Глава первая

После похорон все вернулись в дом, теперь уже несомненно принадлежащий миссис Хэллоран, и неловко топтались в просторном холле. Миссис Хэллоран направилась в гостиную сообщить мистеру Хэллорану, что церемония прошла без мелодрам.

— Может, свáлится замертво на пороге, — пробормотала молодая миссис Хэллоран, глядя вслед свекрови. — Фэнси, милая, ты бы хотела, чтобы бабушка свалилась замертво?

— Да, мама, — ответила Фэнси, одергивая длинный подол черного платья, которое бабушка заставила ее надеть.

Молодая миссис Хэллоран считала, что черный не подходит десятилетней девочке, да и вообще платье чересчур длинное, к тому же слишком простое и грубое для престижа семьи Хэллоран; утром у нее случился приступ астмы, словно в доказательство, однако Фэнси все равно одели в черное. Длинная юбка развлекала девочку во время похорон и в машине, и, если бы не присутствие бабушки, день определенно выдался бы чудесный.

— Я буду молиться об этом, пока жива, — заявила молодая миссис Хэллоран, набожно складывая руки.

— Хочешь, я ее столкну? — предложила Фэнси. — Как она столкнула папу?

— Фэнси! — воскликнула мисс Огилви.

— Пусть говорит, что хочет, — возразила молодая миссис Хэллоран. — Пусть запомнит хорошенько. Фэнси, детка, повтори, что ты сказала.

— Бабушка убила папу, — послушно повторила Фэнси. — Столкнула с лестницы и убила. Это сделала бабушка, правда?

Мисс Огилви возвела глаза к потолку, однако понизила голос, как приличествует в день траура:

— Мэри-Джейн, вы извращаете ум ребенка и к тому же лишаете ее шансов на наследство…

— В этот день, — заявила молодая миссис Хэллоран, придавая мышиному личику выражение укоризненного достоинства, — я хочу, чтобы вы все до единого запомнили раз и навсегда: Фэнси стала сиротой из-за мерзкой старухи, которая не вынесла, что дом принадлежит кому-то другому! А ведь я была его женой, возлюбленной спутницей жизни!

Она часто задышала и прижала руки к груди.

— Столкнула его с лестницы, — добавила она угрюмо.

— Я твоего отца бессмертный дух, — процитировал Эссекс, обращаясь к Фэнси.

Он зевнул и поерзал на бархатной кушетке.

— А где «похоронные пироги»? Не собирается же старуха морить нас голодом, раз захапала все себе?

— Это неслыханно! — воскликнула молодая миссис Хэллоран. — Думать о еде, когда Лайонел еще не остыл в гробу! Фэнси!

Она протянула руку, и Фэнси неохотно подчинилась, взметнув черным подолом. Молодая миссис Хэллоран двинулась в сторону главной лестницы.

— Теперь мое место подле сироты, — сказала она через плечо. — Пусть принесут мой обед наверх, в детскую. Все равно у меня сейчас начнется приступ.

«Когда жить, если не теперь?» — гласила надпись черными готическими буквами с капелькой позолоты над аркой окна, расположенного на лестничной площадке. Молодая миссис Хэллоран остановилась у окна и обернулась. Фэнси все еще поднималась по лестнице, путаясь в подоле юбки.

— Горе мое горькое, — вздохнула молодая миссис Хэллоран, прижав одну руку к груди, а другой едва касаясь широких отполированных перил. — Фэнси, поторопись же!

Слегка опираясь на плечо дочери, миссис Хэллоран исчезла в левом верхнем крыле, которое до недавнего времени делила с Лайонелом.

Эссекс с отвращением смотрел им вслед.

— Муженек-то небось только и мечтал о смерти, — пробормотал он.

— Не надо вульгарностей, — нахмурилась мисс Огилви. — Даже наедине со мной, пожалуйста, не забывайтесь: мы — всего лишь наемные работники, а не члены семьи.

— Вообще-то, я тоже здесь, — внезапно подала голос тетя Фэнни из темного угла. — Вы этого, конечно, не заметили, но прошу вас, не смущайтесь. Хоть я и член семьи, вовсе не обязательно…

Эссекс снова зевнул.

— Есть хочу!

— Интересно, подадут ли настоящий обед? — поинтересовалась мисс Огилви. — Я впервые на похоронах с тех пор, как живу здесь; даже не знаю, что она решит. Пожалуй, надо присесть…

— Никому нет дела, если тетя Фэнни останется у себя в комнате, — пробормотала тетя Фэнни. — Передайте жене моего брата, что я присоединюсь к ней после ужина.

— И я впервые на похоронах. — Эссекс встал и лениво потянулся. — От них в сон клонит. Как думаете, старуха заперла джин ради такого случая?

— На кухне полно, — отозвалась мисс Огилви. — Для меня самую капельку, спасибо.

— Все закончилось, — объявила миссис Хэллоран.

Она стояла позади инвалидного кресла мужа, глядя ему в затылок безо всякой цели. В прежние времена, еще до того как мистер Хэллоран навечно занял место в инвалидном кресле, миссис Хэллоран с трудом контролировала выражение лица и жесты, однако теперь, когда он не мог резко обернуться, миссис Хэллоран была с ним любезна (предусмотрительно занимая место за спинкой кресла).

— Его больше нет, Ричард. Все прошло как надо.

Мистер Хэллоран заплакал — впрочем, не первый раз: с тех пор как до него дошло, что второй молодости ему не видать, он плакал часто и охотно.

— Единственный сын, — прошептал мистер Хэллоран.

— Да…

Миссис Хэллоран поджала пальцы, чтобы не барабанить ими по спинке: не стоит суетиться в присутствии больного, прикованного к инвалидному креслу — нужно проявлять терпение. Она беззвучно вздохнула.

— Постарайся держать себя в руках.

— А помнишь, — спросил Хэллоран с дрожью в голосе, — когда он родился, мы велели звонить в колокола на конюшне?

— Верно, — с энтузиазмом подхватила миссис Хэллоран. — Я могу распорядиться, если хочешь.

— Пожалуй, не стоит, — ответил мистер Хэллоран. — В деревне нас не поймут. Нельзя потакать сантиментам за счет общественного мнения. Не стоит, пожалуй. Да и вообще, — добавил он, — Лайонел их не услышит.

— Теперь, когда его больше нет, нужно назначить управляющего имением.

— Лайонел совсем не справлялся. Когда-то с моей террасы был прекрасный вид на розовый сад, а теперь я вижу лишь живую изгородь. Я хочу, чтобы ее срезали, тотчас же!

— Не волнуйся так, Ричард, тебе вредно. Ты всегда был хорошим отцом. Я распоряжусь, чтобы изгородь подровняли.

Мистер Хэллоран пошевелился, глаза снова наполнились слезами.

— А помнишь, я хотел сохранить его кудряшки?

Миссис Хэллоран надела на лицо печальную улыбку и вышла вперед.

— Дорогой, тебе вредно волноваться. Я знаю, Лайонел любил тебя больше всех на свете.

— Нет, так не годится, — возразил мистер Хэллоран. — У Лайонела есть жена и дочь; нельзя ставить отца на первое место. Орианна, ты должна с ним поговорить. Скажи ему, что я этого не потерплю! Его главный и единственный долг перед женщиной, на которой он женат, и перед милой крошкой. Скажи ему…

Он нерешительно умолк.

— Так это Лайонел умер? — неуверенно переспросил мистер Хэллоран.

Миссис Хэллоран переместилась за спинку кресла и позволила себе устало закрыть глаза. C усилием подняв руку, она мягко опустила ее на плечо мужа.

— Похороны прошли весьма достойно.

— Помнишь, когда он родился, мы велели звонить в колокола?

Миссис Хэллоран тихонько поставила бокал и перевела взгляд с Эссекса на мисс Огилви.

— А тетя Фэнни спустится к десерту?

— Добавив последний штрих к сегодняшнему безоблачному счастью, — съязвил Эссекс.

Миссис Хэллоран устремила на него пристальный взгляд.

— На подобные замечания, — произнесла она, — Лайонел счел бы необходимым напомнить, что вам здесь платят не за иронию, а за реставрацию фресок в столовой.

— Орианна, милая, — возразил Эссекс с фальшивым смешком, — уж вас-то я никак не подозревал в забывчивости! Фресками занимался предыдущий молодой человек, а я составляю каталог для библиотеки.

— Лайонел не различил бы, — заметила мисс Огилви и порозовела от смущения.

— Но заподозрил бы, — добавила миссис Хэллоран. — Там у дверей тетя Фэнни, я слышу ее кашель. Эссекс, впустите ее, а то она сама ни за что не решится.

Эссекс картинно распахнул дверь.

— Добрый вечер, тетя Фэнни! Надеюсь, сегодняшняя траурная атмосфера вам по душе?

— Не стоит за меня беспокоиться. Добрый вечер, Орианна, мисс Огилви. Право, не утруждайтесь. Вы прекрасно знаете, что на тетю Фэнни не стоит обращать внимания. Орианна, я с удовольствием постою.

— Эссекс, — распорядилась миссис Хэллоран, — принеси тете Фэнни стул.

— Уверена, что молодому человеку это в тягость, Орианна. Я привыкла сама о себе заботиться, уж ты-то знаешь.

— Эссекс, бокал вина тете Фэнни.

— Орианна, я пью только с равными. Мой брат Ричард…

— …отдыхает. Он уже пообедал и принял лекарство. Ничто не помешает тебе увидеться с ним вечером, обещаю. Да сядь ты уже наконец!

— Я не привыкла подчиняться приказам, однако ты теперь здесь хозяйка, судя по всему…

— Так и есть. Эссекс… — Миссис Хэллоран поудобнее расположилась в кресле, откинув голову на спинку. — Желаю слышать, как вы попусту растратили свои юные годы — только самое скандальное!

— Тропа становится все прямее и у´же, — произнес Эссекс. — Годы наступают, тропа сужается как острие ножа, и я ползу вперед, хватаясь за соломинку, а годы сдавливают бока и смыкаются над головой…

— Не слишком-то скандально, — поморщилась миссис Хэллоран.

— Боюсь, у молодого человека не было так называемых «преимуществ» в жизни, — заметила тетя Фэнни. — Не всем повезло вырасти в роскоши — уж ты-то знаешь…

— Статистика говорит сама за себя, — продолжил Эссекс. — В двадцать, когда время казалось бесконечным, мои шансы умереть от болезни сердца были один к ста двенадцати. В двадцать пять, когда меня впервые охватила неразумная страсть, шансы умереть от рака были один к семидесяти восьми. В тридцать, когда дни и часы начали сокращаться, шансы умереть из-за случайности равнялись один к пятидесяти трем. Теперь же мне тридцать два, тропа сужается с каждым днем, и шансы умереть от чего угодно равняются один к одному.

— Очень глубокомысленно, — резюмировала миссис Хэллоран, — однако по-прежнему не скандально.

— Хорошо… Итак, мисс Огилви хранит в правом верхнем ящике комода, под платками, эбонитовую шкатулку, украденную из музыкальной комнаты. В ней покоятся записочки, которые Ричард Хэллоран писал ей четыре года назад — хотя, пожалуй, некстати об этом упоминать теперь, когда он прикован к инвалидному креслу. Каждый вечер оставлял ей записку под большой голубой вазой в холле.

— Боже правый! — воскликнула мисс Огилви и побледнела. — Она вовсе не это подразумевала под «скандальным»!

— Не волнуйтесь, мисс Огилви, — улыбнулась миссис Хэллоран. — В качестве библиотекаря Эссекс привык шпионить за всеми. Он развлекает меня весьма занимательными историями, и его информация всегда оказывается верной.

— Момент истины, — сухо заметила тетя Фэнни. — Вульгарно и непристойно — я и тогда говорила, и сейчас скажу.

— Я бы ни за что не осталась… — начала мисс Огилви.

— Ну конечно, остались бы! — добродушно откликнулась миссис Хэллоран. — Ничто не заставило бы вас двинуться с места. Нет, ваша ошибка заключалась в другом: вы думали, что сможете «подвинуть» меня. Проще говоря, типичная ошибка тети Фэнни.

— Отвратительно и неуместно, — отозвалась тетя Фэнни. — Орианна, с твоего позволения я удалюсь.

— Допивай вино, а Эссекс позабавит нас еще чем-нибудь скандальным.

— Тропа сужается с каждым днем, — повторил Эссекс, ухмыляясь. — Интересно, помнит ли тетя Фэнни, как однажды выпила шампанского на дне рождения Лайонела и спросила меня…

— Боюсь, мне сейчас станет дурно, — перебила его тетя Фэнни.

— Ну так и быть, позволяю тебе удалиться, — снизошла миссис Хэллоран. — Эссекс, я вами недовольна! Ну ладно тетя Фэнни, но вы-то должны быть вне подозрений! Фэнни, если тебе хочется устроить сцену, сделай одолжение и поскорее: я хочу прогуляться перед вечерней игрой в нарды, а мой распорядок дня и так безжалостно нарушен. Мисс Огилви, вы допили вино?

— Ты собираешься играть в нарды? — удивилась тетя Фэнни. — Сегодня?

— Теперь это мой дом, как ты справедливо заметила. Не вижу причины, почему бы не сыграть.

— Как это вульгарно, — поморщилась тетя Фэнни. — В доме траур!

— Уверена, Лайонел подождал бы умирать, если бы знал, что похороны помешают моим нардам. Мисс Огилви, вы уже допили? — Миссис Хэллоран поднялась. — Эссекс?

Некоторый интерес представляет характер самого дома. Здание стоит на небольшом холме, и земля вокруг принадлежит семье Хэллоран. Со всех сторон территорию окружает каменная стена. Прежний мистер Хэллоран, отец Ричарда и тети Фэнни — в то время Фрэнсис Хэллоран, — ошарашенный свалившимся на него богатством, не придумал ничего лучше, чем создать свой собственный мир. По его замыслу, весьма туманно изложенному архитекторам, декораторам, землемерам, плотникам и каменщикам, этот мир должен включать в себя все. Внешний мир, оставшийся позади, использовался лишь для безжалостного разграбления и добычи предметов искусства, призванных украсить дом и окрестности. Помещения бесконечно ремонтировались и обставлялись, земля возделывалась с особым усердием. К изящному пруду перед домом прилагались лебеди. Кроме всего прочего, на территории находились пагода, лабиринт и розовый сад. Стены дома были окрашены в пастельные тона с изображением сатиров и нимф, резвящихся среди цветов. Также в интерьере имелось огромное количество серебра, золота, эмали и перламутра. Картины мистера Хэллорана не особенно интересовали, однако он уступил просьбе декоратора и повесил несколько штук. При этом настоял, чтобы его собственный портрет — мистер Хэллоран был человеком практичным и тщеславным — висел над камином в комнате, которую архитектор называл «ваша гостиная». Книги мистера Хэллорана тоже не интересовали, тем не менее он уступил под натиском удивленных взглядов архитектора и декоратора и обустроил библиотеку, должным образом оснастив ее мраморными бюстиками и десятками тысяч томов в кожаных переплетах; их привезли по железной дороге, внесли в дом коробку за коробкой, аккуратно распаковали и разложили по полкам специально нанятые для этого люди. Больше всего мистеру Хэллорану запала в душу идея солнечных часов. Их заказали из Филадельфии, в одной фирме с хорошими отзывами; мистер Хэллоран лично выбрал место в саду. Он смутно надеялся, что надпись — оставленная на усмотрение фирмы, они в таких вещах лучше разбираются — будет глубокомысленной, например: «Лови момент» или даже «За знаком знак чертит бессмертный рок перстом своим», однако по воле неизвестного автора надпись на часах гласила «Что жизнь?». Мало-помалу мистер Хэллоран к ней привык, убедив себя, что ремарка относится ко времени.

Солнечные часы установили и настроили с таким же старанием, что и книги в библиотеке, и каждый, кому взбрело бы в голову проигнорировать маленькие нефритовые часы в гостиной или дедушкины часы в библиотеке, или мраморные часы в столовой, мог выйти на лужайку и определить время по солнцу. Из любого окна, выходящего на сад и на озеро, виделись солнечные часы, установленные на повороте аллеи. Старший мистер Хэллоран был человеком методичным. В левом крыле насчитывалось двадцать окон, в правом ровно столько же. Так как центральная дверь была двойной, на втором этаже располагались сорок два окна и столько же на третьем, прямо под резным орнаментом крыши. Мистер Хэллоран распорядился, чтобы там изобразили цветы и древнегреческий символ богатства — рога изобилия, и нет никаких сомнений, что его распоряжения выполнили в точности.

По обе стороны двери располагалась терраса: восемьдесят шесть черных и восемьдесят шесть белых плиток направо и столько же налево. Мраморную балюстраду поддерживали по сто шесть колонн слева и справа соответственно. Восемь широких мраморных ступеней вели на лужайку, которая изящно обтекала квадратный пруд и плавной волной устремлялась вперед, к летнему домику в виде храма, посвященного какому-то второстепенному богу математики, с шестью тонкими колоннами по обеим сторонам. Хотя никто не пытался подобрать деревья, окаймляющие лужайку, листик к листику и веточку к веточке, летний домик окружали четыре тополя, посаженные на равном расстоянии. Внутри домик был выкрашен в зеленый и золотой, вдоль колонн и потолочных балок обвивалась виноградная лоза.

Все это царство симметрии нарушали солнечные часы, нарочно установленные не в центре, с провокационной надписью «Что жизнь?»

После того как дом был покрашен, обит деревянными панелями, устлан коврами и парчой, оснащен шелковыми простынями и драгоценными произведениями искусства, мистер Хэллоран перевез сюда жену и двух маленьких детей. Миссис Хэллоран умерла через три месяца, так и не увидев солнечных часов вблизи, разве что из окна спальни. Не довелось ей прогуляться ни к центру лабиринта, ни в тайный сад, чтобы сорвать абрикос, хотя каждое утро даме подавали свежие фрукты в прозрачной голубой вазе. Из розария ей доставляли розы, из теплиц — орхидеи и гардении, а по вечерам ее сносили вниз и сажали в кресло у огня. Миссис Хэллоран родилась в доме на две семьи в глухом далеком городке, где бо`льшую часть года было холодно и мрачно; впервые в жизни она почувствовала тепло, лишь сидя у камина. Она никак не могла поверить, что в этом доме ей не грозит зима, и даже вечное лето из роз, гардений и абрикосов не разуверило ее сомнений; миссис Хэллоран скончалась в полной уверенности, что за окном идет снег.

Вторая миссис Хэллоран — Орианна, жена Ричарда — поставила себе цель относиться к свекру с восхищением и покорностью.

— Мне кажется, — заявила она Ричарду, когда молодожены вернулись из свадебного путешествия и обосновались в Большом доме, — наш долг — скрасить последние годы твоего отца. В конце концов, он — твой единственный родственник.

— Вовсе нет, — возразил Ричард, озадаченный. — Есть еще сестра Фрэнсис и дядя Харви с женой и детьми в Нью-Йорке. И потом, наверняка имеются кузены разной степени дальности…

— Да, но никто из них не распоряжается деньгами твоего отца.

— Ты что, вышла за меня ради отцовских денег?!

— Ну да. И еще ради дома.

— Повторите еще раз, — велела миссис Хэллоран, разглядывая часы в теплых сумерках.

— «Что жизнь? И почему к ней люди жадны? Сегодня с милой, завтра в бездне хладной! Один как перст схожу в могилу я…»

— Не нравятся они мне.

Миссис Хэллоран протянула руку и дотронулась пальцем до часов. В сумраке доносилось слабое шуршание листьев, плеск воды. Дом отсюда казался очень далеким, свет в окнах — совсем тусклым. Миссис Хэллоран провела пальцем вдоль буквы «Ч» и подумала: без этих часов лужайка выглядела бы пусто. По сути, часы — символ людской порочности, доказательство того, что глаз человека не способен вынести математическое совершенство. Я — существо земное, напомнила себе миссис Хэллоран, и потому должна смотреть на часы, как и все прочие. Если их убрать, мне тоже придется отводить глаза до тех пор, пока я не увижу несовершенство взамен часов — возможно, звезду?

— Вам не холодно? — спросил Эссекс. — Вы дрожите.

— Становится прохладно. Давайте вернемся в дом.

Тихими шагами миссис Хэллоран ласкала землю, по которой ступала; под рукавом ощущалась твердость руки Эссекса, едва заметное напряжение мускулов — реакция на ее совершенство и одновременно жест защиты. Все это мое, думала она, осматривая молчаливые камни, и землю, и листья своих владений. Тут она вспомнила, что собирается отослать Эссекса прочь, и улыбнулась. Бедный Эссекс так и не понял, что сущность хорошего придворного заключается в неуверенности. Теперь дом принадлежит мне, подумала она молча, не в силах произнести ни слова.

В большой гостиной у огня сидел Ричард Хэллоран; в дальнем углу, на почтительном расстоянии, за столиком устроились мисс Огилви с тетей Фэнни. Мисс Огилви читала, а тетя Фэнни раскладывала пасьянс; судя по всему, последняя не осмеливалась подкрутить свет в лампе, и они с мисс Огилви склонились над столом, щурясь в темноте.

— Орианна, — произнес ее муж, как только миссис Хэллоран и Эссекс вошли через высокие двери террасы, — я вспоминал Лайонела.

— Конечно, Ричард. — Миссис Хэллоран отдала Эссексу шаль, подошла и встала за креслом мужа. — Попытайся не думать об этом, а то не заснешь.

— Он был моим сыном, — терпеливо объяснил Ричард.

Миссис Хэллоран склонилась вперед.

— Тебе не слишком жарко? Отодвинуть кресло подальше от огня?

— Не приставай к нему, — вмешалась тетя Фэнни и подняла карту к свету. — Ричард всегда сам принимал решения, Орианна, даже в том, что касается его собственного комфорта.

— Мистер Хэллоран всегда был таким сильным, — добавила мисс Огилви с нежностью.

— В день его рождения мы велели звонить в колокола над конюшней, — объяснил мистер Хэллоран тете Фэнни и мисс Огилви через всю комнату. — Жена предложила и сегодня позвонить — в качестве прощального жеста, — но я решил, что не стоит. Как ты считаешь, Фэнни?

— Ни в коем случае, — отрезала тетя Фэнни. — Вульгарная идея, разумеется. — Взглянув на миссис Хэллоран, она повторила: — Разумеется…

— Эссекс, — произнесла миссис Хэллоран, не двигаясь. — Пожалуй, и вправду стоит позвонить в колокола.

Бесшумной кошачьей походкой Эссекс пересек комнату и встал рядом, ожидая приказаний.

— Разумно. Ему бы понравилось. Мы звонили в колокола над конюшней, — повторил мистер Хэллоран, обращаясь к мисс Огилви, — в день его рождения, а затем каждый год после этого, пока он не попросил нас так не делать.

— Боюсь, уже слишком поздно звонить, — заметила миссис Хэллоран.

— Ты права, дорогая, как всегда. Бедный Лайонел все равно не услышит. Может, завтра?

— Лайонел был прекрасным человеком, — вставила мисс Огилви траурным тоном. — Нам будет его не хватать.

— Да, нужно распорядиться, чтобы подрезали живую изгородь, — сказал мистер Хэллоран жене.

— У него был замечательный отец, — заявила тетя Фэнни. — Ричард, тебе не жарко? Ты терпеть не мог перегреваться. Хотя, — добавила она, — пламя, по-видимому, не слишком высоко. По крайней мере, света не дает.

— Эссекс, — распорядилась миссис Хэллоран, — включите лампу тете Фэнни.

— Спасибо, не надо, — ответила та. — Не стоит заботиться о моем удобстве, Орианна. Ты прекрасно знаешь, что я ничего не попрошу из твоих рук. Или, — добавила она, покосившись на Эссекса, — из рук нанятого…

— …библиотекаря, — закончил за нее Эссекс.

— Мистер Хэллоран, позвольте я наброшу вам шаль на плечи? — предложила мисс Огилви. — У вас спина не мерзнет? Так часто бывает, даже когда огонь греет… — Она помедлила и стыдливо добавила: — …конечности.

— Вы имеете в виду ноги? — осведомилась миссис Хэллоран. — Уверяю вас, у Ричарда они до сих пор сохранились, хоть и не всегда видны. Мисс Огилви беспокоится о твоих ногах, — сказала она, нагибаясь к мужу.

— О моих ногах? — улыбнулся тот. — Я все больше сижу, — галантно объяснил он мисс Огилви, и та покраснела.

— Тетя Фэнни, — позвала миссис Хэллоран, и все обернулись, настороженные ее тоном. — Я рада, что ты ничего не просишь из моих рук, поскольку я как раз собиралась вам всем кое-что сообщить, а тетя Фэнни меня только подбодрила.

— Я? — изумилась тетя Фэнни.

— Сущность жизни, — мягко начала миссис Хэллоран, — заключается в переменах; вы все, будучи людьми интеллигентными, со мной согласитесь. Наша последняя перемена — я имею в виду кончину Лайонела…

— Так это был Лайонел! — утвердительно кивнул мистер Хэллоран у камина.

— …оказалась весьма приятной. Мы прекрасно обойдемся без Лайонела. Теперь нам необходимо сделать генеральную уборку. Ричард, конечно, останется.

Она положила руку на плечо мужа, и тот снова кивнул, довольный.

— Эссекс, не слишком ли мы вас задержали? — продолжила миссис Хэллоран.

— Но библиотека… — возразил Эссекс, прикрыв рот рукой.

— Пожалуй, оставим библиотеку в покое на время. Пора освежить фрески в моей гостиной. Разумеется, вы получите небольшую выплату и сможете заняться какой-нибудь ученой деятельностью.

— Тропа сужается, — натянуто произнес Эссекс.

— Как мудро с вашей стороны!

— Я надеялся… я думал — после всего…

— Эссекс, вам тридцать два года — еще не поздно начать карьеру. Попробуйте что-нибудь делать руками. Можете взять пару дней на раздумье. Мисс Огилви!

Последняя вытянула руку и вцепилась в подлокотник кресла.

— Я вами довольна, не сочтите за критику. Вы — леди того сорта, какие редко встречаются в наши дни. Всю жизнь вас укрывали от внешнего мира — вы же пришли к нам как раз до рождения Фэнси? — и я не стану бездумно выставлять вас наружу. Пожалуй, поместим вас в какой-нибудь скромный пансионат — приличный, разумеется, даже не сомневайтесь, и всецело подходящий вашему статусу; курорт с минеральными водами? Местечко у моря? В несезон вы будете играть в криббидж с другими леди сходного статуса. Возможно, теплым осенним днем, убаюканная волнами и затихающим весельем на пирсе, вы падете жертвой авантюриста; возможно, Эссекс в своих бесцельных академических блужданиях найдет вас и оставит без гроша. Разумеется, в руках обычного авантюриста вы будете в полной безопасности, поскольку не сможете лично распоряжаться деньгами — это в ваших же интересах.

— Какая жестокость! — Мисс Огилви сникла в кресле. — Я не заслужила!..

— Может, и нет, но ничего не могу с собой поделать — на меня накатил приступ щедрости. Я настаиваю!

— А я? Меня тоже выгонят?

— Дорогая тетя Фэнни, это ведь твой дом! Неужели ты думаешь, что я выброшу тебя из собственного дома? Ты жила здесь с самого детства — с мамой, с папой. Я помню твоего отца, замечательный был человек.

— Оставь в покое моих родителей! Мой брат…

— Да, — перебила миссис Хэллоран. — В бальной зале ты танцевала свой первый и единственный танец; тогда тебя звали мисс Хэллоран — мы не должны терять из виду мисс Хэллоран в нашей тете Фэнни. Впрочем, теперь мы с твоим братом остались одни; мы ни разу не оставались одни в этом доме с самой свадьбы. Не беспокойся, здесь хватит места для нас обеих, Фэнни, — добавила она снисходительно.

— Я так никогда не думала, — возразила тетя Фэнни.

— А помнишь башню? Ее построил твой отец; там, кажется, планировали устроить обсерваторию? В ней можно расположиться с большим комфортом. Я даже разрешаю тебе взять немного мебели. Можешь забрать все, что хочешь, за исключением, разумеется, предметов, обладающих сентиментальной ценностью: голубая ваза из холла отойдет мисс Огилви.

— Я возьму драгоценности своей матери.

— Теперь люди станут поговаривать о башне, в которой водятся привидения, — засмеялась миссис Хэллоран. — Так, кто у нас остался? Мэри-Джейн будет здесь одиноко. Я уверена, что она питала к Лайонелу искренние чувства, хотя о природе этих чувств распространяться не стану. Пожалуй, отошлю Мэри-Джейн домой. Лайонел нашел ее в городе, в публичной библиотеке — вот пусть туда и возвращается. В то время у Мэри-Джейн была небольшая квартира; я распоряжусь, чтобы ее вернули. Ей совсем не обязательно работать, я проявлю достаточную щедрость. Может, возобновит связи со старыми друзьями… Правда, боюсь, второго Лайонела она больше не встретит — ей и первого хватило за глаза.

— А Фэнси? — пролепетала мисс Огилви. — Ведь я ее гувернантка и обязана…

— А Фэнси теперь тоже моя, — улыбнулась миссис Хэллоран. — Однажды все, чем я владею, перейдет ей, поэтому Фэнси я оставлю при себе.

— По-моему, вы с нами шутите, — безжизненным голосом произнес Эссекс. — Хотите, чтобы мы испугались и начали умолять, а вы посмеетесь и скажете, что пошутили…

— Вы и вправду так думаете, Эссекс? Тогда интересно будет посмотреть, как далеко зайдет моя шутка, прежде чем вы начнете умолять. Ричард?

Мистер Хэллоран открыл глаза и улыбнулся.

— Пора спать, — весело сказал он.

Миссис Хэллоран взялась за ручки и повернула кресло.

— Спокойной ночи, — попрощался мистер Хэллоран, и миссис Хэллоран довезла кресло почти до двери, прежде чем Эссекс подбежал и открыл ее.

Мисс Огилви негромко плакала; когда умер Лайонел, она пустила лишь пару слезинок — больше ради проформы, чтобы нос не покраснел. Тетя Фэнни мрачно смотрела в огонь, сложив руки на коленях; после ухода брата и золовки она не проронила ни слова. Эссекс ходил из угла в угол, поскольку в неподвижности слишком отчетливо видел себя самое.

— Раболепствовал, подносил, лгал, шпионил, пресмыкался — и вот меня выставили за дверь, как я того и заслуживаю. Тетя Фэнни, мисс Огилви — мы все достойны презрения.

— Я старалась делать то, что должно, — всхлипнула мисс Огилви. — Она не имела права так со мной разговаривать!

— И верно, — продолжал Эссекс. — Я-то думал, что умен, проворен и неуязвим, а это вовсе не надежная защита. Я думал, она ко мне привязана, а сам превратился в ручную обезьянку!

— Могла бы сообщить помягче, — сетовала мисс Огилви.

— В гориллу, нелепое чудовище…

— Тихо! — вдруг скомандовала тетя Фэнни.

Они оглянулись, удивленные: тетя Фэнни пристально смотрела в сторону выхода. Дверь отворилась, и в комнату проскользнула Фэнси.

— Дедушке не понравится, что ты спустилась вниз так поздно. Сейчас же ступай в свою комнату! — велела тетя Фэнни.

Не обращая на нее ни малейшего внимания, Фэнси подошла к камину и села на коврик, скрестив ноги.

— Я здесь часто бываю, когда вы все спите. — Она в упор посмотрела на мисс Огилви. — А ты храпишь!

— Тебя следует отшлепать! — негодующе фыркнула та.

Фэнси любовно провела рукой по мягкому ворсу.

— Когда бабушка умрет, все это будет моим. Весь дом будет моим, и никто мне не помешает!

— Твой дедушка… мой брат… — начала тетя Фэнни.

— Ну конечно, я понимаю, что дом принадлежит дедушке, — возразила Фэнни с интонацией взрослого, объясняющего неразумному ребенку, — но ведь на самом-то деле нет. Иногда мне хочется, чтобы бабушка умерла.

— Маленький звереныш! — пробормотал Эссекс.

— Нельзя так говорить, Фэнси, — вмешалась мисс Огилви. — Бабушка была очень добра к тебе — нехорошо желать ей смерти. И уж тем более нехорошо бродить по ночам, шпионить за людьми и… — Она замешкалась. — Ты плохо себя ведешь!

— Да и вообще, — добавила тетя Фэнни, — не стоит считать свои богатства заранее. У тебя и так полно игрушек.

— У меня есть кукольный домик, — неожиданно произнесла Фэнси, впервые глядя тете Фэнни прямо в глаза. — У меня есть красивый кукольный домик. Там настоящие дверные ручки, электричество и маленькая плита, а в ванных льется настоящая вода…

— Тебе повезло, — заметила мисс Огилви.

— …и куколки. Одна из них лежит сейчас в ванной, — захихикала Фэнси. — Это маленькие куколки, они как раз помещаются в стулья и кровати. У них есть своя посудка. Когда я кладу их в кровать, они засыпают. Когда бабушка умрет, все это станет моим.

— И где же тогда будем мы? — тихо спросил Эссекс.

Фэнси улыбнулась ему.

— Когда бабушка умрет, я разобью свой кукольный домик — он мне больше не понадобится.

Эссекс лежал в темноте абсолютно неподвижно. Если не шевелиться и не издавать никаких звуков, он будет в безопасности. Иногда ему казалось, что если замереть совсем, то можно и вправду умереть.

— Эссекс… — прошептала тетя Фэнни и тихонько постучала в дверь. — Эссекс, впусти меня!

Раньше Эссекс пытался отвечать.

— Уходите, — говорил он, — уходите отсюда.

Теперь же он знал, что безопаснее молчать и не двигаться; может, он и правда мертв?

— Эссекс, мне всего сорок восемь!

Я заперт в тесном пространстве гроба, надо мною толстый слой земли.

— Орианна старше меня!

Я не могу пошевелиться, повернуть голову; если мои глаза и открыты, я этого не знаю; я не смею протянуть руку и пощупать деревянные доски, смыкающиеся вокруг меня.

— Эссекс?

Я попробую заговорить в оглушающей тишине; я попробую повернуть голову и поднять руки, и тогда меня будут держать крепко-крепко…

— Впусти меня! Ты можешь остаться в доме со мной!

Было еще рано и так темно, что лишь твердая уверенность в ежедневном восходе солнца давала хоть какую-то надежду на свет. Тетя Фэнни, всю ночь просидевшая в спальне своей покойной матери, и Фэнси, потихоньку ускользнувшая из детской, встретились на террасе, напугав друг друга. Сперва каждая разглядела в темноте смутную фигуру, и лишь потом тетя Фэнни догадалась, кто перед ней.

— Фэнси! — прошептала она. — Что ты тут делаешь?

— Играю, — уклончиво ответила девочка.

— Играешь? В такое время? — Тетя Фэнни взяла ее за руку и повела вниз по ступенькам. — Пойдем в сад. Во что ты играла?

— Да так… — лукаво улыбнулась Фэнси.

— А кто тебе сказал, что однажды все это будет твоим? — неожиданно спросила тетя Фэнни и остановилась. — Мама? Наверняка она. Думает, что у нее есть права… Давай пройдем по боковой дорожке; тетя Фэнни любит гулять в тайном саду по утрам. Так вот, десятилетней девочке, у которой есть мама, и дедушка, и тетя Фэнни, не следует думать о будущих благах. Мы все тебя любим, ты ведь знаешь это? Тетя Фэнни тебя любит.

Было слишком темно, однако тетя Фэнни разглядела повернутое к ней лицо ребенка. Увы, девочка не унаследовала семейного обаяния, подумала она со вздохом и споткнулась. Может, все-таки еще слишком темно, чтобы гулять по боковым тропинкам? Впрочем, она уже зашла так далеко, что возвращаться смысла нет. Глянув наверх в ожидании рассвета, тетя Фэнни раздраженно прищелкнула языком: садовники совсем забросили дальние тропинки; наверное, знают, что здесь гуляет лишь тетя Фэнни. Живую изгородь по обеим сторонам давно не постригали, и она буйно разрослась, местами даже сплелась над головой в туннель, затемняя тропу и создавая зловещий полумрак там, где атмосфера должна быть легкой и приятной.

— Мой отец, — громко произнесла тетя Фэнни, — такого не потерпел бы! Смотри, Фэнси: поворот тропинки должен быть плавным, естественным, а тут какие-то дебри. Жаль, отец не видит, что стало с его садом.

— А вон садовник, — заметила Фэнси.

В этот момент смутное ощущение тяжести усилилось и стало осознанным. Прогулка в саду всегда приносила удовольствие, но, когда Фэнси указала на садовника, тетя Фэнни вдруг поняла, что они сбились с пути и потерялись, — а может, и забрели на чужую территорию. Впрочем, за пределы стены они еще не выходили, так что ничего страшного; да и от дома прошли всего десять минут, а участок Хэллоранов так быстро не заканчивается (в любом направлении).

— Фэнси, нам пора возвращаться, — пробормотала обеспокоенная тетя Фэнни, однако девочка уже вырвалась вперед.

Занимался рассвет, но теперь в воздухе сгущался туман; зеленые ветви угрожающе нависали над головой; легкая дымка клубилась у кончиков листьев, почти скрывая ноги Фэнси на бегу. Тетя Фэнни занервничала еще больше и, что хуже, была совершенно сбита с толку.

— Фэнси, вернись сейчас же! — позвала она, но Фэнси, словно в кошмарном сне, убегала все дальше и дальше, по щиколотки в тумане, оборачиваясь и даже смеясь.

— Фэнси, — снова окликнула тетя Фэнни, — иди сюда!

Тут и она увидела садовника: он стоял на стремянке чуть поодаль и подстригал изгородь. Странно, как это Фэнси могла его увидеть раньше нее, еще до поворота? Девочка бежала к нему, смеясь, и тетя Фэнни поспешила за ней. Фэнси схватилась за подножие лестницы и заговорила с садовником. Тот обернулся, кивнул и указал куда-то. Когда подошла тетя Фэнни, он уже отвернулся к изгороди и снова поднял секатор.

— Фэнси, пойдем сейчас же! — Тетя Фэнни сердито потянула ее за руку. — Нельзя бегать и смеяться перед садовниками, — добавила она тихо, — мы должны соблюдать декорум! Нехорошо, что ты убежала от меня, я тобой недовольна!

— Я хотела спросить у него дорогу, — ответила девочка; теперь она шла спокойно, щеки слегка раскраснелись от бега. — Он не показался тебе странным?

— Я не заметила. Это неприлично…

— Одежда у него была какая-то странная. А шляпу видела?

— Я же сказала — я не смотрела…

— Так погляди сейчас. — Фэнси остановилась и повернулась к тете Фэнни. — Смотри, какой он смешной.

— Оглядываться на садовника? Я? — Тетя Фэнни раздраженно потянула Фэнси за руку. — Веди себя прилично!

— Да он все равно ушел. — Фэнси чуть прошла вперед и воскликнула: — А вот и сад! Я и не знала, что мы так близко!

Она рванула к выходу, увязая щиколотками в тумане. Тетя Фэнни, раздраженная, испуганная, усталая, поспешила за ней: нельзя отпускать Фэнси одну. Маленькая девочка и беззащитная женщина; странные садовники (и Фэнси права, в нем действительно было нечто странное — быть может, поворот головы?), и никто не знает, как вернуться назад.

— Фэнси, подожди, — окликнула тетя Фэнни и вдруг остановилась.

Это был вовсе не ее тайный сад, а совсем другой, настолько тайный, что вряд ли кто-нибудь видел его прежде. Фэнси, полускрытая туманом, танцевала на траве; цветы, приглушенные дымкой, тускло отсвечивали красным, желтым и оранжевым. Вдалеке смутно маячила твердая белизна мрамора, на секунду в туманной прорехе показалась узкая колонна.

— Фэнси! — крикнула Тетя Фэнни, вытягивая руки перед собой. — Ты где?

— Я тут! — отозвалась девочка.

— Где?

— В доме.

Голос утих, и тетя Фэнни, окончательно запутавшаяся в тумане, беспомощно заплакала.

— Фэнси!

— Тетя Фэнни… — донеслось откуда-то издалека.

Спотыкаясь, тетя Фэнни на ощупь двинулась вперед, наткнулась на теплый мрамор и быстро отдернула руку.

Ах да, он же нагрелся на солнце! А может, это летний домик? Мы просто сбились с тропинки и вышли в сад с другой стороны — вот почему он выглядел так странно… Ну конечно, это летний домик! Какая я глупая — пугаться невесть чего и плакать! Сейчас зайду в домик и посижу тихонько на скамейке, а затем позову Фэнси — противная девчонка, так убегать! — или дождусь, пока туман рассеется — конечно же, рассеется, это же утренняя дымка, пустяк, солнце растопит ее… Мне приходилось попадать и не в такие туманы, и ни разу я не испугалась — просто все вышло так неожиданно; сейчас посижу в домике и пойду дальше…

С минуту она стояла неподвижно, закрыв глаза и пытаясь вспомнить точное расположение тайного сада, чтобы наверняка добраться до летнего домика. Только бы не упасть, ведь тогда я не смогу подняться… Если я упаду, придется звать на помощь.

— Фэнси, — позвала она, — Фэнси!

Пытаясь — хоть и безуспешно — смотреть под ноги, тетя Фэнни медленно двинулась вокруг летнего домика, припоминая колонны, темные кусты, четыре тополя, две низкие мраморные ступеньки. Если я посижу в летнем домике, успокаивала она себя, если я зайду в летний домик из тайного сада, если я пройду в летний домик через тайный сад, нужно будет всего лишь сделать четыре шага по мраморному полу, всего четыре шажочка, и с другой стороны откроется вид на большую лужайку, и пруд, и часы, и я наконец увижу дом.

Если я зайду в летний домик, то даже туман не помешает мне увидеть Большой дом; я спущусь на две ступеньки вниз, выйду на широкую лужайку и пойду вперед, прямо по газону, сквозь туман, мимо солнечных часов… Фэнси наверняка так и ушла; небось уже на полпути к дому.

Тетя Фэнни споткнулась и протянула руку, чтобы опереться о колонну, однако в этот момент туман рассеялся, и она увидела, что держится за длинное мраморное бедро статуи: высокое неподвижное существо взирало на нее сверху с каменной нежностью. Мрамор был теплым на ощупь; тетя Фэнни отдернула руку и завизжала:

— Фэнси, Фэнси!

Ответа не последовало. Тетя Фэнни развернулась и побежала что есть сил, прямо по цветам, сквозь декоративные кусты.

— Фэнси! — кричала она, хватаясь за протянутую мраморную руку, — Фэнси! — уворачиваясь от мраморных объятий, — Фэнси! — отшатываясь от мраморного рта, тянущегося к ее горлу.

— Тетя Фэнни?

— Ты где?

— Я дома.

— Вернись, Фэнси, пожалуйста!

Рядом стояла мраморная скамья; спинка и бока чем-то заляпаны, одна из ножек треснула, на сиденье валяются сухие листья. Тетя Фэнни благодарно присела; скамья оказалась теплой, и она подвинулась на самый краешек. Немыслимо, подумала она; неужели я на семейном кладбище? Что происходит?

Почему-то вспомнились слова Эссекса — «Тропа сужается с каждым днем» — и на душе стало легче. Вот он посмеется надо мной! Пора взять себя в руки. Тетя Фэнни с усилием выпрямилась, подавляя тошноту, разгладила черный лен платья на колене, поправила выбившуюся прядь, изящно скрестила лодыжки, достала из декольте платок с черной каемкой, вытерла глаза и промокнула лицо. Может, я и сошла с ума, но хотя бы выгляжу прилично, как подобает леди.

При мысли об Эссексе на нее нашло какое-то непривычное настроение. Если бы он был здесь, мы бы сидели вместе на скамье, и никто не разглядел бы нас в тумане, в тайном саду — до Фрэнсис доносился густой, сладкий аромат роз, — на мраморе, теплом под нашими ладонями. Вдалеке журчал фонтан, слышался мягкий плеск, низкое журчание падающей воды из поднятых рук мраморной нимфы; вода стекает по плечам, по груди, укутывает плащом, заполняет широкую чашу до отказа и переливается вниз — в протянутые каменные руки сатира, который набирает воду в ладони и мягко роняет на выгнутые спины и поднятые головы дельфинов, удерживающих его. Мимо застывших дельфинов в огромную чашу, которую держат две русалки, мимо улыбающихся каменных лиц, твердых кудряшек, все дальше вниз, на камни, на мраморные лилии, вокруг мраморных рыб, меж длинных лап каменных птиц — шеи всегда изогнуты, головы всегда повернуты с любопытством. Все дальше и дальше, из высоко поднятых рук нимфы мимо сатира, мимо дельфинов, мимо русалок, оставляя позади лилии, камни, рыб и птиц… И вот, наконец, этот волшебный поток схвачен, пленен, закручен в сужающуюся воронку, заперт и спущен вниз, под землю, где он продолжит свой тайный бег — возможно, в искусственный пруд перед домом, где вода голубого цвета и едва морщится под напором ветра.

Розы… Я бы хотела подарить Эссексу розу.

Она положила голову на мраморную спинку, прислушиваясь к пению воды со слезами на щеках («Ах, Фрэнсис, я так долго ждал…» «Вы нетерпеливы, Эссекс…» «Да я просто схожу с ума, я весь горю…»).

Она томно улыбнулась и подняла руку, слабо протестуя, и вдруг увидела перед собой жуткую гримасу демона; над мраморной головой низко нависали розы, из разверстой пасти торчали сухие лепестки…

— Фэнси! — завизжала тетя Фэнни.

В фонтане слабо отдалось: «Фэнси, Фэнси…» Искаженное мраморное лицо было теплым…

— Тетя Фэнни?

— Помоги мне! Скорей, поторопись!

— Я дома.

— Скорей же!

— Иду-иду… Все будет хорошо, тетя Фэнни, я уже здесь. Вот я протягиваю руку…

Обернувшись, тетя Фэнни взяла девочку за руку, но это снова оказался теплый мрамор; издалека послышался издевательский смех Фэнси, затем пение.

Каким-то образом тете Фэнни все же удалось прорваться сквозь туман и добрести до летнего домика; четыре широких шага — и вот она уже бежит к солнечным часам, всхлипывая на ходу…

И тут в темноте раздался чей-то голос, совсем не похожий на Фэнси, эхом отдающийся вокруг, заполняющий все пространство; казалось, он исходит из ее головы: ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН, звал голос, ФРЭНСИС, ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН! Оборачиваясь на бегу, она выставила руки вперед; ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН, продолжал голос, ФРЭНСИС!

Тетя Фэнни страшно запыхалась, где-то потеряла туфлю, а трава оказалась неожиданно мокрой: ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН, и тут она замерла, как вкопанная. Возле солнечных часов смутно маячила чья-то фигура — не статуя, не Эссекс.

— Кто там?.. — спросила тетя Фэнни, цепенея.

— Фрэнсис Хэллоран…

Ее обуял беспримесный страх, и тетя Фэнни, когда-то Фрэнсис Хэллоран, почувствовала, что вместо одежды ее сковало льдом; там кто-то есть? Что-то? Тут она подумала с шокирующей ясностью: хуже, если там ничего нет; наверняка кто-то есть, иначе все происходит лишь в моей голове… нет, оно настоящее.

— Фрэнсис?

Тетя Фэнни слабо шевельнула рукой.

— Отец? — беззвучно спросила она. — Отец?

— Фрэнсис, грядет опасность! Возвращайся в дом, скажи им, скажи им там, скажи им всем — грядет опасность. Скажи им, что дом в безопасности. Отец будет следить за домом, скажи им!

Я и вправду это слышу, трезво усомнилась тетя Фэнни.

— Папа?..

— Отец приходит к своему дитя и тихо говорит, что нет страха перед глазами его; отец приходит к своему дитя. Скажи им там, в доме, что грядет опасность!

— Опасность? Какая?

— С небес, с земли и с моря; скажи им. Будет черный огонь, и красная вода, и земля содрогнется и завоет — все это грядет!

— Когда?

— Отец приходит к своим детям и говорит им, что грядет опасность. Перед глазами его нет страха; отец приходит к своим детям. Скажи тем, кто в доме…

— Подожди…

— Когда небо прояснится, дети будут в безопасности; отец придет к своим детям, и те будут спасены. Скажи им, что они будут спасены. Не позволяй им покидать дом; скажи им: не бойтесь, отец защитит своих детей. Иди в дом отца твоего и скажи все это. Скажи им, что грядет опасность!

Тетя Фэнни, бывшая Фрэнсис Хэллоран, положила руку на солнечные часы — теплые.

— Отец? — произнесла она в неожиданно яркий свет, хотя там уже никого не было. — Ты никогда не был ко мне так добр… — потерянно добавила она.

И тетя Фэнни пустилась бежать, зовя Эссекса; врезалась в дверь террасы, рывком распахнула ее и замерла, дико уставившись на изумленные лица, круглые глаза, открытые рты.

— Я должна вам рассказать, — начала тетя Фэнни и вдруг — к смущению всех присутствующих, не подозревавших до этого, что она способна хотя бы на единый искренний поступок — потеряла сознание.