Глава 27

Задержавшись на углу, Уолтер поискал глазами Корби.

Какой-то старик пересек улицу, ведя за руку ребенка. Булыжная мостовая, казалось, впитала в себя всю грязь песчинок, времени и греха, как и окружающие покрытые пятнами здания. Уолтер свернул в нужном направлении и остановился, уставившись на лошадь с продавленным хребтом, которая тащила повозку с пустой тарой. Еще не поздно позвонить, подумал он. Сперва он собирался так и сделать, ио испугался, как бы Киммель не отказался от встречи или не повесил трубку, услыхав его голос. Уолтер пошел дальше. Книжная лавка находилась на этой стороне улицы. Уолтер миновал магазинчик с выставленными в окне обивочными материалами, занюханную мастерскую по ремонту ювелирных изделий и увидел выступающую на тротуар витрину лавки Киммеля.

Сейчас она была освещена ярче, чем раньше. Два или три человека просматривали книги на столах; через стекло витрины Уолтер заметил, что Киммель подошел и заговорил с женщиной, а та протянула ему деньги. Еще не поздно уйти, подумал Уолтер. Опрометчивое и глупое предприятие. Он оставил на службе незаконченную работу. Дик на него рассердился. Можно было пуститься в обратную дорогу и поспеть в фирму к четверти пятого. Но он знал — стоит ему вернуться к работе, как те же доводы и побуждения снова начнут его мучить. Уолтер толкнул дверь и вошел.

Он увидел, как Киммель, скользнув по нему взглядом, посмотрел на что-то другое, однако сразу же опять взглянул на него и, поправив очки толстыми пальцами, уставился во все глаза. Уолтер двинулся прямо к нему.

— Можно вас на пару минут? — попросил он.

— Вы одни?

— Да.

Женщина, у которой Киммель взял купленную книгу, равнодушно посмотрела на Уолтера и снова повернулась к столу. Киммель пошел в глубь магазина с книгой и деньгами в руках.

Уолтер ждал. Ждал терпеливо, стоя у другого стола. Он взял какую-то книгу и принялся разглядывать обложку. Наконец Киммель к нему подошел.

— Не хотите пройти ко мне? — спросил он, глядя на Уолтера сверху вниз холодными, почти лишенными выражения глазами.

Уолтер пошел за ним. Он снял шляпу.

— Не надо, — сказал Киммель.

Уолтер вернул шляпу на место.

Киммель всей своей громадой застыл за столом-конторкой в неприязненном молчании.

— Мне хочется, чтобы вы знали — я невиновен, — торопливо произнес Уолтер.

— Для меня это должно представлять огромный интерес, не так ли? — спросил Киммель.

Уолтер считал себя подготовленным к враждебности со стороны Киммеля, но, столкнувшись с ней, вдруг пришел в смятение.

— А почему бы нет? В конечном счете будет доказано, что я невиновен. Я понимаю, что навел на вас полицию.

— Ах, понимаете?

— Я понимаю и другое: что бы я вам ни говорил, все будет нелепо, а то и смехотворно, — решительно продолжал Уолтер. — Я и сам в очень незавидном положении.

— Вы-то — да! — сказал Киммель погромче, хотя он, как и Уолтер, говорил достаточно тихо, чтобы не привлекать внимания покупателей, — Да, именно вы, — произнес Киммель другим тоном, в котором сквозило удовлетворение. — Ваше положение куда хуже моего.

— Но я невиновен, — сказал Уолтер.

— Мне это безразлично. Мне нет дела до того, натворили вы там что-то или нет.

Киммель подался вперед, упершись руками в столешницу.

Уолтеру показалось, что он в жизни не видел ничего вульгарнее его жирного рта с глубокой канавкой вдоль верхней губы сердечком.

— Я понимаю, что вам нет дела. Я понимаю, что единственное ваше желание — никогда меня больше не видеть. Я пришел сюда только…

Уолтер замолчал, поскольку молодой человек подошел и спросил:

— У вас есть что-нибудь по подвесным лодочным моторам? Киммель вышел из-за стола.

Все получалось не так. Уолтер представлял себе обстоятельную беседу с Киммелем, в которой за последним даже было оставлено право возмущаться, но ему, Уолтеру, полагалось высказать все, что он имел сказать. Теперь, однако, он не мог ничего высказать. Когда Киммель вернулся, он решил попробовать сначала.

— Мне тоже безразлично, виновны вы или нет, — тихо промолвил он.

Киммель, склонившийся над столом — он только что сделал запись в блокноте, — повернулся к Уолтеру.

— А вы как считаете? — спросил он.

Уолтер считал, что Киммель виновен. Так считал Корби. Но держался ли он, как лицо виновное? Уолтер этого не считал.

— Ну! — спросил в упор Киммель, выпрямляясь и завинчивая колпачок авторучки. — Ваше мнение — это ведь очень важно, не так ли?

— Я считаю, что вы виновны, — ответил Уолтер, — но для меня это не имеет значения.

Если Киммель и растерялся, то лишь на миг.

— То есть как это — не имеет значения?

— В этом все дело. Я вторгся в вашу жизнь. Меня тоже считают виновным. По крайней мере, полиция ведет дознание так, будто считает. Мы с вами в одинаковом положении.

Уолтер замолчал, но ему требовалось сказать кое-что еще. Он ждал, что ответит Киммель.

— Почему вы думаете, что ваша невиновность не должна мне быть безразличной? — спросил тот.

Уолтер не стал отвечать — ему было жизненно важно сказать о другом.

— Мне хочется поблагодарить вас за то, что вы не обязаны были делать. Вы ведь не сообщили Корби, что я был у вас раньше.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Киммель.

— Вам не могло навредить, если б вы рассказали, а вот мне навредило бы, и, может, безнадежно.

— Я еще могу рассказать, — холодно заметил Киммель.

Уолтер сморгнул. Киммель словно плюнул ему в лицо.

— Вы намерены рассказать?

А какой у меня интерес вас защищать? — спросил Киммель, и его низкий голос дрогнул. — Вы понимаете, что вы на меня навлекли?

— Да.

Вы понимаете, что все это будет тянуться бог знает сколько — и для меня и, вероятно, для вас?

— Да, — ответил Уолтер, хотя на самом деле так не думал. Он отвечал Киммелю, будто маленький мальчик, которого распекают и поучают. Сжав зубы, он решил больше не отвечать Киммелю, но тот прекратил вопросы.

Вы убили жену? — спросил Уолтер. Он отчетливо видел безобразный рот Киммеля, видел, как в недоверчивой улыбке вздернулся дрожащий уголок толстых губ.

— Думаете, так я вам и выложил, вы, кретин, сующий нос в чужие дела?

— Мне нужно знать, — ответил Уолтер, наклоняясь к нему. — Я хочу сказать, мне безразлично, докажет ли вашу вину полиция. Это меня не интересует. Мне только нужно знать.

И Уолтер посмотрел на Киммеля. Он чувствовал, что Киммель все-таки даст ответ, и что все — его, Уолтера, жизнь и судьба — зависло над пропастью, как огромный камень, и что от ответа Киммеля будет зависеть, обрушится камень или нет.

Вам безразлично, докажут ли мою вину, — со злостью прошептал Киммель, — а в то же время каждым своим шагом, в том числе и тем, что вы сейчас здесь, вы ставите меня под удар.

— Вы меня покрыли, и я не собираюсь вас выдавать.

— Ни за что не скажу. Неужели вы думаете, что вам можно хоть что-то доверить? Даже невиновность других?

— Можно. Невиновность — можно, — Уолтер посмотрел Киммелю прямо в глаза.

— Я невиновен, — сказал Киммель.

Уолтер не поверил, но понял, что сам Киммель успел убедить себя в собственной невиновности. Об этом говорили и высокомерный вид, с каким Киммель выпрямился, и уязвленный вызывающий взгляд, брошенный им на собеседника. Это поразило Уолтера. До него вдруг дошло: ему хочется верить в виновность Киммеля, тогда как логика подсказывает, что тот вполне может быть и невиновным. Последнее приводило Уолтера в ужас.

— И вам это совсем не приходило в голову? — спросил Уолтер.

— Убить жену? — удивленно фыркнул Киммель. — Нет, но вот вам, судя по всему, приходило!

— Не тогда, когда я вырвал заметку, — я сделал это с другой целью. Мне действительно пришло в голову, что вы убили вашу жену. Признаю. Признаюсь и в том, что думал убить свою таким же способом. Но не убил. Вы должны мне поверить.

Уолтер оперся об угол бюро.

— Почему это я должен верить каждому вашему слову?

Уолтер оставил вопрос без ответа.

— Вы вините меня в своих неприятностях? — нетерпеливо спросил Киммель.

— Конечно, нет. Если я виновен, то разве что помыслом.

— Минуточку! — остановил его Киммель и крикнул поверх бюро: — Вы от Уэйнрайта?

Он пошел к двери, где стоял человек со связкой книг на плече. Уолтер опустил глаза и переступил с ноги на ногу, чувствуя безнадежность своих попыток сказать то, что хотел сказать, ощущая бесполезность этой поездки, которая закончится ничем. Он упрямо тянул свое до конца, как дурной актер, которого публика освистала, а режиссер попросил удалиться со сцены, но который продолжает там топтаться, хотя ему и обидно и стыдно. Уолтер собрался с силами для новой попытки, увидев возвращающегося Киммеля.

У Киммеля в руках были накладные. На одной он расписался, на другой поставил штамп, а подписанную вернул посыльному.

— Вам лучше уйти. Лейтенант Корби может заявиться в любую минуту. Ведь вы этого не хотите?

— Мне нужно сказать еще об одном.

— О чем?

— Я чувствую… я чувствую, что в каком-то смысле мы оба виноваты.

— Еще раз повторяю: я невиновен.

Мучительный разговор вполголоса продолжался своим чередом.

— А вот мне кажется, что виновны, — возразил Уолтер и выпалил: — Я говорил вам, что думал об этом; я мог бы это совершить, если б увидел жену. Но я с ней не встретился, я ее так и не видел. — Он наклонился к Киммелю: — Я обязан вам это сказать, и мне наплевать, что вы об этом подумаете и что подумает полиция, если вы ей сообщите. Понятно? Мы оба виноваты, и в каком-то смысле я разделяю вашу вину.

Но Уолтер отдавал себе отчет, что только он понимает смысл сказанного, что чаши весов уравновешивает лишь его убежденность в виновности Киммеля, а не сама виновность, которая еще не доказана. Теперь Киммель его внимательно слушал, но, как только это дошло до Уолтера, он застеснялся и оборвал излияния.

— Вы моя вина! — произнес он.

Заткнитесь! — замахал на него Киммель.

Уолтер понял, что говорит слишком громко. Кроме них в лавке находился еще одни человек.

Простите, — сокрушенно сказал он. — Пожалуйста, простите.

Киммель по-прежнему раздраженно хмурился. Он оперся о край столешницы массивными ляжками, взял несколько блокнотов и принялся раздраженно бросать их один за другим на стол. У Уолтера возникло ощущение, будто все это он уже видел когда-то. Приподняв брови, Киммель с опаской покосился на дверь и обратился к Уолтеру:

— Я вас понимаю, хотя от этого вы не становитесь мне симпатичней. Вы мне очень не нравитесь. — Киммель помолчал с таким видом, словно ждал, пока его гнев наберет силу. — Я жалею, что вы вообще переступили порог этого магазина! Вам это понятно?

— Конечно, понятно, — ответил Уолтер. Странным образом на душе у него вдруг полегчало.

— А теперь я прошу вас уйти!

— Ухожу.

Уолтер попытался улыбнуться. На прощанье он окинул Киммеля взглядом — гора горой, стекла очков, как и в тот раз, — непроницаемые кружочки света, подобранный рот выглядит похотливым, но отнюдь не глупым. Уолтер повернулся и быстро пошел к выходу.

Он не замедлял шага, пока не очутился на том самом перекрестке, где колебался — идти или не идти. Там он опять остановился и огляделся с радостным облегчением; на улице чуть-чуть стемнело. Уолтер сунул в рот сигарету и поднес зажигалку. Затяжка показалась ему удивительно душистой и восхитительной на вкус, будто он не курил много дней. Прикусив фильтр, он направился к машине.

Теперь он верил в виновность Киммеля крепче, чем когда-либо раньше, хотя, перебирая в памяти события этого дня, не мог указать, что именно укрепило его уверенность. Я уже сказал вам, что невиновен, звучал у него в ушах голос Киммеля, в котором звенела правда. Я вас понимаю, хотя от этого вы не становитесь мне симпатичней, вы мне очень не нравитесь… Уолтер шел бодрым шагом. Он чувствовал, что сбросил с плеч тяжкую ношу, хотя какую именно — этого он не смог бы точно сказать. Киммелю не было дела, виновен он или нет! Уолтеру так полегчало, что он не мог поверить, будто это только из-за того, что он сказал Киммелю давившие на него слова, которые тот выслушал без всякого интереса. А с чего, собственно, ему взбрело в голову, что они должны заинтересовать Киммеля? Что это за признание такое — признание в невиновности? Тебя обличает уже одна мысль об убийстве Клары, подумал Уолтер далеко не в первый раз. Одно лишь намерение убить ее для тебя так же губительно, как если б ты исполнил его собственными руками. Уолтер почувствовал, что мысли его выходят из-под контроля, устремляются в никуда, устремляются в опасное русло. Л ведь он уже было решил поведать Элли о разговоре с Киммелем! Беседа с Киммелем прошла хорошо, прошла удачно, вот почему он собирался с ней поделиться, а еще потому, что любит ее. Но любит ли? Он припомнил, как на прошлой неделе Элли хотела, чтобы он провел ночь у нее, а он настоял на своем и поехал к себе. Не то чтобы его согласие или отказ что-то там доказывали, но его тогдашнее поведение теперь показалось ему эгоистичным и нечутким. Ему было стыдно за тот вечер и за ту первую ночь, что он провел с Элли, когда еще была жива Клара. Чтобы оправдаться в собственных глазах, Уолтер попытался на минуту воссоздать безобразную обстановку тех дней — доводящие до бешенства обвинения Клары, которые и погнали его к Элли. Но ему не удалось убедить себя, что это было так же безобразно, как день нынешний, или так же несправедливо, или так же сводило с ума. Тогда хоть была жива Клара.

Уолтер стоял, держась рукой за дверцу автомобиля, и пытался привести себя в норму. Он снова чувствовал себя неуверенным, сбившимся с курса, которого следовало неуклонно держаться. Не совершил ли он очередной ошибки, поговорив с Киммелем? До него вдруг дошел весь риск такой вылазки, и он огляделся, высматривая Корби или соглядатая в штатском. Впрочем, решил Уолтер, о соглядатаях думать уже поздновато. Он нырнул в машину и тронулся с места. Было всего десять минут пятого, но ему не хотелось возвращаться на службу. До встречи с Элли оставалось почти четыре часа. Что, если Элли звонила ему на работу, когда его уже не было? Она редко так делала, ио ведь могла позвонить. А он даже не позаботился придумать поездке оправдание. Только сообщил Дику, что уезжает на час с небольшим и, возможно, в этот день уже не вернется на службу. Если Элли звонила, то заподозрит, что он снова был с Корби, и скорее всего вечером не поверит ему, когда он скажет, что не был.