так было удобнее.

Слова Номбеко утешили Хольгера-2, и он тоже забрался на ящик и, устроившись в другом углу среди подушек, молча дышал. В самом деле, многовато для одного человека, начиная с бомбы в ящике под ними обоими и кончая только что выложенной автобиографией. Наконец он хоть кому-то рассказал всю правду о себе.

– Ну что, останешься или уедешь? – спросил Хольгер-2.

– Я бы осталась, – сказала Номбеко. – Если можно.

– Можно, – ответил Хольгер-2. – А теперь я бы немножко отдохнул.

– И я, – сказала Номбеко.

И вытянулась напротив своего нового друга, чтобы тоже перевести дух.

Тут из ящика послышался треск, и одна из досок стала отходить от его торца.

– Что это? – вскрикнул Хольгер-2, и в тот же миг на пол упала вторая доска и показалась женская рука.

– У меня есть предположения, – сказала Номбеко, и они тотчас подтвердились, когда из ящика вылезли, хлопая глазами, три сестрички-китаянки.

– Привет, – сказала младшая, увидев Номбеко.

– Поесть ничего не найдется? – осведомилась средняя.

– И выпить, – предложила старшая.