Одни говорили, что в древесный ствол запрятана шестеренная машина; другие же думали, что какой-нибудь индийский фокусник, приплывший на английском крейсере (или же ловкач кадет инженерного полка), демонстрирует им искусный трюк. Вообще-то никто не сомневался в том, что внутри дерева кто-то есть; но нет, утверждали в один голос те люди, что впоследствии разбили это дерево в щепки, никого там в помине не было. Посему единственный факт, что еще хранит некий налет достоверности: однажды в понедельник днем ходячий древесный ствол присутствовал на рыночной площади города Кадис, и в результате его необъяснимого присутствия головы жителей Кадиса и его гостей были так же заморочены, как построение читаемых вами предложений.

Еще до трех часов дня рыночная площадь и прилегающие улицы были полны людей. В этот ясный и солнечный денек, казалось, все-все жители высыпали наружу – гулять туда-сюда, смеяться, проходя мимо друг друга… Женщины носили вуали или кружевные шали, украшенные красными гвоздиками и белыми туберозами, которые ни разу не считались в тех краях похоронными цветами. Зачастую их наряд и выступал их богатством, а дома их вполне могли ждать несколько колченогих стульев и такой же видавший виды стол. Здесь же, на улицах, они гуляли в кружевах и лакированных туфлях, с бриллиантами и цветными камнями на пальцах, в ушах, в волосах и на руках.

В этот день двери всех борделей были закрыты, ибо городские проститутки, сплошь напудренные и накрашенные, бегали прямо по улицам. Моряки с судов в гавани, англичане, немцы и скандинавы, сидели за столиками перед пабами, пили вино из Хереса и Малаги и кричали проституткам. А вот мавры из Танжера и Сеуты, одетые в белые бурнусы и плотно намотанные тюрбаны, хранили трезвость. Они тихо и незаметно пробирались сквозь толпу, и только их очи горели пиратской страстью, алчностью. Дамы в узорных покровах и шалях, украшенных алыми гвоздиками и белыми бусинами, сидели в экипажах, проносившихся мимо.

Нигде не было слышно ни свиста, ни воплей – одни лишь радостные вскрики и смех. Многие люди были одеты в маски и костюмы, наспех сшитые из разноцветных тряпок. В толпе попадались ряженные под турок, китайцев, индейцев; в ходу были поддельные мечи, длинные носы, высокие ходули и тыквенные головы. Кто-то тут хотел казаться капитаном Фракассом, кого-то вполне устраивала роль Арлекина – так или иначе, любопытнейшее зрелище! У одного – остроконечная шапка, склеенная из газеты; другой изображал из себя белую пекарню на ножках – только руки, ноги да голова торчат. У пары уличных мальчишек были большие рога надо лбами и длинные хвосты, привязанные к поясам. Они набросились на толпу, и все в ней, и мужчины, и женщины, мгновенно включились в забаву, взяв свои носовые платки в обе руки, изображая тореадоров. Зрители зааплодировали и закричали: «Оле!», бросаясь бумажными лентами, конфетти, яичной скорлупой и лепестками гвоздик.

Но вот пробило три, и явился древесный ствол. Никто не заметил, откуда он взялся, просто вдруг он очутился там, посреди рыночной площади. Он медленно двинулся сквозь толпу к одному ее концу и, не оборачиваясь, вернулся на другой.

Это был толстый ствол дерева высотой семь футов. Понизу его корни, казалось, не касались тротуара, а парили примерно в дюйме над ним. Многие ветви покрылись свежими зелеными листьями; сверху крона щетинилась тонкими, но гибкими ветвями, полностью покрывавшими и заполнявшими крону дерева. Ствол, похоже, был полым и достаточно прочным, чтобы с комфортом укрыть внутри человека. Это была старая ива, выросшая на диво прямой, чья совершенно гладкая кора отличалась почти неестественным блеском.

Сначала никто не обратил никакого внимания на этот глупый ствол дерева, который черепашьим шагом двигался по рыночной площади. Он на мгновение остановился на одном конце перед фонарным столбом, затем, не оборачиваясь, двинулся обратно через площадь по той же самой прямой линии, по которой шел раньше. Из всех эксцентричных нарядов, какие люди могли повидать в день карнавала, этот, без сомнения, был самым скучным и на редкость безвкусным.

Но ствол дерева не беспокоился о толпе. Он со степенной медлительностью ходил взад и вперед по рыночной площади. И хотя столпотворение царило там немалое, вскоре его трудами площадь чуть расчистилась, как если бы люди, сами того не сознавая, держали небольшую дистанцию против нового чудного гостя.

Затем один из уличных мальчишек, игравший в быка, бросился на него. Его «рожки» отскочили от ствола, и через мгновение он упал на камни, ободрав коленки и заплакав. Тем временем ходячее дерево ни на йоту не уступило, продолжая неукоснительно следовать своей непонятной траектории. Народ кругом засмеялся, но смех звучал слегка натянуто.

Постепенно свободное пространство между стволом дерева и народными массами становилось все больше; в особенности женщины отворачивались, когда подходили к нему слишком близко, всегда двигаясь все большими кругами, чтобы обойти его. Каждый на той рыночной площади был под завязку набит всевозможными суевериями, но ни один почему-то не обратил никакого внимания на это забытое Богом дерево. Люди его сторонились, но едва ли знали, что тому виной. Что-то отваживало их, и в итоге путь, по которому дерево обхаживало площадь, сделался совершенно свободным от толпы.

Вскоре народное возмущение дало о себе знать; оно проклюнулось и стало мало-помалу расти. Пошел шепоток об этой удивительно глупой шутке, в адрес дерева то и дело сыпались ругательства. Человек в наряде печи решил продемонстрировать всем свою удаль, ухватился за одну из ветвей и галантно повел ствол дерева, как леди на концертном танце. Толпа потешалась над этим жестом, и «печка» ухмыльнулся, гордясь своим успехом. Но вдруг черты его лица исказились, он отпустил ветку и в страхе убежал.

Пара здоровенных погонщиков мулов принялись лупить по стволу дубинками. Этот выпад дерево тоже не удостоило вниманием, продолжая медленно двигаться в том же темпе и по тому же старому курсу, взад и вперед по рыночной площади. Погонщики мулов вдруг побросали дубинки и тихо отступили в толпу.

Затем один из матросов вскочил из-за барного столика – то был румяный блондин с развевающимися лентами на берете. Он прорвался сквозь толпу, ухватился за ветку и через мгновение уже сидел на ней, смеясь и размахивая своим беретом.

– Оле! – обрадовалась толпа. – Оле!

Казалось, ноша не потревожила ствол дерева. Тот медленно двигался своим курсом, не колеблясь. Он пронес крепкого моряка через рыночную площадь к фонарному столбу, а затем обратно, не оборачиваясь. Это, по-видимому, и смутило моряка. Теперь он ехал задом наперед, и ему это не нравилось. Его смех стих; он плотно натянул шляпу на голову и более не кричал. Смех и крики толпы замерли в мгновение ока и тоже затихли. То, что когда-то казалось комичным, больше таковым не являлось.

Внезапно моряк поднялся посреди ветвей, и на его лице отразился великий ужас. Он спрыгнул и побежал так быстро, как только мог, обратно к своему столику. Толпа отступила вместе с ним, все дальше вытесняясь на улицы, опоясывавшие рыночную площадь. Наконец вся рыночная площадь опустела, остался лишь ужасный ствол дерева, чинно шествующий по широким плитам мостовой – по прямой к фонарному столбу и, не оборачиваясь, назад. Туда-обратно, и так раз за разом, раз за разом, много-много раз…

Народ теперь не смеялся и не праздновал, и больше не было ни бумажных лент, ни конфетти, ни цветов. Никто не двигался, все просто стояли, молчаливые и ошеломленные, уставившись на ходячее дерево. Затем пара женщин сорвалась на визг, и мужчины увлекли их прочь от зрелища. Ни у кого притом не было особого желания переломить ситуацию.

Наконец решили вмешаться матросы. Когда они пробирались сквозь толпу, ствол дерева стоял тихо, абсолютно один на пустом плацу. Моряки толкнули его руками, налегли на него плечами. Ствол не сдвинулся. Они кричали, ругались, выхватывали ножи и кололи ими кору. Наконец пара уличных рабочих принесла топорики, и тогда ствол стали рубить.

Площадь огласил громкий треск. Ветви и сучья полетели по сторонам. Негаданные лесорубы довольно улюлюкали, подбадривали друг друга зычным криком. Из толпы летели в дерево отборные проклятия. Кряжистый швед нанес последний удар – дважды взмахнул топором над головой, как какой-нибудь богатырь из сказки, и резко опустил его почти вертикально. Он прорубил первую дыру в стволе.

Дело стало спориться. Топоры стучали по стволу слаженно, почти что в ритм. Ствол стоял, как прежде, невозмутимо, не поддаваясь, не двигаясь, но когда в нем прорубили ту огромную дыру, все-таки завалился наземь, будто вся сила, наполнявшая его жизнью, тут же вышла наружу. Древесную оболочку пинками ног покатили по мостовой; подняв вновь, расширили пробоину, чтобы было удобнее заглянуть внутрь, и осмотрели эту диковину изнутри.

Но внутри ничего не было – совсем ничего!

Тем не менее позже нашлись люди, утверждавшие, что ствол направлялся каким-то механизмом. И даже те, кто говорил, что подобную шестеренную систему внутрь дерева поместил гастролирующий индийский факир или ловкач кадет инженерного полка. Должен же был быть кто-то в той полой оболочке – об ином и думать нечего! Но моряки, подвыпив, в один голос твердили – ничего там не было, одна только пустота.

Так что единственное, в чем можно быть уверенным в этой истории, так это в том, что ходячий ствол дерева однажды побывал на рыночной площади славного города Кадиса – в понедельник днем, на рубеже веков.