Я пребывал в унынии с тех пор, как Международная группа экспертов по изменению климата опубликовала свой последний отчет в минувшем октябре. Я в унынии прямо сейчас, когда печатаю эти слова; есть вероятность, что я все еще буду в унынии, когда вы прочитаете их месяц спустя. Если вам случилось прочитать в моем блоге пост от 26 октября, вы знаете, почему. Если не случилось – вот краткий пересказ:

• Нет вообще никакой надежды, что мы достигнем цели, установленной Парижским соглашением, и ограничим рост глобального потепления двумя градусами по Цельсию.

• Даже если мы достигнем этой цели, результаты будут апокалиптическими.

• Результаты были бы всего лишь катастрофическими, если бы мы сумели ограничить рост полутора градусами по Цельсию – для примера, мы бы потеряли всего лишь 70–90 % кораллов на планете, а не все, – однако единственным способом сделать это было бы – помимо прочего – отказаться от углерода на тридцать лет, урезать потребление мяса на 90 %, а также изобрести новые волшебные технологии, чтобы высосать гигатонны углерода из атмосферы.

Теперь наш самый оптимистичный сценарий – глобальная катастрофа, и шансы, что мы перескочим даже через такую низкую планку, невелики. Тем временем народ уже пожал плечами и опять пошел постить видео про котиков в фейсбуке.

Считайте колонку этого месяца своего рода кодой для моего октябрьского поста. Сегодняшний урок таков: тот пост был чересчур мягкосердечен. Он принимал на веру слова МГЭИК: у нас есть двенадцать лет, чтобы начать, и если мы это сделаем, то у нас будет шанс уберечь от пожара хоть что-то.

В реальности, похоже, никакого шанса у нас может не быть.

Первое, что нужно держать в уме: отчеты МГЭИК научны, а науке свойственен консерватизм. Если результаты убедительны лишь на 90 %, наука их отвергнет. Обычный порог статистической значимости – 95 %, часто 99 %; все, что ниже, списывается на случайность. А это значит, что – особенно в таких сложных, шумных системах, как экосфера планеты, – настоящие эффекты теряются в помехах и статистической строгости. Ваша комната может быть охвачена пламенем, а статистика ничего не покажет; результаты станут «значимыми», лишь когда вспыхнет кровать.

Второе, что нужно держать в уме: даже среди тех – особенно среди тех – кто признает опасность глобального потепления, существует почти патологическое стремление оставаться позитивными вопреки всему. Хорошим примером служит реакция на статью Дэвида Уоллеса-Уэллса – «Необитаемая Земля» – опубликованную в New York Magazine в 2017 году. Это была статья, которая не сдерживала ударов, которая описывала уготованное нам будущее, не обращая внимания на консервативные шоры девяностопятипроцентного порога, – а ученые и активисты в один голос осудили ее как мрачную и контрпродуктивную.

Октябрьский отчет МГЭИК во многом реабилитировал Уоллеса-Уэллса, однако Патологическая Надежда никуда не делась. Мы, в конце концов, все еще хотим спасти мир, а переизбыток отчаяния только парализует людей: если не предложить им надежду, ты никогда не вдохновишь их на перемены. Если чуток не подсластить пилюлю, у них не будет причин пытаться исправить ситуацию.

Нельзя говорить людям, что они обречены. Даже если они обречены.

Что приводит нас к Джему Бенделлу из Камбрийского университета. У Бенделла докторская степень по международным отношениям, а не климатологии, однако он способен прочесть письмена на стене не хуже других (а наше положение в конце концов уходит корнями в политику, а не в науку). Он замечает, что мы можем снизить выброс CO₂ хоть на 25 %, но это будет нивелировано уже существующим потеплением в результате продолжающейся потери арктических льдов (и, соответственно, понизившегося альбедо). Он указывает, что прогнозы МГЭИК всегда были чересчур оптимистичны, что наблюдаемые тенденции всегда оказываются хуже, чем самые страшные сценарии, предсказанные всего несколькими годами раньше. Он отмечает, что многие экстраполяции МГЭИК предполагают линейный рост, в то время как наблюдаемые данные скорее указывают на нелинейный – возможно, даже экспоненциальный.

Бенделл не думает, что у нас есть двенадцать лет, не дает нам срок до середины века, чтобы снизить выбросы до нуля. Он говорит, что повсеместный общественный коллапс неизбежен и начнется он всего через десять лет. (Что интересно, паразитолог и эволюционный биолог Дэниэл Брукс ожидает, что примерно тогда же разнообразные патогены – последовавшие за ростом температуры в новые места обитания – запустят серию пандемий, которые опустошат крупнейшие города мира.) Бенделл говорит, что пора отбросить тщетные надежды на спасение общества, каким мы его знаем. Он вводит термин «глубокая адаптация», чтобы описать процессы, с помощью которых мы можем справиться с коллапсом современного социума: способы приоритизировать вещи, которые мы можем сберечь, принять потерю всего остального, спасти все, что возможно, и надеяться выстроить из обломков нечто более стабильное.

Первый шаг, говорит он, – это оплакать то, что мы потеряли. Я лично сформулировал бы это не так милосердно: я бы сказал «то, что мы уничтожили».

Бенделл записал свой анализ в виде статьи под названием «Глубокая адаптация: карта для ориентирования в климатической катастрофе». Он не смог ее опубликовать. Точнее, журналы, в которые он ее отправлял, соглашались ее напечатать только при условии, что он перепишет текст и сделает его не таким «депрессивным».

Конечно, легко смахнуть со счетов один голос. Проблема в том, что ему может вторить целый хор, хор, который нам не позволили услышать добронамеренные цензоры, настаивающие, чтобы факты прошли какую-то Проверку На Надежду, прежде чем им будет дозволено показаться на публике. Дом вокруг нас пылает. Пожарную службу недавно расформировали во имя экономии. Не имеет значения. Нельзя, чтобы люди теряли надежду.

У меня тоже есть надежда, пусть и отдаленная. Земля и прежде переживала массовые вымирания. В прошлом планета уже пять раз теряла 70–90 % видов и всегда возрождалась. Нескольких тощих и хилых выживших всегда хватало, чтобы поднять эстафетную палочку, породить новые виды и расцвести новыми экосферами, полными чудес и биоразнообразия. Это может занимать десять или двадцать миллионов лет, но рано или поздно все равно случается. И в этот раз случится тоже.

Моя надежда – на то, что в следующий раз не возникнет что-то, подобное нам, и не проебет планету заново.