Ингмар и Хольгер-1 сошлись в том, что лучший способ почтить мамину память – это продолжить борьбу. Номер два полагал, что отец и брат заблуждаются, но ограничился тем, что спросил, кто, по их мнению, будет теперь зарабатывать на жизнь.

Ингмар, нахмурясь, признал, что среди всего, о чем ему в последнее время приходилось думать, данный пункт в приоритете не стоял. В сахарнице еще оставалось несколько сотенных, но скоро не станет и их, как не стало Хенриетты.

В отсутствие лучших идей бывший сотрудник почты решил снова устроиться на работу помощником все того же бухгалтера, которому как раз оставалось два года до пенсии. И который ответил, что ни в коем случае не позволит господину Квисту их ему омрачить.

Ситуация выглядела довольно тревожно – несколько дней кряду. Но тут умер тесть.

Ярый коммунист, который ни разу не видел собственных внуков (и не смог добраться до Ингмара), покинул мир на восемьдесят втором году жизни, исполненный обиды, оставленный дочерью, брошенный женой и окруженный торжествующим капитализмом. Но хотя бы не узнал, – поскольку прекратил существовать, – что все его имущество досталось Ингмару с его Хольгерами. Вернее, с Хольгером-1, который как раз существовал.

Лидер коммунистов Сёдертэлье, помимо политической деятельности, занимался импортом и продажей советской продукции. И до последнего разъезжал по шведским рынкам, продвигая там как свои товары, так и представления о величии СССР. Дело шло ни шатко ни валко что с одним, что с другим, но доходы все же покрывали наиболее насущные потребности, включая цветной телевизор, два похода в неделю в винный магазин и три тысячи крон в месяц в качестве пожертвования партии.

Первому номеру достался грузовик в приличном состоянии и гараж, он же склад, забитый всевозможными товарами: все эти годы старик закупался несколько быстрее, чем расторговывался.

Среди товаров имелись банки с черной и красной икрой, солеными огурцами и копченым крилем. А также грузинский чай, белорусский лен, русские валенки и чукотские тюленьи шкуры. Имелись и всевозможные эмалированные изделия, включая классическое зеленое мусорное ведро с педалью. Имелись furashki – головной убор русских военных, и ushanki – меховые шапки, позволяющие не замерзнуть в мороз. Имелись резиновые грелки и водочные стопки с нарисованной кистью рябины. А также плетенные из соломы тапочки сорок седьмого размера.

Имелось пятьсот экземпляров «Манифеста Коммунистической партии» на русском языке и двести оренбургских пуховых платков. Плюс четыре шкуры амурского тигра.

Все это и даже больше обнаружили Ингмар с сыновьями в гараже. И наконец, главное:

двух с половиной метровую фигуру Ленина из карельского гранита.

Будь тесть еще жив и пожелай он потолковать с зятем вместо того, чтобы его придушить, он мог бы рассказать, как приобрел статую по сходной цене в Петрозаводске у одного скульптора, имевшего неосторожность придать великому вождю человеческие черты. Стальной взор лидера стал как будто виноватым, а рука, вместо того чтобы указывать непосредственно в будущее, казалось, помахивает ведомым туда народным массам. Заказавший памятник глава города возмутился и потребовал от скульптора, чтобы тот немедленно убрал статую куда подальше, пока этого не сделали с самим скульптором.

Тут как раз и подвернулся тесть Ингмара, приехавший в очередное закупочное турне. И через две недели памятник уже лежал в Сёдертэлье, помахивая рукой в направлении стены гаража.

Ингмар и первый номер перебирали доставшиеся им сокровища и радостно посмеивались. На это семья сможет прожить не один год!

Номер второй радовался меньше. Он-то надеялся, что смерть матери не была напрасной, что теперь все изменится.

– Ленин нынче вряд ли котируется, – предположил он и тотчас был резко осажен.

– Откуда такой негатив? – вопросил папа Ингмар.

– Да уж, откуда такой негатив? – вопросил Хольгер-1.

– Да и «Манифест» на русском тоже, – добавил номер второй.

Товарных запасов в гараже хватило семье на восемь лет жизни. Папа Ингмар с близнецами пошел по стопам тестя, с рынка на рынок, так что уровень их жизни остался более или менее сносным, главным образом благодаря тому, что коммунисты Сёдертэлье перестали получать свою долю. Как, кстати, и налоговое управление.

Номер второй мечтал уехать, но утешал себя тем, что пока идет торговля, у отца и брата хотя бы нет времени на республиканскую ерунду.

По прошествии этих восьми лет в гараже остались только двух с половиной метровый Ленин из карельского гранита и четыреста девяносто восемь экземпляров «Манифеста Коммунистической партии» на русском языке. Один экземпляр Ингмар сумел продать слепому на ярмарке в Мариестаде. А второй пошел в дело по дороге на рынок Мальмамаркен, когда у Ингмара так прихватило живот, что пришлось присесть прямо в кювете.

Так что в этом смысле Хольгер-2 оказался прав.

– А теперь чем займемся? – спросил Хольгер-1, которого не посетило в жизни ни единой идеи.

– Чем угодно, лишь бы не королевской семьей, – сказал Хольгер-2.

– Нет уж, именно ею мы и займемся, – сказал Ингмар. – А то последнее время с этим делом у нас было слабовато.

Идея Ингмара относительно дальнейшего выживания семьи предполагала некоторую модификацию статуи. Дело в том, что у этого воплощения Ленина имелось определенное сходство с правящим шведским монархом. Сбить усы и бороду, подтесать нос, из кепки сделать кудри, и – хоп! – Владимир Ильич превращается в Его величество!

– Ты решил продать двух с половиной метровую статую короля? – спросил отца Хольгер-2. – У тебя вообще никаких принципов не осталось?

– Не надо мне грубить, любезный мой сын и отщепенец. Нужда закона не знает, это я постиг, еще когда молодым и проворным был вынужден экспроприировать новый велосипед у одного солдата Армии спасения. Которого, кстати, тоже звали Хольгером.

Его Хольгеры, добавил отец, даже вообразить не могут, сколько в этой стране зажиточных роялистов. Статуя короля может уйти и за двадцать, и за тридцать тысяч. А то и за сорок. А продавать грузовик – это уже потом.

Ингмар принялся за дело. Неделю он работал молотком и зубилом. И, как ни удивительно, преуспел. О папе можно говорить что угодно, подумал Хольгер-2 при виде результата, но в решимости ему не откажешь. Как и в художественных задатках.

Оставалось скульптуру реализовать. Идея Ингмара состояла в том, чтобы поднять статую лебедкой в кузов грузовика и отправиться объезжать имения графов и баронов в окрестностях Стокгольма, пока кто-нибудь из них не почувствует, что ему не обойтись без шведско-карельского гранитного короля у себя в парке.

Но операция по подъему статуи оказалась не такой простой: ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы бывший Ильич завалился на спину. Хольгер-1 выразил готовность помочь, если папа скажет, что ему делать. Номер второй стоял молча, сунув руки в карманы брюк.

Ингмар взглянул на своих мальчиков и решил, что лучше ни тому ни другому не путаться под ногами. Он все сделает сам.

– Отойдите назад и не мешайтесь, – сказал отец и закрепил тросы своей хитроумной подъемной системы.

После чего взялся за лебедку. И сумел собственноручно поднять статую вровень с кузовом.

– Еще чуточку, – сказал довольный антироялист за миг до того, как один из тросов лопнул.

Именно там и тогда борьба всей жизни Ингмара Квиста завершилась.

Потому что король смиренно поклонился, впервые заглянул ему в глаза и медленно, но неотвратимо обрушился на своего создателя.

Под тяжестью короля Ингмар погиб мгновенно, а сам король раскололся на четыре части.

Хольгера-1 охватило отчаяние. А рядом стоял второй номер, стыдясь, что не чувствует примерно ничего. И только смотрел на мертвого отца и на разбитого на куски короля.

Игра, похоже, закончилась с нулевым счетом.

Несколько дней спустя на странице «Лэнстиднинген Сёдертэлье» появилось сообщение:

Хольгеры-1 и 2 были полными копиями друг друга. И полными противоположностями.

Первый номер в миссии отца не сомневался ни секунды. У второго вопросы начали возникать уже в семилетнем возрасте и в дальнейшем только множились. В двенадцать лет второй уже понимал, что с головой у папы не все в порядке. А уж после смерти матери он ставил идеи Ингмара под сомнение все чаще и чаще.

Но он так никуда и не уехал. С годами он чувствовал все большую ответственность за отца и брата. К тому же номера первый и второй были близнецами, а разорвать такие узы не так-то просто.

Почему братья выросли настолько разными, сказать трудно. Разве что потому, что Хольгер-2 – тот, которого не существовало, – обладал тем самым пресловутым интеллектом, которого первый номер был лишен начисто.

Поэтому вполне естественно, что в школе именно номер второй писал все контрольные и сдавал экзамены. Он же сдал за брата на права, а потом учил его водить машину. Включая грузовик. Дедушкин «Вольво-F406» был их единственным имуществом, достойным упоминания. Вернее, имуществом Хольгера-1. Чтобы владеть имуществом, надо как минимум существовать.

Когда отца не стало, второй номер подумал было обратиться к властям и заявить о своем существовании, чтобы продолжить учебу. И дальше – встретить девушку и полюбить ее. И заняться с ней любовью. Интересно, каково это?

Но, поразмыслив, он понял: не так все просто. Может ли он, скажем, воспользоваться отличным аттестатом, полученным по окончании гимназии? Ведь аттестат-то принадлежит брату. А сам Хольгер-2, с формальной точки зрения, не окончил и начальной школы.

К тому же предстояло решать более насущные вопросы. Например, на что Хольгерам теперь жить. Хольгер-1 как существующий и в силу этого обладающий паспортом и правами мог бы попробовать куда-нибудь устроиться.

– Устроиться? – переспросил первый.

– Ну да, на какую-нибудь работу. В двадцать шесть лет это нормально.

Хольгер-1 предложил второму номеру взять это на себя – от его имени. Примерно как в школе. Однако номер второй сказал, что теперь, когда король убил их отца, детство кончилось. И он, Хольгер-2, не намерен выполнять любую блажь брата – а уж тем более папы Ингмара.

– Не король, а Ленин, – сердито возразил Хольгер-1.

Какая разница, кто именно упал на Ингмара, отвечал номер второй, да хоть сам Махатма Ганди. Это дело прошлое. А им пора строить будущее. Желательно совместное, но при условии, что дорогой братец выбросит на помойку все свои идеи насчет смены государственного устройства. Первый пробормотал, что своих идей у него отродясь не было.

Удовлетворившись подобным заявлением, Хольгер-2 провел несколько дней в раздумьях, что делать дальше.

Самым насущным вопросом была пустота в холодильнике.

Выходом могла стать продажа этого самого холодильника. Вместе с домом.

Семейный хутор близ Сёдертэлье сменил владельца, а братья переселились в кузов грузовика «Вольво-F406».

Но продали они не дворец, а крохотный хуторок, к тому же здорово запущенный с тех пор, как лет сорок тому назад папа Ингмар начал чудить. Формальный собственник Хольгер-1 получил за отчий дом лишь сто пятьдесят тысяч крон. Да и этих денег хватит ненадолго, если Хольгеры чего-нибудь не придумают.

Номер первый поинтересовался мнением номера второго насчет возможной стоимости верхней четверти папиной статуи. Тогда номер второй взял стамеску и молоток и принялся дробить упомянутую четверть на мелкие куски, чтобы закрыть тему. Когда он закончил, то сказал, что четыреста девяносто восемь экземпляров «Манифеста» на русском намерен сжечь, но сперва хотел бы немного пройтись.

– Только не слишком задумывайся, пока меня нет, будь так добр.

Скажем, акционерное общество «Хольгер&Хольгер»? Почему бы и нет? Бюро перевозок? У них как-никак есть грузовик. Только он, грузовик, у них и есть.

Хольгер-2 дал в местную газету объявление, что «маленькая транспортная компания ищет заказы», и тотчас получил отклик от некоего предпринимателя-подушечника из Гнесты. Тот как раз нуждался в помощи с транспортировкой: его дистрибьютор стал забывать не только отправлять каждый пятый заказ, но и отчитываться о каждой второй сделке в налоговой, в результате чего оказался вынужден переехать в пенитенциарное заведение Арнё на перевоспитание. Государство предполагало, что на адаптацию дистрибьютора уйдет года полтора. Подушечник, ближе знавший натуру своего дистрибьютора, считал, что времени это займет несколько больше. Как бы то ни было, дистрибьютор сидел, и подушечнику срочно требовался кто-нибудь на замену.

Предприятие «АО Пух&Перины из Гнесты» спокон веку производило подушки для гостиничной отрасли, а также для местных муниципальных учреждений и организаций. Поначалу дела шли неплохо, потом похуже, потом и вовсе замерли. Тогда предприниматель уволил четырех сотрудников, решив импортировать подушки из Китая. Стало полегче, но скучнее: он чувствовал, что стареет. Работа его вымотала, ему все надоело, и он занимался своим ремеслом по инерции, давно позабыв, что в жизни бывает что-то еще.

Хольгеры-1 и 2 встретились с предпринимателем в его производственном и складском помещении на окраине Гнесты. Окрестности выглядели убого: склад, ветхий, подлежащий сносу дом, между ними площадка, а через дорогу давным-давно закрытая гончарная мастерская. Ближайшее предприятие – пункт приема металлолома, а вокруг – одни пустыри.

Поскольку Хольгер-2 разговаривать умел, а Хольгеру-1 велел помалкивать, то предприниматель решил, что новая схема распространения товара выглядит надежно. Квартиры в доме под снос были не то чтобы первый сорт, но если братья хотят занять одну из них или две, то и нормально. Сам предприниматель жил ближе к центру городка.

Все разрешилось, казалось бы, к лучшему, как вдруг пенсионный фонд напомнил предпринимателю, что тому вот-вот исполнится шестьдесят пять лет и он получит право на пенсию. Подушечник об этом и думать забыл! Какое счастье! Настала пора уйти на пенсию и радоваться жизни. Ничего не делать на полную ставку – предприниматель только об этом и мечтал. А может, еще и – трали-вали? Он не плясал с конца лета шестьдесят седьмого, когда поехал в Стокгольм, чтобы сходить в «Нален», и убедился, что знаменитый дансинг закрылся, превращенный в Свободную церковь.

Если предпринимателя уведомление о пенсии обрадовало, то Хольгеру и Хольгеру добавило проблем.

Что ж, терять братьям было нечего, так что второй номер решил брать быка за рога. И предложил, чтобы АО «Хольгер&Хольгер» приняло на себя руководство всем предприятием, включая склад, дом под снос и гончарную мастерскую. За это предприниматель будет до конца своей жизни получать от братьев по тридцать пять тысяч крон на руки в месяц.

– В качестве добавки к пенсии, – объяснил Хольгер-2. – Мы бы выкупили у вас бизнес напрямую, но есть сложности с наличными.

Новоиспеченный пенсионер обдумал предложение. Затем обдумал его еще раз. И сказал:

– Идет! Только давайте не тридцать пять тысяч, а тридцать. Плюс одно условие!

– Условие? – переспросил Хольгер-2.

– Да. Видите ли, дело вот в чем…

Скидка предполагала, что Хольгер и Хольгер возьмут на себя заботу об инженере-американце, которого предприниматель четырнадцать лет назад обнаружил в гончарной мастерской. В ходе вьетнамской войны американец строил подкопы, подвергался постоянным атакам вьетконговцев, был серьезно ранен, лечился в японском госпитале, а выздоровев, сделал подкоп в полу палаты и сбежал на Хоккайдо, добрался зайцем на рыболовном траулере до советской границы, перебрался на советское пограничное судно, оказался в Москве, затем в Хельсинки, откуда уехал в Стокгольм и попросил в Швеции политического убежища.

Но в Стокгольме у вьетнамского дезертира сдали нервы. Ему всюду мерещилось ЦРУ и казалось, что его вот-вот схватят и снова отправят на войну. Из столицы он сбежал, слонялся по пригородам, забрел в Гнесту, нашел брошенную гончарную мастерскую, пробрался туда и устроился спать под брезентом. Попал он туда не совсем случайно: душой и сердцем американец был гончаром. А инженером и военным стал по настоянию отца.

Гончарная мастерская служила подушечнику не столько для производства горшков, сколько для той части подушечной бухгалтерии, которая не терпела дневного света. Ради этого он несколько раз в неделю заходил в мастерскую. И однажды там из-за папок высунулась перепуганная физиономия американца. Предприниматель его пожалел. Пусть остается, если только переселится в одну из квартир дома под снос на Фредсгатан, 5. Ежели американцу хочется вернуть мастерскую к жизни, то ради бога, но при условии, что дверь в комнату без окон будет постоянно заперта.

Американец не без страха поблагодарил за предложение, после чего немедленно и без спроса начал копать подземный ход из квартиры на первом этаже по Фредсгатан, 5 до мастерской по ту сторону улицы. Когда предприниматель застиг его за этим делом, инженер ответил, что ему нужен путь к отступлению, когда в двери постучится ЦРУ. Строительство туннеля заняло много лет. К тому времени, когда он был готов, вьетнамская война давно кончилась.

– Американец, само собой, не в себе, но входит в цену, – сказал утомленный предпринимательством предприниматель. – Хлопот с ним никаких, а живет он с горшков, которые делает на гончарном круге и продает на окрестных рынках. С придурью, но безвредный – для всех, кроме самого себя.

Хольгер-2 колебался. Дополнительной придури под боком как-то не хотелось: хватало братца с отцовским наследием. С другой стороны, сделка позволяла братьям поселиться в развалюхе не хуже того американца. Какое-никакое, а жилье взамен матраса в кузове.

Второй номер согласился взять на себя ответственность за невротика американца, а взамен все имущество бывшего предпринимателя было переписано на новое акционерное общество, основанное номером первым.

Наконец-то утомленный предприниматель смог расслабиться! На другой день он отправился в Стокгольм насладиться жизнью, отмокнуть в классических банях «Стуребадет», а потом шарахнуть шнапса под селедочку в ресторане «Стурехоф».

Но он забыл, что со времени его последнего посещения шумной столицы страна успела перейти на правостороннее движение. В Гнесте это как-то прошло незамеченным. Так что, переходя улицу Биргер-Ярлсгатан, предприниматель посмотрел не в ту сторону.

– Жизнь, я иду к тебе! – воскликнул он.

И тотчас угодил под автобус.

– Как печально вышло, – сказал Хольгер-1, когда братья узнали о случившемся.

– И дешево, – сказал Хольгер-2.

Хольгер и Хольгер отправились навестить американца, сообщить о трагическом происшествии с подушечным предпринимателем, а также заверить мистера гончара, что он имеет право жить здесь и дальше, поскольку это входит в договоренности с покойным, а договоренности следует соблюдать.

Хольгер-2 постучал в дверь.

Внутри было тихо.

Хольгер-1 тоже постучал.

– Вы не из ЦРУ? – спросил голос из-за двери.

– Нет, из Сёдертэлье, – сказал Хольгер-2.

На несколько секунд наступила тишина. Затем дверь осторожно открыли.

Встреча прошла успешно. Поначалу было некоторое напряжение, но оно сошло на нет, едва Хольгер и Хольгер намекнули, что по меньшей мере у одного из них отношения с социумом тоже не то чтобы простые. Что до американца, то он и в самом деле попросил в свое время убежища, но с тех пор на шведские власти не выходил и теперь боялся даже гадать, чем это сегодня может для него обернуться.

Узнав, что дом под снос сменил собственника, гончар тем не менее решил в нем остаться: мало что указывало на то, что Хольгер и Хольгер работают на ЦРУ. Точнее, вообще ничего, ведь какие они там в своем ЦРУ ни ушлые, им в голову не придет отправить на одно и то же задание двух идентично выглядящих агентов с одинаковыми именами.

Задумался американец и насчет предложения Хольгера-2 время от времени развозить подушки. Но потребовал снабдить машину фальшивыми номерами, чтобы ЦРУ не смогло его локализовать, если его вдруг засечет одна из их тысяч размещенных по стране скрытых камер.

Хольгер-2 покачал головой, но отправил брата на ночное задание – стащить пару номерных табличек. Когда же гончар потребовал еще и перекрасить грузовик в черный цвет, чтобы легче уходить на темной лесной дороге от ночной погони, если пресловутая спецслужба сядет-таки ему на хвост, номер второй решил, что с него, пожалуй, довольно.

– Думаю, подушки мы и сами развезем. Но в любом случае спасибо.

Гончар долго смотрел вслед Хольгеру-2. С чего это он вдруг передумал?

Хольгера-2 не слишком устраивало, как складывается его жизнь, даже несмотря на договоренность с подушечной фирмой и квартиру в доме под снос. Не без зависти он констатировал, что номер первый завел подружку. На взгляд номера второго, она тоже была с придурью, а впрочем, рыбак рыбака видит издалека. Это была девица лет семнадцати, обозленная на всех и вся, кроме разве что Хольгера-1. Познакомились они в центре Гнесты, где юная злюка проводила одиночную демонстрацию против коррумпированной банковской системы. В качестве самозваного представителя никарагуанского революционера Даниэля Ортеги девица потребовала заем в размере полумиллиона крон, но директор банка – кстати, приходившийся юной злюке отцом – заявил, что подобная сумма не может быть одобрена посреднику: президенту Ортеге надлежит явиться в Гнесту собственной персоной, чтобы подтвердить свою личность и кредитоспособность.

Кредитоспособность? Уж кому бы говорить про способности, только не директору банка, способному повернуться спиной к родной дочери!

Так что – демонстрация! Имевшая, впрочем, ограниченное воздействие, поскольку публика состояла из отца девицы, застывшего в дверях банка, двух помятых мужчин на лавочке, дожидавшихся открытия винного магазина, и Хольгера-1, отправившегося в центр купить пластырь и хлоргексидин, поскольку при попытке заколотить дырку в полу в их с братом квартире он угодил молотком себе по большому пальцу.

Догадаться, о чем думал отец, труда не составляло. Помятые мужчины на лавочке предавались мечтам о том, сколько и чего они бы купили в винном магазине, будь у них эти полмиллиона (более дерзкий из двоих замахнулся на сто бутылок водки «Эксплорер»), – а что до Хольгера-1, то его девица буквально ослепила. Ведь она сражается за президента, который, в свою очередь, ведет, мягко говоря, неравный бой против США и почти всего остального мира.

Когда девица додемонстрировала свою демонстрацию, он представился и поведал о своей мечте – низложить короля Швеции. В пять минут оба поняли, что созданы друг для друга. Девица направилась к несчастному отцу, так и стоявшему в дверях банка, и объявила, что он может катиться ко всем чертям, потому что она переезжает к… как его? К Хольгеру!

Номера второго выставили из общей с первым квартиры, и ему пришлось занять еще более убитую квартиру напротив. Жизнь продолжала катиться своим злосчастным путем.

Но однажды Хольгеру-2 случилось поехать в Упландс-Вэсбю, к северу от Стокгольма, в лагерь для беженцев при Государственном миграционном ведомстве. Он свернул на территорию, припарковался возле склада и заметил сидящую на скамейке чернокожую женщину, явно новенькую, – но больше о ней не думал, а стал заносить на склад привезенные подушки. Когда он вышел, женщина неожиданно к нему обратилась. Он ответил со всей учтивостью и услышал восхищенный ответ: неужели такие люди, как он, существуют?

Эти слова пронзили Хольгера в самое сердце, и он не удержался от признания:

– На самом деле нет.

Знай второй номер, чем все обернется, он бежал бы оттуда со всех ног.