ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Когда они выезжали из ворот поместья, Уин спросил:

— Ну и чего конкретно мы сегодня добились?

— Двух вещей. Первая. Я хотел выяснить, есть ли им что скрывать. И теперь точно знаю, что есть.

— И на чем основываются твои выводы?

— На их лжи и уловках.

— Так они же политики, — сказал Уин. — Они будут врать и выкручиваться, даже если ты спросишь, что они ели на завтрак.

— А ты разве не думаешь, что за всем этим что-то стоит?

— Сказать по правде, думаю, — ответил Уин. — А вторая вещь?

— Я хотел, чтобы они основательно разволновались.

Уин ухмыльнулся. Идея ему понравилась.

— Итак, что у нас следующим номером, друг индейцев Кемо Сабе?

— Нам необходимо расследовать обстоятельства преждевременной смерти Элизабет Брэдфорд, — сказал Майрон.

— И как ты собираешься это делать?

— Сверни на Южно-Ливингстонское авеню. Я потом скажу тебе, где сделать следующий поворот.

Ливингстонский полицейский участок располагался рядом с ратушей и через дорогу от публичной библиотеки и школы высшей ступени. Фактически здесь находился городской центр. Майрон вошел в участок и попросил позвать офицера Франсин Нигли. Франсин окончила школу через дорогу в тот же год, что и Майрон. Он надеялся, что ему повезет и она окажется в участке.

Сидевший за столом дежурного сурового вида сержант проинформировал Майрона, что «офицер Нигли в данный момент на территории участка отсутствует». Однако по прошествии некоторого времени сержант сменил гнев на милость и, переговорив с кем-то по телефону, уже менее официальным голосом добавил, что она отправилась на обед и при желании ее можно найти в закусочной «Ритц».

«Ритц» представляла собой довольно неприятную забегаловку. Построенная в прошлом веке из благородного красного кирпича, она не так давно была отремонтирована, в результате чего обрела ядовито-зеленые стены и дверь цвета лосося. Сторонний наблюдатель посчитал бы подобную цветовую гамму слишком смелой даже для местного прогулочного судна «Карнавал круиз», а не то что для заведения общепита. Короче говоря, Майрон ненавидел эту забегаловку всем сердцем. А в школьные годы, наоборот, любил, поскольку стены у нее были нормальные, кирпичные, еда простая, но вкусная, а тогдашнее непретенциозное название «Наследие» свидетельствовало о связи времен. Заведением, которое работало тогда двадцать четыре часа в сутки, владело семейство натурализовавшихся греков. В то время казалось, что вышел такой закон: передавать грекам все подобные забегаловки. Посещала «Наследие» в основном молодежь, преимущественно учащие школы высшей ступени, перехватывавшие там гамбургеры или жареную картошку в свободные пятничные или субботние вечера. Майрон и его друзья, нарядившись в яркие спортивные костюмы, посвящали уик-энды различным домашним вечеринкам, но где бы они ни находились, в конце концов почему-то обязательно оказывались там. Майрон попытался воскресить в памяти, чем они занимались на этих вечеринках, но ничего выдающегося припомнить не смог. В те годы он почти не пил, поскольку алкоголь вызывал у него тошноту, а в смысле наркотиков был столь же невинен, как герои известного семейного романа XIX века «Поллианна». А что, спрашивается, он делал тогда на подобных сборищах? Разумеется, слушал музыку — это само собой. Все эти громыхавшие в динамиках «Дуби бразерс», «Стиди Дэн» и «Супертрэмп», исполнители которых черпали вдохновение в лирике популярного тогда музыкального направления «Блю ойстер калт сонгс». Типа: «Привет, старик, как думаешь, Эрик действительно имел это в виду, когда говорил, что хочет трахнуть твою дочь на грязной дороге?» — и так далее, и тому подобное… Потом Майрон вспомнил, что в те годы у него изредка случались-таки интрижки с девушками, учившимися в его школе. Такого рода встречи обычно ограничивались одним-единственным сближением, после которого партнеры старались не смотреть друг на друга, не разговаривали и избегали оставаться наедине вплоть до выпуска из школы. Но наверное, в вечеринках было что-то еще. Майрон, к примеру, ходил на них, поскольку подсознательно опасался пропустить нечто важное. Увы, как выяснилось позже, ничего особенно интересного или важного там не происходило. Они почти не отличались друг от друга и в ретроспективе представлялись куском некоего однообразного ландшафта, затянутого туманом.

Зато кое-что Майрон помнил хорошо — и не сомневался, что это воспоминание останется с ним навсегда. Он никогда не забудет, что, возвращаясь под утро домой, всегда заставал в гостиной отца, дремавшего в кресле-качалке. И не важно, сколько было времени. Два, три часа ночи или даже начало четвертого — родители комендантский час не устанавливали, поскольку доверяли ему. Но как бы то ни было, отец проводил ночь и утро пятницы и субботы не в постели, а в кресле-качалке, поскольку ждал его возвращения, а когда слышал, как Майрон вставляет ключ в замочную скважину, сразу же притворялся спящим. Майрон знал, что он притворяется, отец знал, что Майрон об этом знает. Короче говоря, все обо всем знали, но упомянутая рутина не изменилась ни на йоту в течение всего времени, пока Майрон учился в школе высшей ступени.

Уин ткнул его локтем в бок и вернул к реальности.

— Ну что? Войдешь — или будешь продолжать пялиться на этот чудовищный образчик местного арт нуво?

— Много ты понимаешь! — сказал Майрон. — Когда я учился в школе высшей ступени, мы с ребятами только здесь и обретались.

Уин посмотрел на забегаловку, потом на Майрона.

— Похоже, в те годы вам с ребятами определенно не хватало хорошего вкуса, и вообще все вы были полными болванами.

Уин остался в машине, а Майрон вошел в заведение и отправился на розыски Франсин Нигли, которую почти сразу обнаружил у стойки.

Он подтащил высокий стул и взгромоздился на него рядом с ней, опасаясь, что у него закружится голова и он навернется с этого насеста.

— Однако как идет тебе форма, — произнес Майрон и даже слегка присвистнул. — Думаю, не скажу ничего нового, если поставлю тебя в известность, что она меня возбуждает.

Франсин Нигли на мгновение отвела взгляд от гамбургера, который жевала с большим аппетитом.

— Самое хорошее в этой проклятой форме то, что она высоко котируется, когда танцуешь стриптиз на холостяцкой вечеринке. Так что после службы можно не переодеваться.

— Ты ею еще и над головой размахиваешь?

— Иногда. — Франсин откусила еще кусочек гамбургера, после чего посмотрела на Майрона, будто только что его увидела. — Боже мой! Сижу тут, жую котлету, а между тем рядом со мной расположился истинный герой этих мест!

— Не поднимай шума, прошу тебя.

— Хорошо, что я оказалась здесь в такой момент. Если женщины начнут терять голову, я смогу пристрелить парочку, прежде чем они до тебя доберутся. — Франсин взяла салфетку и вытерла руки. — Слышала, что ты отсюда смотался…

— Это точно.

— Проезжал, значит, поблизости и решил заехать — так, что ли? — Она достала из коробки еще одну салфетку. — Только и слышишь, как людям надоели городки, где они родились, и как они мечтают их покинуть, когда вырастут. Но в Ливингстоне, как ни странно, совсем другая картина. Уехавшие возвращаются и даже заводят здесь семьи. Сантола помнишь? Ну так вот: он вернулся и уже успел родить троих детей. А Фриди? Постранствовал, а теперь живет как миленький в старом доме Вейнбергов. Двоих детей завел. Джордан обитает где-то у Сент-Филс. Купил какой-то старый домишко, починил крышу и благоденствует в окружении троих ребятишек. Все девочки, между прочим. Я тебе клянусь: половина нашего класса вернулась, переженилась и обитает здесь.

— А как насчет Джина Дулуки? — с улыбкой спросил Майрон.

Она рассмеялась.

— Потратила на него весь первый год в колледже. Мы же себя взрослыми считали, не так ли? Ну и жить старались соответственно.

Джин и Франсин в классе считались парой. Во время ленча всегда сидели за одним столом, целовались в промежутках между сменой блюд и оба носили на затылке косички, переплетенные цветными нитями и всякой мишурой.

— Великий город, — произнес Майрон, подытоживая сказанное Франсин.

Между тем она приступила ко второму гамбургеру.

— Может, закажешь что-нибудь? Посидишь, посмотришь, как у нас сейчас развлекаются…

— Я бы с удовольствием, да времени нет.

— Все так говорят… В таком случае чем могу быть тебе полезна, Майрон?

— Помнишь о смертном случае в поместье Брэдфорд, когда мы учились в школе?

Франсин посмотрела на него, приоткрыв рот с недожеванным куском гамбургера.

— Смутно, — пробормотала она с набитым ртом.

— Знаешь, кто вел это дело в управлении?

— Детектив Уикнер, — ответила Франсин, прожевав наконец котлету.

Он помнил этого человека. Всегда носил зеркальные солнцезащитные очки. Играл в бейсбол в любительской лиге, обожал выигрывать. Ну прямо черт знает как обожал. Ненавидел подростков, поступавших в университеты и перестававших смотреть на него снизу вверх. Любил штрафовать молодых водителей за превышение скорости. Интересно, что при всех его недостатках Майрону этот человек нравился. Американец, так сказать, старой школы. Надежный, как хороший топор.

— Он все еще служит?

Франсин покачала головой:

— Уволился по выслуге и перебрался в рыбацкую хижину на озере на севере штата. Но до сих пор приезжает в город, причем довольно часто. Гуляет по стадиону, игровым полям и пожимает руки таким же старперам, как он сам. На старом стадионе даже трибуну за сетчатой стенкой ограждения назвали в его честь. Неофициально, конечно. Такой стал важный, церемонный, чопорный и…

— Извини, что перебиваю, — произнес Майрон. — Скажи, дело все еще хранится в участке?

— А давно это случилось?

— Двадцать лет назад.

Франсин посмотрела на него. Косичку она больше не носила, волосы подстригала довольно коротко, но в остальном выглядела почти так же, как в школе.

— Ну тогда разве что в подвале. А в чем проблема?

— Мне хотелось бы его пролистать.

— Именно так — и никак иначе?

Он кивнул.

— Ты серьезно?

— Вполне.

— И ты хочешь, чтобы я принесла его тебе?

— Да.

Франсин вытерла ладони салфеткой.

— Брэдфорды — могущественные люди.

— Можно подумать, я этого не знаю.

— Хочешь сделать Артуру какую-нибудь пакость? Подложить свинью? Он ведь участвует в губернаторских выборах…

— Ничего подобного.

— Но у тебя, похоже, имеется серьезная причина, чтобы заняться этим делом.

— Не скрою, имеется.

— А ты расскажешь мне, Майрон, какая это причина?

— Нет, если ты не станешь брать меня за горло.

— Тогда, может, хотя бы намекнешь?

— Если коротко, я хочу убедиться, что это действительно был несчастный случай.

Она посмотрела на него в упор.

— У тебя что — есть улики, свидетельствующие об обратном?

Он покачал головой:

— Просто подозрения. Причем, весьма хлипкие.

Франсин взяла с тарелки ломтик жареной картошки и, прежде чем отправить его в рот, осмотрела со всех сторон.

— Расскажешь мне, если нароешь что-нибудь? Не газетчикам, не Бюро… а мне лично?

— Заметано.

Она пожала плечами:

— Хорошо! Обещаю поискать эту папку.

Майрон протянул ей свою карточку.

— Приятно все-таки повидаться с тобой после всех этих лет, Франсин…

— Аналогично, — сказала она и откусила еще кусочек гамбургера. — Слушай, ты с кем-нибудь встречаешься?

— Угу. А ты?

— Нет. Но сейчас, когда мы об этом заговорили, я вдруг подумала, что малость скучаю по Джине.