Глава 21
Я провела два дня, погрузившись в документы, овеянные смертью.
Рэндалл Томпсон, если он был Кровавым Сердцем, убил шестерых мальчиков. Шесть смертей и один побег. Моей задачей было провести независимое оценивание, основываясь на доступной информации об убийце, для чего я должна была отбросить все, что знала о Рэндалле Томпсоне, и подойти к делам беспристрастно.
Это должно быть легко, учитывая, сколько у меня имелось информации. Полные дела по каждому преступлению? Я не получала столько данных со времен докторантуры.
Я стояла в кабинете, глядя на стену, отделявшую меня от кабинета Беверли. Ранее я сняла две обрамленные картины, оперев их о диванчик, чтобы расчистить место для работы. Я разделила темно-зеленую стену мелом на три колонки примерно по три фута шириной. Первая была обозначена: «Места преступления». Вторая — «Жертвы». Третья — «Возможные подозреваемые». Я разглядывала содержимое каждой колонки.
Каждого серийного убийцу подпитывает причина.
Некоторые не могут справиться с тягой к насилию. Каждое взаимодействие с другим человеком для них рискованно, поэтому они контролируют себя, пока не сломаются. После переломного момента они переживают что-то вроде обнуления и продолжают. Убийство для них сродни приему пищи, удовлетворяющего голод на какое-то время, прежде чем им снова нужно поесть. Убийцы этого типа зачастую небрежны, совершают мелкие преступления и могут быть непредсказуемыми в выборе жертвы.
Другие являются социопатами и считают людей незначительными. Убийство в этом случае не удовольствие, а решение. Если человек встает на пути или доставляет неудобство в жизни, они разделываются с ним, как с комаром — убивают его, отбрасывают в сторону, живут дальше. Они не скорбят, не сожалеют, не смакуют и не думают о повторном убийстве, если оно не имеет последствий и не требует заметания следов.
А еще есть жаждущие внимания. Они наслаждаются приливом власти от убийства и всплеска новостей в прессе, рыдающими семьями, страхом. Они приветствуют известность, игру в кошки-мышки с полицией, уверенность в том, что обыгрывают всех. Эти убийцы чаще всего оказываются добрыми и услужливыми соседями, которых все обожают и на которых никогда не думают, что они могли бы кому-то навредить. Они выставляют убийства на публику и принимают решения, исходя из влияния их действий на огласку в прессе и статус легенды.
Мои первые шаги были простыми. Сначала — собрать информацию. Есть. Затем — установить общие черты и детали убийств.
Было много схожестей, особенно в области жертв. Прорабатывая каждое дело, я записывала детали и прикрепляла снимки в колонки, создавая море аккуратного белого шрифта и фотографий. Жертвы были практически шаблонными. Семь старшеклассников, атлетичных, со стройными фигурами и умеренной мускулатурой. Красивые и белые. Все они были популярными, богатыми и обожаемыми толпой — завидные парни в своих школах. Словами криминального профилирования, они были жертвами в группе низкого риска: жили в безопасных районах и не занимались опасной деятельностью. Они не были хулиганами или отморозками в школе. Они не торговали наркотиками на стороне, не принадлежали к бандам и почти не имели недоброжелателей.
Всех их похитили из разных школ, что предполагало планирование. Убийца, скорее всего, следил за жертвами до похищения и тщательно выбирал каждого среди сверстников.
Я просмотрела информацию. Выглядело организованно, только если не читать, потому что иначе становилось ясно, как нескладно это звучало. И все же я продвинулась. Я прошлась по делам поверхностно, а теперь глубоко погружалась в каждое убийство в хронологическом порядке. Я была на третьем мальчике, и закономерности начинали вырисовываться. Я сделала большой глоток чая и вгляделась в снимок Трэвиса Паттерсона, жертвы номер два.
Мальчиков похищали в людных местах. Всегда на улице, как правило, на парковках. Убийства никогда не совершались на месте похищения. Вместо этого — что являлось самым жутким элементом пазла — он увозил их в другое место, где держал от шести до восьми недель, прежде чем убить и сбросить трупы в третьей локации.
Три места — рискованно. Три возможности где-то оставить ДНК. Три шанса быть пойманным. Дважды ему нужно было перевозить тело, рискуя попасться на камеру, столкнуться с поломкой машины или упустить жертву.
И в архетипе мальчиков было что-то глубоко личное, провоцировавшее убийцу. Я предполагала, что старшая школа в случае убийцы была травмирующим периодом для психического развития. Самой вероятной и простой теорией было то, что он подвергся издевательствам от мальчика, очень похожего на типаж жертв. Учитывая сексуальную природу пыток, обидчик, вероятно, развращал его или насиловал, или он испытывал трудности из-за влюбленности или сексуального влечения к мальчику — влечения, которое могло расцвести или оказаться отвергнутым. Оба варианта имели шансы привести к ненависти или ощущению несоответствия, загноившихся и в итоге вылившихся в серию убийств.
Дверь кабинета открылась, и Беверли просунула голову в проем.
— Ты занята?
— Только своими мыслями, — я села на диван, подогув под себя ноги.
— Ну, я принесла шоколад.
— В таком случае, бери стул и устраивайся поудобнее, — я похлопала по сиденью. — Закрой за собой дверь.
— Секретные делишки, а? — она вошла и резко остановилась, когда увидела стену записей. — Вау. Как на это реагируют клиенты? — она указала на стену и протянула мне желтый пакетик сладостей.
— На этой неделе я принимаю их в конференц-зале, — я взяла его и высыпала горстку ярких шоколадок.
— Хороший ход. Это немного пугает, — сказала она, кивнув на записи.
— И не говори, — я вытянула руки и повращала головой, чтобы размяться. — У меня от всего этого глаза начинают косить.
— Ой, брось, — фыркнула она. — Тебе это нравится. Полные материалы дел? — она взглянула на стопки зеленых папок. — Удивлена, что через стену не слышно твоих стонов.
Я рассмеялась от грубой аналогии:
— Я не в таком уж экстазе от них. Но да. Это историческое событие. Получить возможность поучаствовать и взглянуть на эти дела… — я покачала головой. — От этого мне хочется забросить частную практику и присоединиться к правоохранительным органам.
— Серьезно? — она скептически на меня взглянула. — Нужно ли мне напоминать тебе, сколько ты зарабатываешь в год?
Я застонала:
— Деньги — это еще не все. Хотя… — я сдалась. — Да, ты права. Я сказала, что это соблазн, а не серьезное желание.
— Ты на своем месте, — сказала она. — Работать на адвоката — лучшее, что тебе могли предложить, — она оглядела стену. — Что в колонке с местами преступлений?
— Все, что мне известно по уликам и вскрытиям. Обычно там не было бы столько всего, но в этом случае вскрытия выдают сроки заключения мальчиков.
— Что ты имеешь в виду?
Я наклонилась и подцепила дело Ноя Уоткинса из стопки.
— Вот, — я помолчала. — Ты уже обедала?
— Только энергетическим батончиком. Но не переживай, — она похлопала себя по животу. — Стальной желудок.
Я открыла дело:
— Из тестов на наркотики по волосам мы можем видеть, что его накачивали веществами практически непрерывно в течение восьми недель заключения. Говоря о времени, его держали дольше всех. Убийца начал сокращать периоды. Либо ему сильнее хотелось убить, либо он получал желаемое раньше.
— Господи, — она потянулась и вытащила фото Ноя с места преступления. — Так их всех нашли?
— Да, — я отвела взгляд, все еще не привыкшая к виду унизительной позы тела Ноя, нацеленной на оказание максимального визуального эффекта.
— Он действует одинаково с каждым убийством?
— Практически. Тела оставляет распластанными, без гениталий, с вырезанным на груди сердцем, — я заправила прядь волос за ухо. — И у них всегда не хватает мизинца. Иногда и других пальцев, но всегда мизинца.
— Так почему его не называют Мизинцем? — сухо спросила она.
— Эту подробность намеренно утаили от прессы.
Она переварила информацию.
— Значит, он оставляет себе палец и пенис?
— Гениталии всегда обнаруживаются на месте преступления, но немного поотдаль, — покачала головой я. — Выброшенными, словно их только что бездумно отшвырнули.
— Ауч, — она вернула фото. — Что это значит?
— Ты сексолог. Ты мне скажи.
— Увечье наносится, когда мальчики еще живы?
— Ампутации посмертные. А вот вырезание сердца делается при жизни.
— А как они умирают?
— Удушение. Смерти демонстрируют немного милосердия, хоть для этого уже поздновато, учитывая все остальное, что переживают жертвы, — я рассказала об ассортименте пыток. Сигарные ожоги. Синяки. Анальные разрывы, указывающие на проникновение. Следы от наручников и веревок.
— Насколько опытными в сексуальном плане были жертвы до похищений? — нахмурилась она.
Я задумалась:
— Не знаю. Я пока не видела упоминаний об этом в делах. А что?
— Есть вероятность, что кто-то из жертв был гомо- или бисексуальным?
— Что бы это могло нам дать?
— Мне было бы любопытно, понесли ли некоторые жертв меньше ущерба, чем другие. Был ли он добрее к некоторым. И если да, какими были сексуальный опыт и наклонности этих мальчиков.
Я поразмыслила над идеей:
— Вау. Шоколадки и проницательные мысли. Тебе только не хватает вытащить бутылку вина из декольте.
— С этим-то огромным богатством? — она указала на свой туго облегающий свитер. — У меня там едва хватает места, чтобы поглубже вдохнуть.
— Есть еще мысли? — я снова переключилась на записи.
Она выдохнула:
— Посмертное удаление гениталий, пытки и анальное проникновение во время продолжительного периода заключения… Я не знаю. Мне было бы очень интересно узнать, что сбежавший парень… Сет? Скотт?
— Скотт. Скотт Харден.
Она кивнула:
— Тебе нужно посмотреть, что он скажет. Пытался ли похититель его сломать? Или, наоборот, ухаживал? Залечивал ли он его раны? Погоди… — она с сожалением покачала головой.
— Что?
— Я забыла, что тебя наняли на сторону защиты. Ты не можешь выбирать, что использовать из показаний Скотта. Если он указал на этого парня, и твой адвокат говорит, что он невиновен, тогда какая разница, что говорит Скотт? Ему либо можно верить, и ваш парень виновен, либо нет, и тогда слушать его — пустая трата времени.
Она была права. Почти все, что у меня было о Скотте, нужно игнорировать.
— Похоже, я в любом случае попусту трачу время.
— Да, но тебе платят кучу денег, и ты наслаждаешься каждой минутой, — она пожала плечами. — Снимки со вскрытия и психологические портреты? Пожалуйста. Да ты в раю.
— Ладно, ты меня подловила, — улыбнулась я. — Насколько ужасно, что я этим наслаждаюсь?
— Это ужасно. Но я провела прошлую ночь, мастурбируя под мысли о моем новом клиенте, поэтому мы вместе попадем в Ад, — она повернулась к стене. — Ладно, так что ты думаешь?
— Я не знаю… — медленно сказала я. — Кем бы он ни был, проблем хватает аж на троих. Мне также нужно учитывать, что он театрализирует убийства и оставляет ложные следы, чтобы привлечь внимание или сбить с толку.
Она обдумала это.
— Думаешь, отрезание гениталий и вырезание сердец могут быть для показухи? — она повернулась ко мне лицом.
— Вырезание точно являются визитной карточкой, — подтвердила я. — Он хочет прославиться и получить признание за каждое убийство. А насчет остального… — я вздохнула. — Есть несоответствия.
Я попыталась расставить мысли в логическом порядке.
— Есть стандартные психологические стимулы и внутренние мотивы для преступлений, — я указала на сладости. — Это как шоколад. Почему тебе хочется шоколада?
— Потому что он вкусный, — подыграла она.
— Тебе кажется, что ты хочешь его по этой причине. Все так реагируют на этот вопрос, но когда…
— Я знаю, что такое скрытые триггеры, — перебила она. — Я ем его потому, что моему телу хочется сахара. Ты ешь его потому, что тебе нравится вкус. Джейкоб ест его потому, что у него привычка что-нибудь жевать, а моя мать его ест потому, что ее тревога требует дофамина.
— Верно, — подтвердила я. — Что ж, люди убивают по разным причинам. В основном ради удовольствия, но ради разных типов удовольствия. Длительность заключения отдает типом, ориентированным на контроль, который получает удовольствие от доминирования над жертвой. Связывание, изнасилование, обнаженные тела… все это кажется мотивированным сексуально, но здесь, скорее, дело в беспомощности жертвы, что дает ему бóльшее ощущение власти.
— Я не вижу связи с шоколадом.
— Я к этому приближаюсь. У Кровавого Сердца сами убийства практически милосердные. Быстрые. Он душит их до потери сознания и смерти. Средство достижения цели, а не приятное действие. Я ем шоколад потому, что я голодная, или потому, что его вкус мне нравится больше других, — я кивнула в сторону наполовину съеденного зернового батончика на боковом столике. — Они убивают потому, что им нравится этот вариант больше альтернативы. Но в развитии событий всего этого… — я махнула рукой на море документов, заметок и изображений. — Смерть короткая и быстрая. Практически не является событием. В этом конкретном действии мало удовольствия, если оно вообще есть. Отчего я предполагаю, что для него триггер — когда жертва наскучила, и он готов к следующему этапу — размещению тела и вниманию прессы.
— Или, может, он просто мудак, — улыбнулась она.
Я проигнорировала ее замечание:
— Событие смерти изменилось в последнем убийстве. В то время, как другие были быстрыми и милосердными, смерть Гейба Кевина была не такой.
— Что ты имеешь в виду? — ее улыбка исчезла.
— Первых пять жертв задушили, — я подалась вперед. — Но Гейба Кевина, хоть он и умер от асфиксии, не задушили.
— А что? Утопили?
— Он умер от сухого утопления.
Она вздрогнула:
— Ты имеешь в виду метод, используемый ЦРУ?
— Да. Это невероятно болезненная смерть. Мучительная. Скорее всего, медленная. Так что? Почему? — я изучающе посмотрела на стену, глядя на фото возле снимка Ноя Уоткинса. — Что отличает Гейба Кевина?
Раздался громкий стук в дверь, заставивший нас подпрыгнуть. Дверь открылась, и в кабинет заглянул Джейкоб.
— Беверли, пришел клиент на консультацию в четыре часа.
— Я сейчас буду, — она оглядела стопку документов. — По крайней мере, я знаю, чем ты занималась в последние два дня. Когда ты снова встречаешься с адвокатом?
— Сегодня вечером, — я повернула к себе овальный циферблат часов. — В пять. Его офис в центре, поэтому мне скоро нужно выходить, чтобы не попасть в пробку.
— Ага, — она недвусмысленно оглядела меня. — Костюм «Шанель» без колготок. Моя мать бы гордилась.
Мать Беверли была одной из самых нашумевших сводниц в Лос-Анджелесе, поэтому я интерпретировала комментарий так, как он и подразумевался.
— Это не такого рода встреча.
Она откинулась на спинку дивана, закинув в рот красную шоколадку.
— И все же… легкий доступ под юбку… может, у тебя и бюстгальтер спереди расстегивается?
Я проигнорировала намек и взяла пустую чашку.
— Напомни мне никогда больше не рассказывать тебе о своей половой жизни.
— Ха! — она рассмеялась. — Дорогая, это не жизнь. Это как пукнуть в пустой комнате. Воняет страшно. Поверь мне, если бы у тебя было столько секса, сколько у меня, ты бы уже не думала об этом парне. Ты бы уже переключилась на другого мускулистого дылду и забыла о нем.
— Пожалуйста, не сравнивай ночь страсти с пуканьем. И я не думаю о нем. По крайней мере, не в романтическом смысле.
— О, дорогая, — она одарила меня знающей улыбкой. — Ты разбираешься в убийцах, а я — в сексуально обделенных клиентах. Ты однозначно о нем думаешь, и в этом нет ничего плохого, — она поднялась с дивана. — Просто не отделяй голодание от хорошей еды.
Роберт Кевин был хорошей едой. Может, я и изголодалась, но он был шеф-поваром удовольствия. Я проглотила ответ и подошла к краю стола.
— Скажешь Джейкобу, что я скоро ухожу? На случай, если я ему для чего-то нужна.
— Скажу, — она скомкала пустой пакетик из-под сладостей и снова оглядела мою гору бумаг. — Удачи.
Я подождала, пока она уйдет, а затем открыла боковой ящик стола и достала запасные колготки, которые хранила там на случай, если на моих появится зацепка. Я несколько мгновений глядела на вакуумную упаковку, а потом вернула их на место.
Это не было громким пуканием. Просто смешно.
