Глава 40

Я осторожно взвесила варианты. Роберт стоял у единственного выхода из комнаты. Мой телефон лежал на столе на расстоянии вытянутой руки, и мне нужно было лишь броситься вперед. Он шагнул ближе, и я напряглась, когда он протащил кончик лезвия по столу. Он начисто рассек кожаную обивку, разрезал телефонный провод, и этот шанс на спасение исчез.

Я посмотрела ему в глаза, увидев нового Роберта, которого еще не встречала. Этот держался за здравомыслие и рациональность очень усталой хваткой. Он оглядел меня со смесью жалости и отвращения.

— Ты позволила моему сыну умереть, Гвен.

Он был одновременно прав и неправ. Хоть мои намерения были правильными, мое понимание оказалось ошибочным. Психиатр получше мог бы задать другие вопросы и обнажить настоящую порочность мыслей Джона, а затем — позвонить в полицию, спасти Гейба и упрятать Джона за решетку задолго до того ада, через который прошел Скотт Харден.

Но знала бы я о Брук? Нашла бы я этот кусочек пазла? Вероятно, нет. И Джон был умен. Расчетлив. Он знал, что можно говорить и как выглядела грань, которую нельзя пересекать, чтобы не встревожить меня до степени, где я бы позвонила в полицию.

Может, я совершила ошибку, но ничего из моих действий или бездействия не было нарочным. Обман и избегание… все это случилось после смертей Брук и Джона и никак не изменило бы тех ужасных событий.

Роберт поднял нож, но я не отрывала взгляда от его лица, ища толику сострадания в глазах. Ее там не было, только усталая и незамутненная злость. Он не был убийцей. Я знала, он не был убийцей. Ему было больно. Он злился. Но он бы мне не навредил, если бы узнал обо всем.

Я верила в это. Мне нужно было в это верить.

— Роберт, — прошептала я. — Я не знала, что Джон убийца.

— Брехня, — выплюнул он. — Ты сказала, что знала. Джон Эбботт начал ходить к тебе, когда держал моего сына связанным на чердаке. Он ходил к тебе, когда убил моего ребенка. Он ходил к тебе, когда украл Скотта Хардена у его семьи, — процедил он и крепче сжал нож. Я вспомнила мрачный тон детектива Сакса, когда он сообщил о смерти Джона.

— Нет! — я покачала головой, лихорадочно ища на столе что-нибудь, доказывающее мою невиновность. — Когда ты спросил, знала ли я, что сделал Джон, я думала, ты спрашивал о Брук. Он убил Брук. Это я от тебя скрывала. Это должна была сообщить полиции, — я молитвенно сжала руки. — И я лечила Джона от жестокого поведения в отношении нее.

Он замер и, по крайней мере, слушал. По человеческой природе он должен хотеть мне поверить, мне просто нужно дать ему составляющие, чтобы он мысленно отыскал оправдание. Я пыталась не смотреть на нож. Не стоило напоминать ему о нем.

— Нет, — твердо сказал он. — Нет. Ты сказала, что клиенты признавались тебе в содеянном. Сказала, что могла воспрепятствовать убийству, но не стала.

— Я говорила о Брук. Я всегда говорила только о Брук, — твердо сказала я, а затем положила руку на папку. — Это его дело. В нем каждая консультация, которая у нас была. Прочти. Там все мои записи. Брук ему изменяла, и он был в бешенстве. Он беспокоился, что навредит ей, и мы работали над этим.

— Работали над тем, чтобы он не убил свою жену? А как насчет моего сына? — он сжал свободную руку в кулак.

— Я не знала о Гейбе, — мягко сказала я. — Понятия не имела, — я указала на портрет и блокнот, все еще по бóльшей части пустой. — Я только увидела новости о чердаке и сразу приехала домой. Мне нужно было просмотреть все и понять… — я запнулась, охваченная эмоциями, и сжала губы в попытке сдержать их. — Мне нужно было понять… — я попробовала снова: — Как я упустила что-то настолько ужасное. Давал ли он мне подсказки, упустила ли их я? — мой голос надломился. — Мне жаль, Роберт, — выдохнула я. — Мне так жаль.

Он сглотнул, и я увидела, как искажается его лицо, как он теряет контроль, будучи настолько взвинченным на грани срыва. Он медленно опустился в кресло, не отрывая от меня взгляда. Его глаза были напряженными, ищущими.

— Не лги мне, Гвен.

— Я не лгу, — я выдержала его взгляд и глубоко вдохнула, потому что мне нужно было собраться, контролировать эмоции и сохранять трезвый рассудок. Его гнев спадал, но он все еще был очень опасен и эмоционально нестабилен.

Я вспомнила прошлый раз, когда мы были здесь вдвоем. Он стоял над моим столом и медленно повернул голову, когда я вошла. Постоянные вопросы о Джоне Эбботте, подкармливавшие мой страх, что он знал о Брук. Но он не знал. Он злился из-за Кровавого Сердца, а не смерти Брук. Значит, если…

Мысли вихрем пронеслись через множество подозрительных моментов, постоянное ощущение, что он был на два шага впереди, его твердую уверенность, что Рэндалл Томпсон невиновен, а Скотт Харден лгал.

— Ты знал, — тихо сказала я. — Ты знал, что Джон был Кровавым Сердцем.

Он не изменился в лице. Не кивнул. Он не подтвердил. Не стал отрицать. Но я знала, что права. Все подсказки были в игре, но у меня просто не хватало карт.

— И о чем ты думал? — медленно сказала я. — Что я знала, что Джон Эбботт убийца, и все равно состряпала нелепый портрет?

— Он очень даже точно подходит ему, — тихо сказал он. — И я спросил, подходит ли он одному из твоих клиентов.

— Ну, я не думала о мертвых клиентах, — расстроенно сказала я. — И что, мое интервью с Рэндаллом Томпсоном было… тестом? Каждый наш разговор, где я оспаривала невиновность Рэндалла… что ты думал? Что я притворяюсь идиоткой? — я повысила голос. Встревать в спор с находящимся на взводе вооруженным мужчиной было первым способом умереть, но я не могла сдержаться.

— Мне нужно было знать, что тебе рассказал Джон, — огонь снова начал полыхать в его взгляде, и данная смена темы была либо самой умной, либо самой глупой идеей, которая у меня когда-либо возникала. — И ты это скрывала, поэтому в итоге я прямо у тебя спросил.

Я поборола желание проверить, держал ли он нож в руке до сих пор.

— Ты не спросил, был ли Джон Кровавым Сердцем. Ты спросил что-то… — я раздраженно выдохнула. — Что-то вроде… знала ли я, что он сделал, или что-то чертовски обобщенное, и я восприняла это как отсылку к Брук. Ты думаешь, если бы я скрывала личность Кровавого Сердца, я бы позволила тебе подобраться ко мне ближе, чем на сто футов? Нанять меня? А себе — спать обнаженной в твоей кровати? — я вскинула руки. — Думаю, все согласятся, что мои способности интуиции и дедукции касательно Джона Эбботта были…

— Кошмарными, — подсказал он, не изъявляя желания помочь.

— Ошибочными, — признала я. — Но я не идиотка. Я не глупая. Скажи, что ты мне веришь.

В ответ он лишь медленно положил нож на стол. Он замер, затем отпустил его. Оливковая ветвь с четырехдюймовым лезвием.

Я уставилась на него, чувствуя, как каждую мышцу тела охватывает облегчение. Он верил мне, хотя опасность все еще маячила за спиной.

— Роберт, — осторожно сказала я. — Когда ты узнал, что это Джон?

Его лицо напряглось, и я поняла, что было что-то еще. Я призналась в своих преступлениях, и теперь ему предстояло сделать то же.

— Второго октября.

Я посмотрела на стол, перебирая даты в уме.

— За день до его смерти, — его голос был ровным, отстраненным. Я вгляделась в омраченное сожалением лицо. — За день до того, как я его убил.

Вот оно. Признание.

— Я… эм… я вошел на кухню и нашел его сидящим на коленях перед женой. Он плакал. Тряс ее. Делал искусственное дыхание, но она была мертва.

Я не удивилась, услышав, что Джон пожалел о своем поступке. Я множество раз говорила ему на консультациях, что ее убийство ничего не решит. Что это лишь короткое мгновение, которое разрушит всю его жизнь. Он слишком сильно, противоестественно ее любил, и это была редкая привязанность эгоистов к своим игрушкам.

— Он меня не слышал. У меня был пистолет, но я положил его на стойку и достал из подставки нож.

Он говорил с трудом, словно ему пришлось долго ждать, прежде чем произнести это вслух. Он разглядывал ладонь, потирая ее пальцами. Он уронил руки и посмотрел мне в глаза.

— Я знал, что Скотта нет. Я наблюдал за домом. И это… это звучит неправильно, но я злился, когда увидел, что он уходит. Я не понимал, почему его отпустили, а Гейба — нет. Я… — он прервался и глубоко вдохнул. — Я был в перчатках. Я присел позади него и потянулся, вогнал нож ему в живот, — он нахмурился. — Нож был длинный. И острый. Он упал назад и не мог двигаться. Он пытался. Пытался встать, перевернуться, но не мог.

Я молчала, представляя все, что он говорил. Выражение лица Джона. Боль, которую причинила рана. Но оценил ли он ее? Посмотрел ли на мертвую Брук, почувствовал ли, что заслужил такую судьбу?

— Он меня узнал, — грустно улыбнулся Роберт. — Он знал, почему я пришел. И не мог двигаться, но мог говорить. Я сидел за столом и пятнядцать минут смотрел, как он умирает.

Послышались три громких удара в стекло двери, заставившие нас вздрогуть. Роберт встал и вышел в коридор. Я смотрела, как он взглянул на дверь. Я знала, на что он смотрит. Моя дверь была современной, с тремя квадратными стеклами, убирающими необходимость глазка.

— Кто бы это ни был, они тебя видят, — сказала я. — Снаружи темно, здесь светло, — нож лежал передо мной. Если бы я потянулась, я могла бы взять его с края стола. Я оставила руки сложенными на коленях.

Он оглянулся:

— Это полиция.