Религией Гюстава Флобера (1821–1880) была литература. Он впал в то, что Уайтхед назвал бы наваждением идеального словаря: поверил, будто для каждой вещи в нашем запутанном мире есть предназначенное ей, единственно верное слово, mot juste, и долг писателя — это слово найти.

Как в доказанную истину, поверил он и в то, что искомое слово — самое благозвучное. Он никогда не торопил свое перо; в его наследии нет ни одной небрежной, неотшлифованной фразы. Ему хотелось и удавалось быть честным, а нередко и по-настоящему увлеченным писателем. «Проза родилась недавно, — писал он. — Стихотворная форма — достояние древних литератур. Возможности стиха исчерпаны; другое дело — проза». И в другом письме: «Роман еще ждет своего Гомера».

Самая поразительная из многочисленных флоберовских книг — «Искушение святого Антония». Источниками его вдохновения были старая пьеса для театра марионеток, картина Брейгеля, байроновский «Каин» и гётевский «Фауст». В 1849 году, после полутора лет упорного труда, Флобер пригласил к себе ближайших друзей Буйе и Дюкана и с воодушевлением прочел им гигантскую рукопись объемом свыше пятисот страниц. Чтение вслух продолжалось четыре дня. Последовал не подлежащий обжалованию приговор: бросить книгу в огонь и постараться не вспоминать о ней. Друзья посоветовали Флоберу подыскать тему попроще, без лирики. Покорившись, Флобер написал «Госпожу Бовари», которая и вышла в свет в 1857 году. Что касается рукописи, то смертный приговор приведен в исполнение не был. Флобер ее переписал и сократил. А в 1874 году все-таки напечатал.

Эта книга написана со сценическими ремарками, как пьеса. К счастью для нас, она обходится без излишней щепетильности, которая сковывает и портит остальные флоберовские вещи. Фантасмагория относится к третьему веку христианской эры, а говорит о девятнадцатом. Святой Антоний — это опять-таки Флобер. В увлекательных и блестящих последних пассажах отшельник хочет стать всем — наподобие Брамы или Уолта Уитмена.

Альбер Тибоде назвал «Искушение» гигантским «цветком зла». Как бы посмотрел на эту смелую и неуклюжую метафору сам Флобер?