Глава 24
В эту неделю у Уолтера было очень мало работы: готовясь уйти в полуторамесячный отпуск, он все дела передал Дику Дженсену. Уолтер этим воспользовался и не сидел до конца рабочего дня. Служба угнетала его еще сильнее, чем дом в Бенедикте. В четверг около трех часов дня он вошел в кабинет к Дику.
— Слушай, Дик, давай уволимся в следующем месяце, — предложил он. — Давай позвоним Шерману и скажем, что снимем помещение под бюро с первого декабря или даже с середины ноября, если он успеет его подыскать.
Шерман ведал наймом помещений в здании на 44-й улице, где они планировали обосноваться.
Дик Дженсен с минуту участливо смотрел на него, не говоря ни слова, и Уолтер понял, что в его голосе прозвучали истерические нотки и Дик, вероятно, решил — из-за Клары.
— Может, подождем, пока все немного уляжется, — ответил Дик. — Я-то, понятно, и в мыслях… я знаю, что ты, Уолт, в этом никак не замешан, но не годится открывать юридическое бюро в таких обстоятельствах.
— Будущим нашим клиентам плевать на это с высокого дерева, — возразил Уолтер.
Дик отрицательно помотал головой. Он все стоял у своего письменного стола с тревожным выражением на лице.
— Я тоже не думаю, Уолт, что это может нас погубить. Но, по-моему, ты не отдаешь себе отчета, насколько все это выбило тебя из колеи. Я же всего-навсего стараюсь удержать нас от поспешного шага.
Это может означать только то, подумал Уолтер, что он не желает открывать на паях консультацию, которая может запросто прогореть из-за дурной репутации партнера. Как, однако, этот же самый Дик распинался во вторник о своей вере в него, в его честность и неподкупность!
— Ты же сам говорил, что не сомневаешься — все утрясется. К первому декабря, конечно, утрясется. Но я о другом: лучше заранее предупредить Кросса о нашем уходе, за месяц, если ты не против, и дать объявление о бюро. Если тянуть с этим до первого декабря, пока все придет в норму, так мы до середины января просидим без клиентов.
— И все-таки, Уолт, я думаю — лучше повременим.
Уолтер смерил взглядом полноватые телеса Дика, облаченные в костюм строгого покроя, и слегка выступающее под жилетом брюшко — результат бесчисленных яичниц с ветчиной, съеденных на завтрак, и такого же количества неспешных ленчей из трех блюд. Дома у него покладистая жена, жива и здорова. Он-то мог себе позволить спокойно выжидать. Уолтер бросил портфель на пол и стал натягивать пальто.
— Сматываешься? — спросил Дик.
— Сматываюсь. Мне здесь тошно. Эту дребедень можно прочесть и дома.
Уолтер пошел к двери.
— Уолтер…
Он обернулся.
— Я не хотел сказать, что рано предупреждать Кросса. Совсем напротив, думаю, его нужно предупредить за месяц. Так что в понедельник на той неделе — это будет первое ноября, — думаю, самое время.
— Прекрасно, — ответил Уолтер. — У меня заявление уже написано, осталось только проставить число.
Но, направляясь к лифту, Уолтер сообразил, что Дик согласился по одной простой причине: если он передумает, его всегда возьмут обратно. А вот подписывать договор о найме помещения — это Дик не спешил.
По дороге к автостоянке Уолтер заметил витрину магазина стеклотоваров, зашел и купил для Элли массивную вазу шведского стекла. Он не был уверен, одобрит ли она его выбор, но решил, что в ее квартире ваза будет смотреться нормально. Элли не гналась за стилем и обставляла комнату чем угодно, лишь бы ей нравилось.
Заглянув в Бенедикте еще в несколько лавок, он купил бифштекс, трюфели, овощи для салата и бутылку красного вина. Клавдии он сказал, что вечером приходить не надо, последние три вечера она вообще не являлась, потому что они с Джоном предпочитали сами себе готовить. Днем он читал материалы, которые принес со службы, а около половины седьмого приступил на кухне к приготовлению обеда. Затем разжег в камине гостиной огонь.
Элли позвонила в дверь в две минуты восьмого. Он был настолько уверен, что она явится вовремя, что ровно в семь начал смешивать мартини.
— Это тебе, — сказала Элли, протягивая букетик в вощеной бумаге.
Уолтер улыбнулся:
— Ты смешная девчонка.
— Почему это?
— Любишь дарить мужчинам цветы.
— Никакие это не цветы, а сорняки с газона у меня перед домом.
На кухне Уолтер развернул стеклянную вазу и поставил в нее цветы. Клевер и маргаритки с их коротенькими стебельками едва не утонули, но он успел принести вазу Элли.
— Это тебе.
— Ох, Уолтер! Ваза? Какая красивая!
— Вот и хорошо, — ответил он, радуясь, что ваза ей и в самом деле понравилась.
Элли переставила цветы в другой сосуд, а пустую вазу поставила на столик у дивана, где могла любоваться ей, пока они пили коктейли. На Элли были темно-серое платье-костюм — его он видел впервые, сережки и черные замшевые лодочки, которые так ему нравились. Он знал, что она специально постаралась одеться сегодня поэлегантней.
— Когда ты переедешь из этого дома? — спросила она.
— Как-то не думал. Ты считаешь, мне нужно переехать?
— Уверена.
— На днях переговорю об этом. Сотрудники «Найтсбриджа» уже предложили заняться домом, если я захочу от него избавиться.
Кстати, вдруг вспомнил Уолтер, в Гаррисберге еще осталось имущество Клариной матери. Половина его по завещанию должна была отойти к нему, хотя Клара умерла раньше матери, но у миссис Хэвмен где-то в Пенсильвании проживала сестра. Уолтер намеревался отказаться от наследования в ее пользу.
— Ты ночью спишь? — спросила Элли.
— Вполне достаточно. — Ему захотелось подойти и поцеловать ее, но он удержался. — Ладно, в следующем месяце у меня будет и новый дом, и новая работа. Дик согласился подать в понедельник на той неделе заявление об уходе. Не позднее первого декабря мы уже обоснуемся в новом бюро.
— Я рада. Значит, Дика не очень волнует, что пишут газеты?
— Нет, — ответил Уолтер. — К тому времени все утрясется.
К нему вернулись оптимизм и уверенность. Мартини был превосходен и действовал именно так, как ему положено. Уолтер встал, подошел к Элли, сел рядом и обнял ее. Она поцеловала его в губы долгим поцелуем, поднялась и отошла. Уолтер удивленно на нее посмотрел.
— Это ничего, если я спрошу, где во всем этом мое место? — произнесла она с улыбкой.
— Я люблю тебя, Элли. Вот где твое место, — ответил он и замолк. Он понимал: она не рассчитывает, что он прямо сейчас предложит ей руку и сердце, прошло слишком мало времени. Ей всего лишь хотелось лишний раз убедиться в том, что он ее любит. Это, по крайней мере, будет легко доказать, подумал он. Сегодня он был в этом уверен.
Прикончив кувшин мартини, они смешали еще полкувшина и пошли на кухню заниматься обедом. Картошка была уже в духовке. Элли говорила о Дуайте, чудо-ребенке в ее школе, а он мыл и чистил грибы. После неполных двух месяцев обучения Дуайт уже брался играть сонаты Моцарта. Интересно, подумал Уолтер, может ли у них с Элли родиться музыкально одаренный ребенок? Он представил себе, что они женаты, представил, как Элли летом загорает на верхней веранде их дома или вообще на веранде, вытянув длинные гладкие ноги, представил ее в накрученном на голову шерстяном шарфе, когда они зимой гуляют по снегу. Он представил, как знакомит ее с Чадом. Они, должно быть, понравятся друг другу.
— Ты меня не слушаешь, — рассердилась Элли.
— Что ты, слушаю. Дуайт играет Моцарта.
— Я уже добрых пять минут говорю про другое. Ты не считаешь, что самое время ставить бифштекс на огонь?
Уолтер понес мясо к плите, но тут зазвонил телефон. Они переглянулись, Уолтер поставил бифштекс на стол и пошел ответить.
— Алло. Это мистер Стакхаус?
— Да.
— Говорит лейтенант Корби. Не мог бы я на несколько минут с вами встретиться? Дело довольно серьезное. Это не займет много времени. — В молодом любезном голосе было столько уверенности, что Уолтер не нашелся, как ему отказать.
— А по телефону нельзя? Именно сейчас я…
— Это займет всего пару минут. Я тут рядом, в Бенедикте. — Хорошо, — согласился Уолтер.
Он вошел на кухню, громко ругаясь, и сдернул с пояса кухонный фартук.
— Корби, — объяснил он. — Сейчас приедет. Сказал, что всего на пару минут, но, по-моему, тебе, Элли, лучше с ним не встречаться.
Она прикусила губу:
— Ладно.
Она заторопилась, и Уолтер не стал ее удерживать. Был риск, что они с Корби столкнутся в дверях, а этого Уолтеру не хотелось.
— Поезжай к «Трем братьям», закажи что-нибудь выпить, я тебе туда позвоню, как только он смотается.
— Пить я не хочу, — ответила она, — но подождать — подожду.
Он подал ей пальто.
— Прости, Элли.
— Что ж, это от тебя не зависит.
Она ушла.
Уолтер обвел взглядом гостиную, взял со столика бокал Элли — его собственный остался на кухне. Хорошо еще, что не успели накрыть. Снова зазвонил телефон. Уолтер сунул бокал на каминную полку поглубже в нишу.
Звонил Билл Айртон. Он сообщил, что от него только что уехал некий лейтенант Корби из филадельфийской полиции, который выспрашивал о личной жизни Уолтера, о его бенедиктских знакомых и об отношениях с Кларой.
— Ты знаешь, Уолтер, мы знакомы давно, почти три года. Я не могу сказать о тебе ничего плохого — и не сказал. Ты меня понимаешь?
— Да. Спасибо, Билл. — Уолтер услышал, как подъехал Корби.
— Я ему объяснил, что вы с Кларой были не самой счастливой парой на белом свете, не мог же я это отрицать, но заявил, что даю голову на отсечение — ты никак не причастен к ее смерти. Он спросил, не доводилось ли мне слышать, что у тебя с Кларой дело доходило до рукоприкладства. Я ему выложил, что еще не встречал другого такого миролюбивого парня, как ты.
Злой рок, подумал Уолтер. Голос Билла все гудел и гудел в трубке, а ему еще нужно было вытряхнуть пепельницу в гостиной.
— Он спросил, знал ли я, что вы собираетесь разводиться. Я ответил, что знал.
— Все правильно. Спасибо, что позвонил, я тебе очень признателен.
— Уолтер, я могу еще чем помочь?
— Не думаю. — В дверь позвонили. Уолтер следил за тем, чтобы говорить ровно и неторопливо: — Я скоро тебе позвоню, Билл. Передай привет Бетти.
Он положил трубку и пошел открывать.
— Добрый вечер, — произнес Корби, снимая шляпу. — Простите за вторжение.
— Ничего, все в порядке, — ответил Уолтер.
Войдя в гостиную, Корби огляделся. Пальто и шляпу он положил на стул и сразу пошел к камину. Остановился, и Уолтер увидел, что он уставился на пепельницу с парой окурков со следами помады на фильтре.
— Я помешал, — сказал Корби. — Простите, пожалуйста.
— Ничего страшного, — ответил Уолтер, сунув руки в карманы пиджака. — О чем вы хотели поговорить?
— А, все тот же набор вопросов.
Корби плюхнулся на диван и закинул ногу на ногу. Ноги у него тоже были худые.
— Я беседовал кое с кем из ваших знакомых тут по соседству, вы об этом, вероятно, узнаете. Так у нас положено. — Он улыбнулся. — Но я еще поговорил и с этим Киммелем.
— Киммелем? — переспросил Уолтер. Он весь напрягся: неужели Киммель рассказал Корби о том, что Уолтер заходил к нему в лавку?
— Ну, с тем самым, чью жену нашли убитой в лесу недалеко от Территауна, она тоже ехала автобусом, я вам о ней говорил.
— Да, вспоминаю, — заметил Уолтер.
Корби взял из сигаретницы на столике сигарету.
— Я настолько уверен, что он убийца…
Уолтер тоже закурил.
— Так вы занимаетесь делом Киммель?
— Да, начиная с этой недели. Говоря по правде, оно заинтересовало меня еще в августе. Меня вообще занимают нераскрытые дела. А это мне, может быть, и удастся раскрыть, — объяснил он, улыбнувшись своей мальчишеской улыбкой. — После того как я встретился с Киммелем и кое-что выяснил, он меня очень интересует в качестве подозреваемого.
Уолтер промолчал.
— Прямых улик против Киммеля у нас нет. То есть нет у меня, — добавил он с нарочитой скромностью, — но я считаю, что полиция в Ньюарке не очень серьезно подошла к этому делу. Разве вы не помните дела Киммель?
— Только то, что вы мне о нем рассказали. Что жена Киммеля была убита.
— Именно. Не думаю, чтобы Киммель имел к вам отношение, а вот вы можете поиметь к нему самое прямое.
— Не понимаю.
Корби закинул голову на диванную подушку и устало потер лоб, на котором остался розовый след от шляпы. Его голубые глаза слегка запали.
— Я хочу сказать, что дело Стакхаус очень его встревожило, куда больше, чем кажется на поверхностный взгляд. А чем больше он будет паниковать, тем скорее себя выдаст. Как я надеюсь, — хихикнул Корби. — Правда, он не из тех, кто легко себя выдает.
А я, подумал Уолтер, все это время буду играть роль подопытной морской свинки. Корби собирался раздуть дело Стакхаус, превратить его в дело Киммель. Уолтер внимательно слушал Корби, настороженно застыв. На этот раз он постарается ему помочь.
— Киммель — здоровый толстый тип, и мозги у него работают достаточно хорошо, в какой-то степени он страдает манией величия. Ему нравится заставлять окружающих — тех, кто ниже его по положению — угодничать перед собственной персоной. Сам он выбился из грязи, считает себя интеллектуалом, и тут он прав.
Улыбочка Корби действовала Уолтеру на нервы. Все это представлялось ему веселенькой игрой, чем-то вроде «полицейские и воры». Нужно иметь в душе какую-то червоточинку, какую-то патологическую жилку, чтобы полностью отдаться расследованию убийств, тем более заниматься этим с таким восторженным пылом, как Корби.
— Чего вы добиваетесь от Киммеля?. — спросил Уолтер.
— В конечном счете — признания. И он у меня признается. Я много разузнал о его жене, вполне достаточно, чтобы понять: Киммель ненавидел ее с такой силой, что, вероятно, не удовлетворился бы… скажем, одним лишь разводом. Все это прекрасно накладывается на его характер, о котором можно получить впечатление, только увидев Киммеля собственными глазами.
Он глянул на Уолтера, раздавил сигарету в пепельнице и сказал:
— Можно осмотреть дом?
Гости просили об этом теми же словами, подумал Уолтер. — Разумеется.
Уолтер собирался повести его наверх, но Корби остановился перед камином. Протянув руку, он выудил бокал из ниши и начал перекатывать за ножку между пальцами. Уолтер знал, что на ободке остались следы номады, а на донце — капля мартини.
— Выпить не хотите? — спросил Уолтер.
— Нет, спасибо. — Корби поставил бокал на место и понимающе улыбнулся Уолтеру. — Когда я позвонил, у вас в гостях была мисс Брайс?
— Да, — ответил Уолтер тусклым голосом и первый пошел вверх по лестнице. Корби до сих пор даже не позвонил Элли. Он, видимо, уже нашел для нее определение: подруга. Или любовница. Частности не играли роли.
Войдя в спальню, Корби несколько раз молча прошелся по комнате, засунув руки в карманы. Потом вышел на площадку. Уолтер показал ему маленькую угловую комнату, предназначенную для прислуги, хотя там не было кровати, только короткая тахта. Уолтер объяснил, что прислуга у них не ночует.
— Кто она? — спросил Корби.
— Клавдия Джексон. Живет в Хантингтоне. Приходит два раза в день, утром и вечером.
— Можно узнать ее адрес? — Корби вытащил блокнот.
— Весенняя улица, дом сто семнадцать.
Корби записал.
— Нынче вечером она не пришла?
— Нынче вечером нет, — хмуро ответил Уолтер.
— Комната для гостей? — осведомился Корби, выходя в коридор.
— Нет, жене она была не нужна. Тут у нас нечто вроде малой гостиной.
Корби заглянул в комнату без особого интереса. Они ею не пользовались, хотя Клавдия содержала ее в порядке. Сейчас комната показалась Уолтеру мертвой и отвратительной, как демонстрационный зал в мебельном магазине.
— Вы намерены сохранить дом? — спросил Корби.
— Еще не решил. — Уолтер открыл еще одну дверь: — Это мой кабинет.
— Тут у вас уютно, — похвалил Корби. Он подошел к книжным полкам и остановился, упершись ладонями в поясницу, оттопырив пиджак. — Масса книг по праву. Вы много работаете дома?
— Нет, не особенно.
Корби перевел взгляд на письменный стол. Большой темносиний альбом Уолтера лежал с краю.
— Альбом для фотографий? — поинтересовался Корби, беря его в руки.
— Нет, что-то вроде книги для заметок.
— Можно посмотреть?
Уолтер утвердительно махнул рукой, хотя ему не нравилось и то, что Корби трогает альбом, и то, что наблюдает за ним. Уолтер полез за сигаретами, обнаружил, что не взял их с собой, и скрестил на груди руки. Он отошел к окну. В оконном стекле он видел отражение Корби; тот склонился над альбомом, медленно переворачивая страницы.
— Что это такое? — спросил Корби.
Уолтер повернулся.
— Заметки о людях для очерков, которые я думаю написать. Я заполняю ими досуг.
Уолтер еще сильнее нахмурился. Он вернулся к столу, пытаясь придумать, как отвлечь Корби от альбома, от ровно написанных строчек, которые тот с трудом разбирал. Вот он перевернул очередную страницу. Между листами был вложен клочок газеты.
Уолтер присмотрелся — размер, жирный заголовок вверху были ему знакомы. Он глазам своим не поверил.
Корби вцепился в обрывок.
— Так это же о Киммель! — произнес он, сам себе не веря.
— Быть не может, — отозвался Уолтер таким же тоном.
Точно! — подтвердил Корби, обращаясь к Уолтеру с изумленной улыбкой. — Это вы выдрали?
— Должно быть, но я не помню.
Уолтер посмотрел на Корби, и в это мгновенье их отношения необратимо и чудовищно изменились: на лице у Корби читалось самое обычное удивление, но в этом удивлении сквозило открытие, что Уолтер его обманул. Какую-то секунду они глядели друг на друга просто как два человека, и Уолтер почувствовал, что все потерял.
— Не помните? — спросил Корби.
— Нет. Я не нашел применения этому материалу. Я вырезаю из газеты много разных сообщений. — Он показал на альбом, где между страницами было вложено с дюжину других вырезок. Но Уолтер готов был поклясться, что выбросил заметку о Киммель.
Корби еще раз взглянул на клочок, положил на место и, вновь наклонившись над альбомом, принялся читать написанные от руки абзацы и машинописные вклейки на той же странице. Уолтер заметил, что речь тут идет о Дженсене и Кроссе. К делу Киммель это не имело никакого отношения. А жаль, подумалось Уолтеру, лучше бы имело.
— Это всякие заметки о… о друзьях, которые друг другу не пара, — пояснил Уолтер. — Что-то в этом роде. Вероятно, я выдрал сообщение, рассчитывая, что позже обнаружат убийцу. А потом имя просто выпало у меня из головы. Меня интересовала связь между убийцей и жертвой. Но ничего из этого не получилось, поэтому я, видимо, и забыл. Поразительное совпадение. Если б… — Он вдруг потерял мысль.
Корби смотрел на него проницательным взглядом, хотя лицо его все еще хранило следы удивления, смотрел так, словно ждал — вот-вот Уолтер сболтнет нечто такое, что выдаст его с головой. На губах у Корби играла улыбка.
— Интересно знать, о чем вы думали в ту минуту, когда выдирали эту заметку.
— Я же вам говорил. Меня занимало, кем окажется убийца — в конечном счете. Так же, как…
Он хотел сказать, что в очерке о Майке и Чаде использовал вырезку об убийстве, которое произошло на почве неравной дружбы, но сообразил, что уже давно выбросил вырезку.
— Меня интересовала возможная связь между убийцей и Хелен Киммель.
Уолтер заметил, что Корби насторожился при слове «Хелен».
— Продолжайте, — сказал Корби.
— Мне нечего больше добавить.
Уолтер всерьез прикидывал вероятность того, что кто-то подбросил газетную заметку о Киммель к нему в альбом. Однако заметка была та самая, что он вырвал собственноручно. Он даже узнал линию отрыва. И сразу вспомнил: когда бросил бумажку в корзину, она упала на пол. Ему было лень поднимать, и после ее нашла Клавдия.
— А знаете, я ведь выбросил… — начал он и замолк, не договорив.
— Что?
Уолтер раздумал сознаваться в том, что вспомнил об этой заметке довольно много. Черт бы побрал Клавдию с ее педантичностью, которую в нее Клара вдолбила.
— Так, это не важно.
— А вдруг важно? — закинул удочку Корби.
— Нет.
— Вы встречались с Киммелем, говорили с ним?
— Нет, — ответил Уолтер и тут же пожалел. Его раздирали взаимоисключающие желания: выложить Корби всю правду с начала до конца — и скрыть от него о Киммеле как можно больше. Но что, если завтра Киммель все расскажет? Уолтер чувствовал, что увяз в какой-то хитрой игре, что к нему медленно подвели сеть, разом набросили и теперь он опутан ею по рукам и ногам.
— Вы ведь одержимы этим делом Киммель, верно? — спросил он.
— Одержим? — рассмеялся Корби. — Да у меня сейчас, по меньшей мере, с полдюжины дел об убийстве!
— Но в том, что касается меня, вы, похоже, прямо-таки зациклились на деле Киммель, — выпалил Уолтер.
— Пожалуй. Можно сказать, что сходство двух этих дел заставило возобновить следствие по делу Киммель. Полиция Ньюарка списала его как убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами, как нападение маньяка — и поэтому безнадежное. Но вы подсказали нам, как оно могло быть осуществлено. — Корби помолчал, давая Уолтеру время усвоить сказанное. — У Киммеля не самое крепкое алиби. Никто не видел его в момент убийства. Вам не приходило в голову, когда вы вырвали эту заметку или позже, что Киммель имел возможность убить жену?
— Нет, насколько помню, не приходило. В газете писали, что он…
Уолтер прикусил язык: в той заметке, которая попалась на глаза Корби, не упоминалось про алиби Киммеля.
— Стало быть, просто совпадение?
Уолтер угрюмо промолчал. Его раздражало, что иной раз он не может понять, когда Корби издевается, а когда нет.
Не возражаете, если я это возьму? — спросил Корби, забирая выдирку из альбома.
— Конечно, нет.
Корби спрятал клочок газеты в бумажник, закрыл бумажник и вернул во внутренний карман. Интересно, что Корби собирается делать с заметкой — предъявить Киммелю?
— Возможно, вы вскоре найдете в газетах любопытные новости о Мельхиоре Киммеле, — заметил Корби с усмешкой, — но я искренне надеюсь, что мне больше не понадобится тревожить вас — таким образом.
Уолтер не поверил ни единому его слову. Он не сомневался: сообщение о том, что у него имелась вырезка с заметкой об убийстве Киммель, тоже попадет в газеты. Он проводил Корби из комнаты.
Забирая со стула пальто и шляпу, Корби задрал свою узкую голову:
— У вас ничего не горит?
Уолтер не обратил на запах внимания. Он пошел на кухню и выключил духовку. Горела картошка. Он распахнул окно.
— Простите, что испортил вам вечер, — произнес Корби, когда Уолтер вернулся в гостиную.
— Ничего.
Уолтер проводил Корби до двери.
— Доброй ночи, — попрощался Корби.
— Доброй ночи.
Закрыв дверь, Уолтер посмотрел на телефон, прислушиваясь к тому, как отъезжает Корби в своей машине, и ломая голову над тем, сможет ли он объяснить это Элли. Или кому бы то ни было. Нет, не сможет. Уолтер наморщил лоб, пытаясь представить, как преподнесут все это газеты. Нельзя же признать человека виновным лишь потому, что у него имелась вырезка из газеты! Киммелю тоже до сих пор не предъявили обвинения. Может, Киммель и невиновен. Пока что, похоже, его считает виновным один Корби. И еще он, Уолтер.
Уолтер быстро взлетел наверх — он вспомнил про кое-что другое. Из глубины ящика своего письменного стола он вытащил плоскую бухгалтерскую книгу, которая время от времени служила ему дневником. Он уже много недель к ней не притрагивался, но в те дни, когда Клара только что оправилась после снотворного, делал кое-какие записи. Вот она, самая последняя:
«Странно, что в самые важные периоды своей жизни человек не ведет дневника. Существуют такие вещи, которые даже тот, кто регулярно ведет дневник, не осмеливается доверить бумаге, по крайней мере по свежим следам. Большая потеря, если человек и вправду решился честно описывать все как есть. Главная ценность дневников — в том, что они фиксируют трудные периоды, но именно в эти периоды человек оказывается слишком труслив, чтобы перенести на бумагу все слабости, капризы, постыдные нетерпимости, мелочное вранье, эгоистические намерения, осуществленные либо нет, — все, из чего складывается его истинная личность».
От предпоследней записи эту отделяло больше месяца — время раздоров с Кларой и ее неудавшегося самоубийства. Уолтер вырвал страницу. Если Корби доберется до этой записи, решил Уолтер, ему крышка. Уолтер было поднес к вырванной странице зажигалку, но передумал и отнес дневник вниз. В камине было полно тлеющих углей. Он разодрал книгу на три части, положил на угли, а сверху добавил дров.
После этого он пошел к телефону и позвонил Элли в «Три брата». Он извинился за то, что Корби пробыл так долго.
— Что случилось на этот раз? — спросила Элли голосом усталым и раздраженным.
— Ничего, — ответил Уолтер. — Ровным счетом ничего, кроме того, что сгорела картошка.
