Глава 10
Ломтев стоял и смотрел, как в голубом летнем небе удаляется императорский вертолет. Танеев подошел и встал рядом, охранники держались поодаль, на расстоянии, с которого уже нельзя подслушать без специальных устройств, но еще можно успеть прийти на помощь в случае чего.
Правда, с той опасностью, что улетала сейчас в сторону Москвы, они бы все равно не смогли совладать.
— Что это было? — спросил Ломтев.
— Не помню. Тополь? Какая разница, — сказал Танеев. — Скажу садовнику, пусть уберет тут… Что он сказал?
— Что ваша затея висит на волоске, — сказал Ломтев. — Что если мы начнем войну, то он сам ее закончит к общему неудовольствию сторон.
— Э… Хм…
— Вам надо позвонить, — сказал Ломтев.
— Действительно, надо, — согласился Танеев.
— Почему вы не дали мне никаких инструкций? — поинтересовался Ломтев. — Это ваша операция вообще хоть как-то продумывалась, или вы все время собираетесь импровизировать на коленке?
— Вы должны понять, что мы разрабатывали сына, — сказал Танеев. — О характере взаимоотношений старшего князя и императора нам почти ничего неизвестно. Это другое поколение…
— Вы — дилетанты, — сказал Ломтев. — И я напомню вам об этом разговоре в тот день, когда нас всех будут вешать.
— Высших аристократов в империи не вешают, — сказал Танеев.
— Вот как? А что с ними делают?
— Император оказывает им последнюю почесть, пожимая им руку, — сказал Танеев.
— Так себе почесть, — сказал Ломтев. — Возможно, я предпочел бы веревку.
***
Итак, у Ломтева оставалось чуть менее недели до испытания силы, а сила больше никак себя не проявляла. Ломтев валялся в кровати, читал местный интернет и пытался найти решение, но для его случая такового не существовало.
Испытание силы было чем-то вроде вступительного экзамена в ряды аристократов. Каждый отпрыск благородного рода должен был пройти его в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет (можно и позже, но это уже считалось неприличным), чтобы подтвердить свое право на принадлежность к семье.
И поскольку речь шла о семейной магии, обычно старшие родственники помогали им с инициацией силы, учили, как делать первые шаги. Ломтеву такой услуги оказать никто не мог.
Если же юный дворянчик оказывался напрочь лишен способностей и заваливал свое испытание, его лишали титула, лишали фамилии, выплачивали минимальное, зависящее от общего состояния семьи, пособие, и отправляли в вольное плавание. Кое-кого, конечно, оставляли при клане, но приживалы особым уважением не пользовались.
Если же сила вдруг пробуждалась у простолюдина, он тоже был вправе заявить о своем испытании силы, и, после его успешного прохождения, ему выдавали мелкий дворянский титул, и простолюдином он быть переставал.
Некоторые простолюдины пытались уклониться от испытания, в основном, по принципиальным соображениям, но если они начинали использовать силу и об этом узнавала СИБ, финал таких историй был довольно предсказуем и, как правило, трагичен.
Этим император руки не жал. Оперативники просто стреляли им в голову. Где находили, там и стреляли.
Если же магия простолюдина превышала возможности отряда оперативного реагирования СИБ, в дело вступала знать. Но такие случаи можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Поняв, что с пробуждением силы ему никто не поможет, Ломтев решил больше узнать о мире, который, с одной стороны, был похож на его собственный, а с другой стороны, самым кардинальным образом от него отличался. Начал Ломтев с геополитики.
В отсутствие США на мировой политической арене было три основных игрока, и все они были империями. Российская, Британская, и, как ни странно, Великий Китай, которому удалось вырваться из-под колониального гнета британцев и устроить им веселую жизнь.
Ломтев как раз начал читать статьи о разделе американских континентов, как рядом с окном возник призрак старого князя. Ломтев отложил планшет.
— Видимо, ты хочешь мне что-то сказать? — поинтересовался он.
— Познакомился? — спросил старый князь, и было понятно, про какое знакомство он спрашивает. — Впечатлен?
— Брутальный мужчина, — согласился Ломтев.
— А ты думал, тут одни сплошные игрушечки?
— Не понимаю, что тебя так радует, — сказал Ломтев. — В императорах у вас ходит смерть.
— Это же логично, — сказал старый князь. — Смерть — это высшая мера, смерть — это конечная точка, смерть — это непреодолимая сила. Смерть венчает все.
— Я не знаю, как тут с логикой, а вот с символизмом явно не задалось, — сказал Ломтев. — Что за империю вы строите со смертью во главе?
— Уже построили, — сказал старый князь.
— Но люди, как я понимаю, не слишком-то довольны, — сказал Ломтев. — Дальневосточная республика поднимала восстание дважды, и во второй раз оно оказалось успешным, и, если вот эта штука, — Ломтев постучал пальцем по планшету. — Мне не врет, то случилось это уже в годы правления вашего славного императора.
— Люди довольны, — возразил старый князь. — Люди живут по укладу.
— А кто тогда поднимает восстания?
— Бунтовщики.
— Ясно, — сказал Ломтев. — А бунтовщики, значит, не люди?
— Нет. Они народ. А народ сер, глуп, необразован и сам не знает, чего хочет, — отрезал старый князь. — Им слишком легко манипулировать, что и продемонстрировали на Дальнем Востоке британские агенты влияния. Но мы еще вернем мятежную провинцию в лоно империи. Император обещал это в одной из своих программных речей.
Вот значит, как, подумал Ломтев. Великая и неделимая империя, территориальная целостность и прочее, прочее, прочее. А я думал, они умнее и пытаются использовать ДВР в качестве буферной зоны между своими границами и Великим Китаем.
— Мы вернем себе Дальний Восток, а потом сокрушим Китай и сбросим его в Тихий океан, — не унимался старый князь.
Видимо, возраст таки берет свое, подумал Ломтев. Или тот факт, что большую часть мозга контролирую я, а ему остались какие-то крохи, но дед явно выдает желаемое за действительное. Империя вряд ли готова к войне, а к двум войнам подряд, причем против самой многочисленной армии мира, не может быть готов вообще никто.
Сила, это, конечно, круто, но в Китае и своя аристократия есть.
И на каждого Громова может найтись громоотвод.
— Что-то ты совсем приуныл, демон, — заметил старый князь.
— С тоскою я гляжу на ваше поколение, — сказал Ломтев. — Как бы вы ни пыжились, боюсь, что исторические процессы вам все равно не остановить, и весь мир стоит на пороге большой крови.
— Кровью старого солдата не испугать.
— В том-то и беда, что решения будут принимать старые солдаты, который кровью не испугать и вообще ничем не испугать, — сказал Ломтев. — А расплачиваться будут молодые солдаты. И те, кто и вовсе не солдаты и никогда этого не хотел.
— Ты либерал, что ли, демон?
— Нет, — сказал Ломтев. — Но и не монархист.
— Тогда трудно тебе здесь придется.
— Ну, вам со мной тоже будет нелегко.
***
И вот настал день испытания силы.
Утром в поместье Танеева снова приехал бронеавтомобиль, и Ломтев снова загрузился внутрь, в салон без окон, но на этот раз с ним были только Танеев и Крестовский, и значит, можно было поговорить.
— Испытание уже идет, — сказал Крестовский, когда они тронулись в путь. — Сейчас там экзаменуется молодежь, ваш выход в самом конце, так что времени у нас с запасом.
— Хорошо, — сказал Ломтев.
На неделе к нему вызвали портного, который снял мерку и сшил под его фигуру несколько костюмов. Для испытания Ломтев надел коричневую тройку и даже повязал галстук.
Еще ему подстригли бороду и привели шевелюру в нормальное состояние. Глядя в зеркало, Ломтев по-прежнему не узнавал себя, но и случайно ожившим покойником, как в первые часы, проведенные в теле князя, он уже не выглядел.
Честные, заслуженные восемьдесят девять…
Силы, не магические, а обычные, вернулись почти в полном объеме. Зрение восстановилось до привычного, и Ломтев вполне мог обходиться без очков. Так же, как он вполне мог ходить без трости, но все равно носил ее с собой. Ведь неплохо, если у тебя всегда под рукой довольно тяжелая палка, которой можно огреть кого-нибудь по хребтине. А если уж дела пойдут совсем плохо, то и двадцатью сантиметрами прочной закаленной стали можно супостата приголубить.
— Главное, не нервничайте, — сказал Крестовский. — Чем бы ни закончилось это испытание, для нас это будет не конец.
— Я и не нервничаю, — сказал Ломтев.
Но он врал.
Конечно же, он переживал. Не из-за боязни своего провала или обещания императора, а из-за Ирины. Ведь от итогов его выступления зависело, как быстро им позволят увидеться. И что это будет за встреча.
Крестовский хлопнул его по плечу.
— Скажите, граф, а в чем ваша сила?
— А вы до сих пор этого не выяснили?
— Я решил, что будет проще спросить.
— Я быстрый, — сказал Крестовский.
Это плохо, подумал Ломтев. Лучше бы моим куратором назначили кого-нибудь умного. Или такой суперсилы у них тут попросту нет?
— Быстрее молнии?
— Мне не довелось это проверить. Но могу сказать, что быстрее пули. Это мне проверить как раз довелось.
— Понятно, — сказал Ломтев.
Они прибыли.
Броневик заехал на очередную подземную стоянку — скоро Ломтеву будет казаться, что весь этот мир состоит из подземных стоянок и мирных пасторальных поместий — "путилинцы" открыли им двери, и Ломтев выбрался на бетон.
Видимо, им предоставили какой-то отдельный бокс, потому что других автомобилей, помимо машин сопровождения, рядом не обнаружилось.
Крестовский указал рукой на лифт.
— Нам туда, — сказал он. — Охрана останется здесь, за безопасность на полигоне отвечает СИБ.
Ломтев состроил саркастическую гримасу.
— Да, СИБ несовершенна, — сказал граф, правильно истолковав его выражение лица. — Но таковы правила игры, в которую мы все согласились играть.
Они поднялись на лифте, миновали пост СИБ, где Ломтева таки заставили расстаться с тростью, и прошли по короткому коридору к комнате ожидания. Там Крестовский сразу же развалился в кресле, а Танеев включил монитор, на который велась трансляция с полигона.
Как раз в тот момент, когда очередной юный претендент на дворянское звание насылал огненный смерч на группу ничего не подозревающих и не способных ему ответить манекенов.
— Второй ранг, как минимум, — отметил Танеев. — Далеко пойдет. Кстати, а кто это?
— А какая разница? — спросил Крестовский. — Многие семьи работают с огнем. Одна из самых распространенных наступательных практик.
— А если сила не наступательная? — поинтересовался Ломтев. — Если с ее помощью нельзя манекены крушить?
— Тогда претендент может прийти со своим инвентарем, — сказал Крестовский. — Заранее его согласовав, конечно же. И пройдя соответствующие проверки. Для вас мы специальных условий не обговаривали.
— Но на самом деле, существует не так уж много сил, при помощи которых нельзя крушить, — заметил Танеев. — А у целительского корпуса свои собственные испытания.
Нет, мрачно подумал Ломтев, нельзя объять необъятное, нельзя за неделю узнать все об этом мире. Нельзя узнать даже только то, что нужно именно тебе.
Потому что невозможно понять, а что же именно тебе нужно.
Бушующее на экране пламя сменилось темным фоном с цифрами обратного отсчета. Пятнадцать минут.
— Скоро ваш выход, — сказал Крестовский и указал на вторую дверь комнаты ожидания. — Идите туда… Виктор. Этот путь вам придется проделать одному.
Ломтев подошел к двери.
— Удачи, — сказал Крестовский.
— Удачи, — эхом отозвался Танеев.
Ломтев ничего не ответил и пошел один.
***
Полигон для испытания силы напоминал Ломтеву несколько урезанный футбольный стадион. Поле было примерно такого же размера. только залитое бетоном вместо травы, а вот трибун было заметно меньше, всего две.
Одна была предназначена для аристократов. Там были удобные кресла, в которых сидели элегантно одетые люди, а поверх бронестекла переливалась всеми цветами радуги пленка силового поля, поддерживаемого несколькими магами сразу.
Вторая трибуна была больше и предназначалась для плебса. Вместо кресел там были скамьи, бронестекло было мутным, а силовое поле попросту отсутствовало, ибо зачем тратить столь ценный магический ресурс на тех, кого старый князь называл народом?
Тем не менее, эта трибуна была заполнена до отказа. Наверное, с них еще и денег за билеты попросили, ведь не каждый день обычный человек может увидеть, как высшая каста макивары магическими талантами шарашит.
Ломтев прошел по коридору, поднялся на два лестничных пролета, сделал еще пару десятков шагов, и перед ним распахнулась дверь, ведущая к испытанию силы.
Ломтев шагнул за порог, за которым должна была решиться его дальнейшая судьба. До него доносился шум толпы, приглушенные разговоры с трибуны знати, свист и улюлюканье с трибуны плебса, и, разумеется, многие снимали видео.
Ломтев дошел до середины поля.
Сгоревшие манекены уже заменили на новые, и до них было метров тридцать. Ломтев остановился, угрюмо глядя перед собой.
Голос из громкоговорителя объявил его фамилию и цель его визита. С трибуны простолюдинов заулюлюкали еще громче.
Может, нормальных людей такие зрелища вообще не привлекают?
Ломтев перевел взгляд на трибуна аристократов и сразу же увидел сыночка. Тот сидел в центральной ложе и о чем-то весело переговаривался с довольно миловидной дамой в коктейльном платье.
Жена? Любовница?
Какая, в сущности, разница?
Распорядитель испытания закончил вступительную речь и дозволил Ломтеву начинать.
Ломтев посмотрел на человекоподобные мишени.
Их было двенадцать, пластиковые, на вид довольно прочные. Ломтев пожелал им всего плохого, но они продолжали стоять.
У переднего ряда мишеней даже были нарисованы лица, и Ломтеву показалось, что они улыбаются.
Довольно противно, почти как люди.
Волнение ушло, пришла обреченность.
Сила не проявлялась.
Ломтев продолжал стоять, под свистом и насмешками толпы.
— Уходи, старик! — кричали ему, и он уже не разбирал, с какой трибуны. — Твое время прошло! Сдавайся!
Ломтев стоял и смотрел перед собой, чувствуя, как внутри него поднимается гнев.
Меня! Как мальчишку! Перед толпой! Князя!
Ломтев понял, что это был не его гнев.
Это был гнев старого князя, для которого ситуация с испытанием была унизительна в принципе. И вдвойне унизительна от того, что он это испытание, кажется, проваливал.
Но вместе с гневом внутри Ломтева поднималась сила. И если гнев принадлежал старому князю, то сила была его собственной.
Его правый кулак снова налился тяжестью, способной крушить броню.
И продолжал наливаться.
Но как это использовать? Подойти ближе и крушить манекены кулаком, по одному? Может, это что-то кому-то и докажет, но это не стильно.
В этом нет изящества.
Так, в принципе, смог бы любой боксер.
Ломтев стоял и копил силу, природы которой пока не понимал. Природу которой не смогли определить ни старый князь, повидавший всякое, ни волхв, всякие испытавший.
Решение пришло спонтанно. Скорее всего, это была даже и не решение, а просто Ломтев решил отдаться на волю непонятно откуда взявшимся инстинктам.
Он рухнул на одно колено и со всей силы ударил кулаком о бетонный пол.
Боль от этого удара пронзила все его тело, но вместе с болью пришла ясность и понимание, и он ударил еще раз.
И еще, разбивая пальцы в кровь.
Бетон под его кулаком лопнул.
Полигон содрогнулся.
Толпа ахнула и наконец-то заткнулась.
По бронестеклу пошла паутина трещин, от которых не спасало даже силовое поле.
— Достаточно, ваша светлость! — крикнули из динамиков, и в этом крике была и капля отчаяния. И страх. — Остановитесь, князь!
Ломтев остановился.
Поднялся на ноги, машинально стряхивая с брюк пыль.
Поднял взгляд и увидел, что трещина в бетоне тянется до противоположного конца поля, местами достигая пары метров в ширину.
Мишени уже не стояли на своих местах и не улыбались так ехидно.
Они были растерты в пыль.
— Колебатель Тверди! — крикнули с трибуны, и Ломтев уже не различал, с какой именно. — Был сыном Зевса, а стал наследником Посейдона!
Ломтев ухмыльнулся и поискал глазами "сына".
Нашел.
Тот выглядел испуганным и довольным одновременно, и сложно сказать, как это ему удавалось.
И если причина его испуга была довольно очевидна, но причину его довольства Ломтев понял чуть позже.
— Поздравляю, отец! — выкрикнул князь Громов из своей ложи, и голос его, усиленный микрофоном, разнесся по всему полигону. — Не знаю, с какими богами ты заключил сделку, но сегодня тебе удалось подтвердить свое право на титул! Однако, это не фамильная сила Громовых, и ты больше не один из нас! Ты больше не член семьи, не часть клана! Отныне ты — сам себе клан!
