Глава 4
Вот так сразу выдвигать автомобиль на опушку никто, разумеется, не стал, вездеход остановили в ельнике за небольшим пригорком. Я направился к позициям бывшего третьего отделения и ещё издали услышал ругань и невнятный скулёж. Когда подошёл, ефрейтор Бирюк потирал ссаженные костяшки, а один из новобранцев сплёвывал кровь, стоя в обнимку с сосновым стволом.
— А-а-а! — отмахнулся командир отделения, перехватив мой вопросительный взгляд. — Воспитательную работу провожу. А то взяли моду паниковать!
— Паникёров расстреливать приказали, — подлил я масла в огонь, и рядовой с расквашенными губами мигом прекратил изображать из себя умирающего лебедя, отлип от сосёнки и вытянулся чуть ли не по стойке смирно.
Ефрейтор благодушно махнул рукой.
— Воюет пусть.
— Пусть воюет, — кивнул я и велел отрядить бойцов на обустройство укрытия для вездехода, но только лишь этим дело не ограничилось, до самого позднего вечера так и не присел, решая какие-то неотложные вопросы. Ужин и вовсе чуть ли не с боем выбивать пришлось, но, пусть пайку и уполовинили, голодным никто не остался.
После я проверил личный состав нашего поредевшего взвода, распределил очерёдность караулов и довёл до Бирюка переданную вестовым штабс-ротмистра связку пароль-отзыв. Единственные на отделение часы нашлись у Демида, временно изъял их на общественные нужды — по ним и стали отслеживать время караулов.
Потом уже только я сел перевести дух и с отвращением поглядел на миску с перловкой. Еда в глотку не лезла, голова гудела, в ушах звенело, ещё и морозило всего. Ладно хоть бойцы костерок в приямке у блиндажа развели и в котелке чай из лесных трав заварили. Опустился на одно из уложенных тут же брёвнышек, выпил кружку — стало легче.
Но озноб так и не отступил, даже за курткой сходить не поленился, да и рассевшиеся вокруг огня новобранцы начали доставать скатки и облачаться в шинели. К вечеру ощутимо похолодало, а, быть может, просто после дневной парилки слишком разительным показался контраст.
Оставив бойцов у костра, я отправился на очередной обход, постоял немного на левом фланге и понаблюдал за работой сапёров, которые навешивали на на колючую проволоку погремушки из пустых банок тушёнки и минировали подходы к высоте со стороны леса.
— Передай своим, чтоб за колючку не лезли, — предупредил меня их унтер. — Мин не так много, их бы на макак хватило!
— А там? — махнул я рукой в сторону тылового заслона.
— В ту сторону тоже драпать не нужно. Мы своё дело знаем!
Я пообещал предупредить подчинённых о минном поле, дошёл до правого окопа и задержался там, прежде чем двинуться к позициям третьего отделения. Лучи заходящего солнца ещё пробивались через кроны деревьев, но быстро темнело, в низине сгустился туман, реки уже видно не было, лишь растеклась непроницаемым облаком молочная белизна.
Холодком оттуда так и тянуло, белёсые клочья тумана позли вверх по косогору, и сие обстоятельство мне категорически не понравилось. Если эта гадость затопит всю расселину, нихонцам под её прикрытием не составит никакого труда скрытно подобраться к нашим позициям и задавить числом.
Послышались голоса, что-то треснуло в стороне от окопа, и стоявший на карауле долговязый Антон чуть не подпрыгнул, нацелил ствол винтовки в темноту подлеска и выкрикнул:
— Стой! Стрелять буду!
От ёлок негромко послышалось:
— Синица!
Доброволец судорожно сглотнул и выдал отзыв:
— Этот... Как его… Голавль!
Приблизились три фигуры, обернулись поручиком Гнётом, прапорщиком Аспидом и старшим вахмистром пограничников, имени которого я узнать так и не удосужился. Он-то меня и углядел, хоть я и не отлип от соснового ствола.
— Как у вас?
Обстановка была неформальной, так что я от уставного обращения воздержался.
— Всё спокойно, — ответил и кивнул в сторону расселины. — Только туман, что б его…
Хлопнуло, откуда-то с наших позиций в небо взмыла осветительная ракета. Она начала снижаться и растворилась в белом мареве, словно под воду канула. Сначала просматривалось светящееся пятно, затем сгинуло и оно.
— Туман — это проблема, — согласился со мной прапорщик Аспид. — Вчера он только под утро появился, да и не такой густой был.
Поручик Гнёт указал вниз по косогору.
— Уже второго танка не различить, а только-только первый из виду пропал! — подметил он.
— И похолодало как-то очень уж резко, — высказался я.
Глеб Аспид задумчиво хмыкнул.
— Думаешь, это неспроста? Думаешь, нихонские операторы температуру опускают?
Я пожал плечами.
— А почему нет? К вечеру бы в любом случае похолодало, а тут низина — холодный воздух скапливается и с тёплым не перемешивается.
Поручик потёр подбородок.
— Разве столь масштабное воздействие не сказалось бы на энергетическом фоне?
— Не факт, — покачал я головой. — Если они охлаждают воздух, и он стекает вниз, мы с такого расстояния искажение фона и не ощутим, наверное, даже. Хотя… Могу попытаться помехи уловить.
Командир разведвзвода глянул на прапорщика, тот пожал плечами и разрешил:
— Валяй!
Двое из моих собеседников были операторами, так что я отошёл от них в сторонку, уселся на не успевший толком остыть после дневной жары камень метрах в пяти от опушки и попытался расслабиться. Вышедшая из-под контроля техника выдоха опустошила меня едва ли не начисто, но какие-то жалкие крохи сверхсилы в противофазе удержать всё же удалось. Я и восполнять растраченный в бою потенциал не спешил именно из-за того, что счёл более важным сохранить повышенную чувствительность к энергетическим аномалиям. Тут всё просто: в случае очередной атаки точно успею к бою подготовиться, а вот незамеченный вовремя диверсант времени на подготовку уже не даст. Ткнёт ножом в спину — и поминай как звали.
При всём при том потенциал я удерживал именно что мизерный, пришлось до предела ослабить заземление, но и тогда никаких откликов на той стороне не уловил, лишь проявилось смутное ощущение некоей неправильности. Искажений и чётко выраженных помех не было, даже энергетический фон, насколько удалось разобрать, оставался предельно однородным — правда, сам он показался мне чуть насыщенней, чем того стоило ожидать. Это не удивило бы на Кордоне, но никак не в нескольких сотнях вёрст от Эпицентра. Что-то было не так.
Наверное, имело смысл спуститься непосредственно к туману и повторить попытку ниже по склону, но делать этого мне категорически не хотелось. Я встрепенулся, поднялся с камня и вернулся к офицерам.
— Что-то не так.
Поручик насмешливо фыркнул, но на смех меня поднимать всё же не стал и обратился к старшему вахмистру:
— Командуй повышенную готовность.
Пограничник убежал в лес, вмиг растворившись в тенях, и тогда прапорщик Аспид сказал:
— Егерей бы на разведку отправить.
Командир разведвзвода кивнул.
— Отправлю.
Они ушли, а я обежал позиции взвода, настропалил ефрейтора Бирюка и разогнал по окопам своё отделение, присоединился к ним и сам, прихватив на всякий случай трофейный ручной пулемёт. Туман медленно-медленно затапливал своей молочной пеленой косогор, и от бойцов это обстоятельство конечно же не укрылось.
— Господин вахмистр! — прошептал Миша, облизнул губы и просил: — Думаете, полезут?
— Полезут — услышим! — заверил его приятель-скаут. — В тумане любой звук на пару вёрст слышен!
Увы, я в этом уверен не был. Для операторов звуковой экран поставить не так уж и сложно, могут совершенно бесшумно подойти. Вот подберётся к нам туман ещё немного, и до последнего ничего не увидим и не услышим.
Меня передёрнуло, только не от недобрых предчувствий, это разошлось рябью энергетических колебаний некое воздействие, разошлось и никуда не делось, будто назойливым гулом на заднем плане осталось. То ли наши операторы поставили помехи, намереваясь затруднить нихонцам использование поисковых техник, то ли сами пытались загодя уловить приближение врага.
Прежде чем я сумел разобраться в хитросплетениях чужого воздействия, в сопровождении взводного из темноты вынырнула пятёрка егерей.
— На восточном склоне кусты разрослись, зайдите с той стороны, — сказал поручик. — И давайте аккуратней там! Сейчас от сапёров кто-нибудь подойдёт, проход покажет.
Бойцы начали проверять снаряжение и подпрыгивать, проверяя, не брякнет ли что-нибудь, не зазвенит ли. Подошёл давешний унтер сапёров, взялся показать безопасный проход.
— Давайте уже! — проворчал он. — Чай стынет!
— Ни пуха! — напутствовал я Никиту.
— К чёрту! — отозвался тот, и пятёрка егерей обогнула наш окопчик, споро зашагала в обход растянутой меж кустов колючей проволоки.
Солнце давно село, луна не взошла, и фигуры бойцов растворились во мраке подлеска в один миг. Один только сапёр из темноты вынырнул, постоял, вздохнул и отправился восвояси.
И — ни звука, тишина совершенная. Разве что кто-то из деревенских вознамерился закурить, сунул в рот папиросу и тряхнул спичечным коробком, ну и нарвался. Я прямо-таки душу отвёл, дал выход нервному напряжению. А вот придумать достойного наказания уже не успел: в тумане вдруг сверкнул отблеск электрического разряда и что-то гулко хлопнуло, кто-то заорал, рванула граната, застучали пистолеты-пулемёты.
Всполошившиеся нихонцы открыли шквальный огонь по косогору и нашим позициям, в ответ ударили пулемёты, полетели в темноту росчерки трассеров, захлопали миномёты, взвились осветительные ракеты. Скоротечная перестрелка стихла уже пару минут спустя, а потом я уловил некую неправильность в стороне от наших позиций и перекинул туда ручной пулемёт, установил его на сошки, но поручик меня остановил.
— Не стрелять! — резко бросил он. — Свои!
И точно — это вернулись егеря. Двое волокли зажимавшего пропоротый живот сослуживца, ещё один брёл, на ходу заматывая бинтом покалеченную кисть. Замыкающим с ППС в руках пятился Никита Алтын, он отделался порванной гимнастёркой и обильно кровоточившей царапиной на щеке.
Тут же прибежали санитары с носилками, погрузили на них бойца с проткнутым животом и унесли к госпитальной палатке, а егерю с рассечённой кистью принялись обрабатывать рану прямо на месте.
— Что там? — спросил поручик у троицы повалившихся на землю бойцов.
— Почти сразу на двух невидимок нарвались, — сообщил в ответ коренастый вахмистр. — Одного положили, второго только подранили, ушёл.
— Это которые все в чёрном? — уточнил взводный, оглянулся на моих бойцов и резко бросил: — А ну по местам!
Жадно внимавшие словам егерей новобранцы вмиг разбежались по окопам.
— Ждали нас, не могли мы вот так сразу случайно на них напороться, — решил Никита, прикрыл царапину сложенным на несколько раз бинтом, сверху наклеил откромсанную от катушки полоску лейкопластыря.
— Не ждали, — покачал я головой. — Почуяли операторов и выдвинулись наперерез.
— Дело пахнет керосином, — заявил крепыш-вахмистр. — Если они разом по всей линии соприкосновения под прикрытием тумана атакуют, не отобьёмся.
— Да это понятно! — досадливо поморщился поручик. — Это как раз понятно…
У меня внутри всё так и свело, но не стал отмалчиваться, предложил:
— Давайте я схожу.
Поручик глянул как на психа, вахмистр егерей и вовсе прямо заявил:
— Зазря пропадёшь только.
Мне геройствовать нисколько не хотелось, но альтернатива пугала несравненно больше, вот и пояснил, обращаясь в первую очередь к взводному разведчиков:
— У меня потенциал на нуле, с предельным заземлением даже ясновидящие с расстояния в сотню метров не почуют, если целенаправленно искать не станут. На ту сторону не пойду, задействую активный поиск от речки и рвану обратно.
Оговаривать меня поручик не стал, да и с чего бы? Без точных разведданных нам не обойтись, а простого бойца не послать. Нужно понимать, что именно задумали нихонцы. Нужен оператор.
Сердце так и постукивало, но я испуга не выказал, оставил в подсумке одну гранату, рассовал по накладным карманам на бедрах пару автоматных магазинов, подтянул ремень, подпрыгнул. Заодно до предела усилил заземление, это вышло уже само собой даже особо концентрироваться для этого действа не пришлось.
— Не рискуй попусту, — напутствовал напоследок Глеб Аспид и препоручил меня унтеру-сапёру.
Я выслушал повторный инструктаж, но в отличие от егерей не рискнул двинулся через прореху в рядах колючей проволоки, а решил обогнуть их справа, заодно оставив в стороне и минные заграждения. Так что взял наизготовку автомат и зашагал к опушке, дальше пошёл уже вдоль неё, затем без всякой спешки, медленно и плавно, контролируя буквально каждый свой шаг, начал спускаться по заросшему кустарником и молодыми берёзками косогору. Восточный склон был достаточно крутым, приходилось прилагать немало усилий, дабы не припустить вниз со всех ног, а то и вовсе не покатиться кубарем.
Время от времени я замирал и прислушивался, но — тишина, только сверчки стрекочут, да филин где-то в лесу пару раз ухнул.
Удалившись от наших позиций на полсотни метров, я осторожно опустился на вросший в землю камень, принялся ослаблять заземление, снимая слой за слоем. Вроде — никого. Никаких аномалий, даже энергетический фон в норме.
Отгораживаться от него я больше не стал, осторожно поднялся на ноги и двинулся дальше. Берёзовая рощица осталась позади, да и кусты поредели, а вот трава вымахала высотой по пояс, как ни старался, но совсем уж не шуметь не получалось. И — страх. Так и казалось, будто нихонский секрет залёг где-то неподалёку, узкоглазые уже и движение в темноте заметили, просто не суетятся, дают ближе подойти.
Страшно? А то!
Несколько раз я опускался на корточки, скрываясь в зарослях иван-чая, и дожидался, пока уймётся сердцебиение, а то из-за стука в голове ничего кругом уже и не слышал.
Казавшийся с пригорка однородной пеленой туман поначалу неуловимым образом удалялся от меня, а потом столь же неуловимо окутал со всех сторон, накрыл с головой, заставил до предела замедлиться. Его белёсая дымка едва позволяла разглядеть землю, так сразу было и не сообразить, куда поставить ногу без риска оступиться или раздавить что-нибудь хрустское.
А ещё начало казаться, будто рядом кто-то есть, будто враг замер совсем-совсем близко, рукой дотронуться может, а я об этом и не подозреваю даже. Пройду мимо, а молочная дымка обернётся человеком в чёрном, и получу мечом в спину.
Но нет, конечно же. Обычного человека я ещё мог упустить, а вот шиноби точно загодя учую. Ну или не совсем уж загодя, а шагов с десяти. Если они сверхспособности задействуют. Если не отвлекусь и не зевну. Если всё рассчитал верно и меня самого не учуют раньше…
Накатила нервная дрожь, но не стал передёргивать плечами, замер в неподвижности, пересиливая мимолётную слабость. Надо собраться! Надо взять себя в руки! Иначе — пропаду!
Мне ведь не только операторов опасаться стоит. Простого дозорного даже проще пропустить, а штыком под лопатку заработать хорошего мало. Никакой разницы с ударом мечом, если уж на то пошло.
В тумане приходилось перемещаться с воистину черепашьей скоростью, иначе слишком сильно возрастал риск оступиться и если и не упасть, так нашуметь. А выбираться на каменную осыпь, среди которой совершенно бесшумно текла подковой охватившая нашу высоту речушка, я и вовсе не рискнул. Постоял там немного и двинулся по самой её кромке, то шагая по траве, то ступая на особо массивные валуны, которые не смещались под моим весом, когда на пробу опирался на них ногой.
Вот на одном из таких шагов я и уловил чужое внимание, но воздействие было предельно расфокусированным — тут не били острогой затаившуюся у дна рыбину, тут будто невод в мутную воду забрасывали, вот и успел закрыться, вовремя усилив заземление. Пронесло. Вроде — пронесло.
Сердце зашлось в лихорадочном стуке, пришлось пару минут неподвижно простоять на месте, прежде чем я успокоился достаточно и смог продолжить движение. Мало-помалу туман начал сгущаться, камни стали влажными и скользкими. Изредка я рисковал ослабить экраны, коими отгородился от энергетического фона, и с каждым разом всё чётче и острее ощущал разлитую в пространстве сверхсилу. Та казалось лишённой малейшего намёка на структуру, это совершенно точно не было каким-то целенаправленным воздействием, скорее уж просто рассеивались отходы. Ослабляя заземление, я неизменно ёжился — очень уж неприятным холодком пробирало, а ещё эти энергетические излишки просто выводили из себя своей неправильностью. И никак не удавалось понять — почему.
Нихонцы действовали крайне неряшливо, их не оправдывали даже колоссальные объёмы проделанной работы. Насколько удалось разобрать, к охлаждению воздуха привлекли сразу несколько операторов-слабосилков, а те и сами по себе с неба звёзд не хватали, и друг с другом взаимодействовали из рук вон плохо.
Теперь я знал наверняка, что туман создан искусственно, но знание это мне ровным счётом ничего не давало. Если уж на то пошло, простое подтверждение догадки о грядущем штурме отнюдь не стоило того риска, коему я подверг себя, спустившись к реке. Я ведь ни диспозиции врага не выяснил, ни оказать содействие в нейтрализации чужих операторов не мог. Требовалось разобраться в происходящем, в идеале — пустить вражеские приготовления по ветру.
По ветру? Точно!
В низине установилось полнейшее безветрие, именно недвижимость воздушных масс и не давала рассеяться туманной пелене. Что я мог с этим сделать?
Что-то ведь мог, так?
Очень осторожно и воистину мучительно-медленно я начал пробираться вперёд, заодно понемногу сдвигался от края каменной россыпи к речушке. Старался ступать осторожно и не шуметь, не пинать булыжники и не расплёскивать сапогами воду и брёл отнюдь не просто так, а ориентируясь на проблески ясновидения. Искал границы воздействия, запиравшего туман в расселине.
И — нашёл. Визуально плоскость аномалии никак себя не проявляла, от неё лишь тянуло неприятным таким холодком, неправильным, как и всё тут кругом. Я поводил из стороны в сторону ладонями, прислушался к собственным ощущениям и решил, что именно здесь, непосредственно посреди речушки, растворённая в пространстве сверхсила достигает своей предельной концентрации. Энергия текла, повторяя изгиб русла, и туман едва заметно переливался призрачными оттенками северного сияния.
Уже следующий мой шаг породил шорох разрядов статического напряжения, встали дыбом волосы, так что я суетиться и выискивать более удобную позиции не стал, опустился на застрявшую меж камней корягу — судя по отсутствию пулевых отверстий, не ту, что послужила мишенью моим бойцам, а какую-то другую, ещё даже более корявую.
В несколько вдохов, глубоких и медленных, я погрузил сознание в лёгкую медитацию, обратился к ясновидению и осторожно-осторожно открылся энергетическому фону. Определить расположение и даже просто количество вражеских операторов с такого удаления не вышло, зато убедился, что с выбором места не прогадал: энергетический поток над рекой ощущался предельно чётко, не сказать даже — слишком резко.
И это всё предельно упрощало.
Миг я ещё колебался и медлил, потом собрался с решимостью и вогнал себя в состояние резонанса, и будто прихваченные ржавчиной шестерни вращаться начали — неспешно и неохотно, вроде бы даже со скрипом. Слишком мало времени прошло с предыдущего входа в транс, слишком большая нагрузка выдалась за последние дни. Решил даже сначала, что ничего не выйдет, но ухватил за самый кончик то исключительное состояние всеобъемлющей правильности, которая накрывала при установлении связи с Эпицентром, потянул-потянул-потянул его, и поклёвка не сорвалась, всё быстрее и быстрее закрутился энергетический волчок.
До предела усилив заземление, я постарался полностью отгородиться от внешнего фона, а вот равномерно разгонять энергию внутри себя не стал, всю её до последнего сверхджоуля присовокуплял к волчку, попутно ускоряя его и без того уже бешеное вращение. Меня начало раскачивать из стороны в сторону, и следом призрачным подобием водоворота стал закручиваться туман.
Если прежде энергия беспрепятственно утекала прочь, то теперь её будто мощным магнитом тянуло прямиком ко мне. Оно и немудрено: вовне она обычная, внутри — в противофазе, а заземление уберегало лишь от пробоя и замыкания, но никак не от притяжения. Мало-помалу процесс набрал интенсивность, и окончательно оформившаяся воронка засверкала разрядами, а ещё — резко похолодало, и влажные камни покрылись ледком.
Энергетический фон и до того не отличался особой однородностью, поэтому моё вмешательство осталось незамеченным, но вечно так продолжаться не могло, и я безмолвно орал, понукая внутренний волчок:
— Быстрее! Быстрее! Быстрее!
Изнутри рвало и морозило, извне жгло и обдирало, экраны заземления расползались и развеивались, по сути, сейчас лишь мой организм служил изолятором, не позволявшим соприкоснуться и нейтрализовать друг друга обычной сверхсиле и сверхсиле в противофазе. Спасала повышенная сопротивляемость, и даже так приходилось несладко — ума не приложу, как нихонцев скрип моих зубов не переполошил.
Минута! Минута и пять секунд! Минута десять!
Во мне — тридцать мегаджоулей! И ничуть не меньше крутилось вокруг, а ведь я рассчитывал набрать ещё без малого столько же! Для этого оставалось продержаться двенадцать секунд, но именно в этот момент ясновидение и уловило чужое внимание.
Всё! Пошёл обратный отсчёт!
Переборов невозможное давление, я соскользнул с коряги и шагнул вниз по течению речушки, прочь от косогора. Шагнул сам и потянул за собой энергетическую воронку. Рассеянная в лощине сверхсила и сама по себе текла в моём направлении, вмешательство дополнительно подстегнуло этот процесс, нагрузка на остановившую движение воздушных масс плоскость заметно возросла. Та начала терять целостность и проминаться, подпитка созданной нихонскими операторами конструкции нарушилась, и без того низкий коэффициент полезного действия пошёл на убыль, и это ещё больше усугубило ситуацию.
Десять!
В резонансе мне оставалось продержаться каких-то жалких десять секунд, когда на вражеских позициях загрохотали пулемёты. Первые очереди легли в стороне, и я продолжил брести по колено в воде, оскальзываясь на камнях и смещая вслед за собой нематериальную, но при этом обладающую вполне ощутимой инерцией воронку тумана.
Восемь!
Меня поддержали огнём с высоты, обстрел превратился в полноценную перестрелку, но и о первоначальной цели нихонцы отнюдь не забывали, пули ложились всё ближе и ближе.
Шесть!
Заземление окончательно приказало долго жить, и теперь я удерживал внутренний и внешний потенциал от взаимного погашения исключительно силой воли. Будто между двух жерновов угодить угораздило, начали жалить разряды электричества — только дам слабину, и разорвёт на куски. Прожарит насквозь — так уж точно.
Четыре!
Туманная воронка вбирала в себя из пространства всё больше и больше сверхэнергии, её сияние начало служить прекрасным ориентиром для стрелков, пришлось гасить скорость пуль, теперь уже летевших непосредственно в меня.
Два!
Взрыв грянул всего шагах в пяти, осколки удалось остановить, а вот ударная волна боднула так, что сбила с ног. Падение в холодную воду заставило отвлечься от работы со сверхсилой, ещё и рёбрами о какой-то булыжник крепенько приложился, меня скрутило, будто за оголённый провод под напряжением схватился, и единственное, что я успел сделать, это задействовать всю накопленную энергию на создание области пониженного давления, не сказать — вакуума.
Ноль!
Уже миг спустя воздействие исчерпало себя, и тогда на освободившееся место с резким хлопком затянуло кубометры воздуха. Преграждавший ложбину экран к этому времени был изрядно ослаблен, перепад давления попросту его разметал. Загудел ветер, потянул за собой туман, и почти сразу тому передалось вращение начавшей распадаться воронки сверхэнергии — закрутился смерч, принялся втягивать в себя воду и камни. К счастью, уже ниже по течению, меня он не зацепил.
Ветер свистел и сбивал с ног, из речушки я выбирался большей частью ползком, оглянулся лишь раз, достигнув зарослей иван-чая. Туман рвало на отдельные клочья и уносило прочь, он отступал, как океанские воды во время отлива, и очередная осветительная ракета вырвала из ночного мрака нихонскую бронетехнику, уже выползшую из-под прикрытия деревьев.
Вот дерьмо!
Я продолжил подъём по косогору, и почти сразу на той стороне расселины грянул взрыв, потом ещё один и ещё, а затем дрогнула земля и над кронами взметнулось огненное облако, постепенно принявшее форму гриба. Плотность артиллерийского огня с нашей стороны оказалась много выше, нежели могли обеспечить два ротных миномёта и орудие-сорокопятка, забрезжила надежда, что подошло подкрепление.
Это было хорошо. Это было просто замечательно.
И — маловероятно.
До наших позиций я едва добрёл: вроде и склон стал не такой уж крутой, а будто в гору карабкался, даже несколько раз останавливался дух перевести. Нестерпимо ныли мышцы и горели вживлёнными под кожу нитями накаливания энергетические каналы, всё чего хотелось, — это просто лечь, вытянуть ноги и ничего не делать, не дышать даже по возможности. Но нет, конечно же нет — только и успел что кружку травяного чая выдуть, прежде чем за мной прислал вестового штабс-ротмистр. Пошёл как был — в едва подсохшей одежде. Отчитался о своих действиях, заодно узнал, что огнём нас поддержал бронепоезд. До Белого Камня было не больше восьми километров по прямой, для орудий крупного калибра — не расстояние, к тому же всё предельно упростила корректировка огня по радиосвязи.
Вроде бы меня даже похвалили. Сто грамм налили совершенно точно, но всё ровно в тумане было ещё до водки. Со стороны расселины до сих пор доносились отголоски взрывов, железнодорожная артиллерия продолжала перемалывать позиции нихонцев, даря нам надежду пережить эту ночь, но у меня даже сил радоваться этому обстоятельству не нашлось.
От штабс-ротмистра моё состояние не укрылось, и он сказал Аспиду и Гнёту:
— На ночное дежурство его не ставьте, толку не будет. Своих операторов задействуйте. А ты — спать! Понял?
— Так точно! — отозвался я. — Разрешите удалиться?
— Свободен!
На обратном пути я завернул на позицию третьего отделения и делегировал обязанности разводящего ефрейтору Бирюку, потом обошёл с ним на пару караульных и постоял пару минут у разведённого в приямке костра, рядом с которым расположились на ночь бойцы отделения. Но согреться не согрелся, вот и забрался в блиндаж, где переоделся в сухое исподнее и натянул комбинезон, а сверху прорезиненную куртку.
Время от времени пространство перетряхивали едва уловимые искажения поисковых воздействий, но уверенности в том, что операторы сумеют заблаговременно выявить приближение шиноби, у меня не было, и я на всякий случай вытянул из кобуры пистолет, проверил, дослан ли патрон. Оператор-то из меня сейчас аховый…
Подумал так, принял горизонтальное положение и тотчас отрубился. Именно отрубился, а не уснул, будто в забытьё провалился, застряв между сном и явью, вроде бы даже разрывы артиллерийских снарядов улавливал. Окончательно расслабиться мешало нечто сродни удушью, только не хватало мне отнюдь не воздуха, а сверхсилы. Такое впечатление — надорвался и заработал спазм энергетических каналов, словно бы даже циркуляция жизненных сил в организме нарушилась. Ещё и звон в ушах плывёт, будто игла по заезженной пластинке бежит и раз за разом на царапину наезжает.
Вжух. Вжух. Вжух…
И ритмичность прекрасно знакома, слышал нечто подобное, когда впервые на Эпицентр настраивался. Только сейчас меня от неё невесть с чего воротит, даже тошнота накатывает. И ещё помехи поисковых воздействий будто иглами пронзают.
Надорвался. Как пить дать надорвался.
Я то забывался, то вновь вываливался из полудрёмы, так и промучился какое-то время. На пользу этот рваный сон не пошёл, только мигрень разыгралась, она-то и заставила взять себя в руки. Я уселся на патронный ящик, выровнял дыхание, затем потянулся к сверхсиле, втянул в себя никак не больше сотни джоулей и начал прогонять их организму, то рассеивая, то концентрируя в энергетических узлах.
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Размеренно и плавно, очень-очень аккуратно. Туда, затем обратно.
Выдох-вдох.
Нестерпимо хотелось потянуть в себя сверхсилу на пределе мощности, но не стал рисковать и продолжил наращивать потенциал воистину черепашьими темпами. Осторожничал так отнюдь не напрасно: если поначалу и ломота отпустила, и головная боль почти прошла, то попытка восстановить заземление едва не обратила все мои усилия прахом. Скрутило так, что аж дыхание перехватило.
Но это ерунда, оклемаюсь.
Главное из этой мясорубки живым выбраться и одним куском, а не по частям.
Стоп! Не о том думаю! Всё будет хорошо…
Я вновь начал растворять сознание в медитативном трансе, и почти сразу ночь взорвалась частым-частым треском заполошных очередей, следом донеслись колючие отголоски сверхэнергетических помех. И всё это — в глубине наших позиций, не на передовой!
Перестрелка заставил очнуться, но выныривал я из глубокого транса непозволительно долго. Ещё только-только скидывал оцепенение, когда в блиндаже стало самую малость темнее, а в голове сотнями острых игл проявилось ощущение смертельной опасности!
И вот тут уж я не замешкался ни на миг — сцапал пистолет, вскинул его и открыл огонь по лазу, пусть в том никого и не было, одни только тени, да и эти тени моментально рассеялись, стоило только полыхнуть дульным вспышкам, будто они мне лишь примерещились.
Но нет, конечно же нет!
Я соскочил с патронного ящика и, как был босиком, рванул на выход. Согнувшись в три погибели, нырнул в зазор между крайним бревном и земляной стенкой расширенной воронки, сразу перекатом ушёл в сторону, опасаясь получить мечом или поймать стальную звезду, но теням было кем заняться и помимо меня.
Расположившиеся на ночь в приямке с костерком бойцы уже проснулись и схватились за оружие, их-то обернувшаяся фигурой в чёрном тень и атаковала. Короткий меч перерубил горло долговязому и ушастому призывнику, а дальше убийца стремительно крутанулся на месте и как-то совсем уж небрежно полосонул клинком вскинувшего винтовку Мишу. Полетели на землю отрубленные пальцы, доброволец выронил трёхлинейку и взвыл от боли, приятель-скаут отдёрнул его в сторону и пропустил короткий колющий тычок. Клинок угодил парню в бок и вышел из спины, убийца в чёрном на миг замешкался, высвобождая его, и новобранцы кинулись врассыпную, лишь охромевший Демид, который и с земли-то подняться не сумел, ткнул винтовкой да так удачно, что пронзил трёхгранным штыком лодыжку не ожидавшего атаки с этой стороны диверсанта.
Окровавленный меч взметнулся для смертельного удара и тут же поменял траекторию движения, стремительно крутанулся, отбив выпущенную мной пулю. Несмотря на проткнутую ногу, шиноби плавным движением скользнул в сторону, уходя с линии огня и сбивая прицел, а заодно уклоняясь от выстрелов открывших по нему беспорядочный пальбу новобранцев.
Зараза! Они же так друг друга поубивают и меня заодно!
Страх заставил собраться, и на выдохе я исторг из себя, попутно скручивая в ослепительный шар, всю ту сверхсилу, которую только успел накопить. Диверсант встретил шаровую молнию взмахом меча, но направляемый моей волей сгусток сияния успел вильнуть в сторону и разминулся с клинком, чтобы тут же метнуться обратно, метя в спину чужака нематериальным подобием гирьки кистеня. В самый последний момент убийца в чёрном совершенно нечеловеческим движением извернулся и перехватил сияние левой рукой, стиснул его в кулаке и — легко погасил. Легко — да, но всё же недостаточно быстро, чтобы успеть ещё и уклониться от выпущенных мной с расстояния лишь в пару метров пуль.
Две в корпус, третью в голову… И нет — не попал! В голову — не попал!
Диверсант с проткнутой ногой и простреленной грудью неожиданно шустро сиганул в сгустившийся под деревьями сумрак и вмиг растворился в нём!
Сверхсилы во мне оставались сущие крохи, жахнуть вдогонку чем-нибудь помощнее я попросту не мог и потому хлестанул наугад не успевшей окончательно развеяться пуповиной шаровой молнии. Силовой жгут метнулся над землёй и перебил чахлый куст малины, оплёл ноги беглеца. Я подсёк и выдернул убийцу из невидимости прямиком к блиндажу. Чуть левую руку из плечевого сустава не вывернул от напряжения, но — выдернул!
Диверсант извернулся и взмахом меча перебил силовой жгут, швырнул в меня стальную звезду. Бросок оказался лишён былой стремительности, я легко погасил кинетическую энергию смертоносного подарка и всадил в уже подорвавшегося с земли шиноби две последних пули. Наповал не уложил, но замедлил достаточно, чтобы бойцы моего вновь поредевшего отделения разрядили в диверсанта винтовки, а после для верности пришпилили его к земле штыками.
Готов! Теперь уж наверняка. С гарантией.
Сволочь такая…
Стрельба в глубине наших позиций уже стихла, и я погнал прибежавших к блиндажу караульных обратно, ещё и рявкнул вдогонку:
— Смотреть в оба!
Миша пытался остановить кровотечение, заматывая культю какой-то тряпкой, его приятель-скаут уже перестал корчиться и замер посреди лужи крови, лишь продолжал судорожно всхлипывать и прижимать ладони к ране в животе.
Он был плох, но я всё же нырнул в блиндаж, где хранил доставшийся в наследство от взводного ящичек, отмеченный красным крестом. Отыскал его, подсветив себе крошечной шаровой молнией, но, прежде чем успел выбрался наружу, где-то совсем неподалёку от нас прогремел взрыв, за ним — ещё два, а следом затрещали частые-частые выстрелы. Били не из винтовок и не из пулемётов, стреляли из ППС, которые были только у егерей, зенитных расчётов и пограничников, поставленных прикрывать подходы к высоте со стороны леса.
Да что ж это такое делается?!
Я спешно подпоясался, закинул за спину автомат, навьючил на себя подсумки с боекомплектом и гранатами и поволок из блиндажа трофейный пулемёт. Костёр мы разводили посреди приямка с пологими краями, с трёх сторон от него лежали заменявшие скамейки брёвна, так что я сразу повалился на землю, укрываясь за одним из них и гаркнул:
— К бою!
Но бойцам было не до моих команд: Демид и без того уже валялся на земле и дрожащими руками дёргал рукоять затвора, Тимур пытался втолкнуть в магазин трёхлинейки перекосившиеся патроны, а залитый кровью Миша тянул раненого товарища к блиндажу.
— Голец, отставить! — рявкнул я, раскладывая сошки пулемёта. — Не трожь его, неси аптечку! И патроны! Живо!
Миша опомнился и нырнул в блиндаж, а я вставил магазин в приёмник пулемёта, приподнялся над бревном и огляделся. Чуть в стороне продолжали рваться мины и вовсю шёл бой, но ничего кроме дульных вспышек и всполохов электрических разрядов разглядеть не получалось, даже несмотря на зависшую в небе луну.
Так сразу было и не понять, насколько всё плохо. Сомнут нихонцы тыловой заслон или отобьёмся? И как действовать в этой ситуации нам? Не сейчас, сейчас отданный мне приказ ясен и понятен, но вот если пограничники не устоят — что тогда?
— Первое звено! — гаркнул я, но приказать бойцам выдвигаться на заранее распределённые позиции уже не успел: именно в этот момент на левом фланге едва ли не синхронно рванули две противопехотные мины, а миг спустя из кустов с треском выломился караульный.
— Идут! — проорал он, споткнулся и вскочил уже без винтовки, со всех ног бросился к блиндажу.
В подлеске вновь рвануло, следом захлопали выстрелы, парень споткнулся и упал, а меж деревьев замелькали фигуры сумевших преодолеть колючую проволоку и минное заграждение нихонских пехотинцев.
— Огонь! — крикнул я и швырнул в сторону атакующих гранату.
Рвануло, разлетелись осколки, Демид и Тимур принялись палить из трёхлинеек, я поддержал их длинной очередью. Прошерстил ею подлесок, заставил нихонцев залечь. Брошенная из леса граната упала, не долетев до нашего импровизированного редута нескольких метров, рванула, обдав кусками дёрна и сосновой хвоей, а вот следующую я отправил обратно кинетическим импульсом.
Получайте, твари!
По нам принялись палить откуда-то сбоку, пули застучали по брёвнам, и бойцы вжались в землю, пришлось повернуться и прижать огнём нихонцев, подобравшихся с фланга.
— Стреляйте, черти! — заорал я, сдёргивая торчавший над ствольной коробкой магазин и втыкая на его место запасной.
Сколько их осталось? Четыре? Пять?
Мало! Слишком мало!
Я матерно ругнулся, обстрелял кусты, в которых полыхнула дульная вспышка, и потянулся к сверхсиле, но перестарался и едва лицом в землю не уткнулся, до того пронзительно стрельнуло от правого виска через всё тело к паховой складке. Будто молния пронзила! Хана энергетическому каналу!
Но — работаю. Набираю потенциал. Остальное неважно!
Приполз по отнорку и замер рядом караульный, отряженный в окоп по соседству с позициями третьего отделения, принялся хрипло дышать, после выдавил из себя:
— По косогору танки прут! Ефрейтор сказал, их не удержать!
Час от часу не легче!
Ещё и это!
Стреляли по нам теперь уже с трех сторон, нихонцы мало-помалу подступали и окружали, всё чаще приходилось вжиматься в пологий склон ямы. Огонь противника сделался интенсивней и точней, едва получалось огрызаться, да ещё под кронами деревьев вдруг вспыхнуло пламя, метнулось к нашему редуту двумя косматыми шарами, каждый из которых в диаметре не уступал покрышке грузовика.
Какой-никакой потенциал я уже набрал, но в плазменные заряды оказалось влито чересчур много энергии, погасить их мне было не под силу, отмахнулся кинетическим импульсом. Один из сгустков пламени изменил траекторию, налетел на сосну и взорвался, превратив её в пылающий факел, а вот другой попытались продавить через моё воздействие, и конструкция потеряла стабильность, пролилась на землю огненным дождём, запалив палую хвою и траву.
Фон рвали энергетические помехи, и точно так же рвала мою нервную систему острая боль, поэтому точной позиции вражеских операторов я определить не сумел, метнул гранату скорее наугад. А только перевёл дух, и вслед за караульным приполз Прокоп, крикнул прямо в ухо, перекрывая грохот выстрелов:
— Отступать! Приказано отходить к вершине!
Отходить? Да как отойти-то теперь?!
Прижали!
Тут-то в тылу у нас и загрохотал пулемёт, не ручной — бить по лесу взялась спаренная зенитная установка! Кавалерия из-за холма подоспела!
Обстрел редута мигом сошёл на нет, и я крикнул:
— Уходим! Прокоп, Тимур, помогите Демиду!
Увы, ранение долговязого скаута оказалось смертельным, и он уже отдал богу душу, его эвакуировать на новую позицию не было нужды.
— Миша и… — Имя деревенского призывника вылетело из головы, я дёрнул того за плечо, а после гаркнул, силясь перекрывать грохот выстрелов: — Волоките патроны! Живее ящик хватайте! Да, этот! Выдвигаемся по команде! Три! Два! Один!
Усилием воли я преобразовал два мегаджоуля сверхсилы в световую энергию, а после скрипнул зубами, но всё же сотворил ослепительную вспышку среди деревьев, где залегли нихонцы. Банальным взрывом мало бы кого достал, а так будут шансы отступить, не поймав спиной пулю.
— Погнали!
Миша со вторым бойцом ухватили патронный ящик за боковые ручки и рванули к прикрывавшему нас огнём вездеходу, следом потянули прыгавшего на одной ноге Демида Прокоп и Тимур. Побежал за ними и я, только сейчас сообразив, что так и не успел натянуть сапоги.
Гадство!
Но коловшая ступни палая хвоя не могла замедлить бег, отстал я от бойцов совершенно осознанно. Когда вдогонку вновь захлопали винтовки, сразу повалился за вросший в склон валун, устроил перед собой пулемёт и вновь принялся тянуть сверхсилу. Пусть едва не терял сознания от боли, но без этого было никак. Иначе не уйти.
Грохот зенитной установки оборвался, и тогда я утопил спусковой крючок, принялся бить короткими очередями по кустам, ориентируясь на дульные вспышки. Требовалось во что бы то ни стало остановить продвижение нихонцев, так что патронов я не жалел. Магазин опустел буквально в один миг, но к этому времени вновь заработал спаренный пулемёт вездехода. И более того — искрящейся звездой промелькнула надо мной шаровая молния, рванула в десятке метров за блиндажом, оглушив и ослепив оказавшихся рядом стрелков.
Пора!
Я дёрнул шнур запала последней гранаты и зашвырнул её в оставленный нами редут, извернулся и выплеснул большую часть накопленной сверхсилы в попытке создать длинный шлейф, который не рассеялся хотя бы несколько секунд. Направил его не к врагу, а в противоположном направлении — к вершине взгорка!
Рванула граната, и я вскочил с земли, бросился вдогонку за отступавшими к новой позиции бойцами отделения. Трофейный пулемёт не бросил, он особо не мешал, в отличие от закинутого за спину автомата и бивших по бёдрам подсумкам, со снаряжёнными и уже пустыми магазинами и коробками с патронами. Пулемётчик постарался прикрыть меня, но вдогонку палили буквально из-за каждого куста, зацепили бы непременно, когда б не шлейф сверхсилы. Тот хоть и рассеивался с пугающей быстротой, но концентрация энергии в пространстве пока что оставалась достаточной, и ясновидение своими острыми уколами заранее сигнализировало о летевших в спину пулях.
И я гасил их импульсы. Бежал и гасил. Грудь рвало от нестерпимой боли, но это не лёгкие горели огнём, это пульсировал входящий канал. Я перескочил через распростёртое на земле тело с дырой в затылке и едва не споткнулся о брошенный патронный ящик, осознал в один миг, что окончательно лишился своего эрзаца всеведения, и сразу вильнул за толстенный ствол сосны. К зенитному пулемёту подключился ещё один, и вразнобой захлопали винтовки, а потом я вскочил на какой-то каменный уступ и повалился на него, обдирая в кровь колени и локти.
Всё! Ушёл! Тут свои!
Кругом распластались пехотинцы, и стремительно выплёвывал стреляные гильзы станковый пулемёт, от бронещита которого раз за разом рикошетили прилетавшие из леса пули. Вездеход уполз чуть выше, начал поддерживать бойцов на смежном участке, вот я и пересилил себя, сдёрнул с трофейного пулемёта пустой магазин, но сразу заметил перезаряжавшего трёхлинейку ефрейтора Бирюка и проорал ему:
— Справишься?
Тот озадаченно глянул, затем опомнился, подтянул к себе оружие и забрал у меня подсумок с магазинами. Я же взвёл автомат и принялся короткими очередями бить по перебегавшим от дерева к дереву нихонцам. Сбоку стрелял Миша — стискивать цевьё левой рукой он не мог, поэтому уложил винтовку на камень и придерживал её замотанной в тряпку кистью. Чуть дальше дульная вспышка выхватила из темноты лицо Прокопа, остальных бойцов отделения видно не было.
Да и сколько их осталось-то? Четверо?
В лучшем случае — так.
Впрочем, вертеть головой было попросту некогда. Нихонцы всерьёз вознамерились взять высоту с наскока, они почуяли нашу слабость и рванули в решительную атаку. И сразу стал нарастать какой-то мерзкий звук — вроде бы что-то свистело на самой грани слышимости, но предельно мерзко, даже начало ломить зубы. Остальных проняло и того сильнее, и я спешно прикрыл себя и соседей звуковым экраном. Неприятные ощущения как рукой сняло, но на смену им пришло жжение. Непонятное излучение начало пропекать изнутри, а моих сил попросту не хватало на нейтрализацию чужого воздействия, оставалось либо отступить, либо поджариться, и кто-то даже побежал, тут же поймал спиной пулю и рухнул замертво.
— Лежать! — прорычал я, пытаясь в месиве энергетических помех вычленить аномалию, порождаемую взявшими нас в оборот операторами.
Меня опередил кто-то из зенитчиков. В лесу ниже по склону что-то гулко ухнуло, и сразу сгинуло воздействие, я хрипло выдохнул и крикнул скорчившимся на скальном уступе бойцам:
— Стреляйте! Стреляйте, черти!
И сам подал пример, выпустив короткую очередь по перебегавшим от дерева к дереву нихонцам. Следом зашёлся в лихорадочном стрёкоте станковый «Хайрем», и противник залёг, но не отступил. Пули свистели над головой, били в сосновые стволы и камни, одна такая разлетелась на куски прямо передо мной и кусочками медной рубашки рассекла скальп почище опасной бритвы. Макушку резанула острая боль, потекла на глаз кровь, а только смахнул её и опустел магазин. Воткнул запасной, сделал два выстрела, и как на грех заклинило автомат.
Я ругнулся и отполз от края скального уступа, принялся дёргать рукоять затвора в тщетной попытке избавиться от перекошенного патрона.
Да что ж такое-то?! Не везёт, так не везёт!
Ладно хоть станковый и ручной пулемёт обеспечивали достаточную плотность огня, чтобы атака нихонцев на нашем участке захлебнулась. Противник залёг и даже начал отступать, когда в лес полетели ручные гранаты. Слева отстреливались пограничники, а вот справа вдруг раздались отчаянные крики, шум рукопашной и треск кустов. Да ещё на десяток голосов завопили:
— Банза-а-ай!
Я только и успел, что перевалиться с живота на бок, когда через подлесок к нам продралось с полдюжины зашедших со спины нихонцев. Загрохотали выстрелы, противник ринулся в штыковую, я метнул молнию в палившего из пистолета офицера. Электрический разряд не прикончил того на месте, лишь заставил выронить оружие, а вот меня отдача из-за элементарного вроде бы воздействия едва не отправила в нокаут, в голове всё так и поплыло. Но переборол дурноту, собрал всю свою волю в кулак и ударил снова.
Получай!
Подвела фокусировка. Взорвать голову уже выдернувшему из ножен меч офицеру не вышло, ладно хоть усилия, затраченные на скачок давления, всё же не канули втуне: левый глаз противника лопнул, а из уха плеснула струя крови. Готов! Точно готов!
Бежавший за командиром пехотинец пинком в голову повалил на землю не успевшего развернуться к нему Бирюка, сходу ткнул штыком в спину бойца, распластавшегося за станковым пулемётом и тут же оказался сбит с ног сам, рухнул на меня, вцепился в горло и попытался то ли задушить, то ли смять кадык.
Сдохни, сволочь!
Миндальничать я не стал и врезал нихонцу под рёбра, усилив тычок доброй порцией сверхсилы. Узкие щелочки глаз пехотинца разом округлились, и мне не составило никакого труда отпихнуть от себя человека с превращёнными в поджаренный фарш потрохами.
Миша принял на штык замахнувшегося прикладом нихонца, а на следующего со спины кинулся кто-то из егерей, всадил в шею нож. Я ухватил рукоять катаны и коротким тычком снизу вверх добил насаженного на игольчатый винтовочный штык вражеского солдата, развернулся к катавшемуся по земле в обнимку с противником Бирюку и получил каблуком в лоб, завалился на спину.
— Идут! — испуганно заорал Прокоп откуда-то сбоку. — Ваш бродие! Идут!
Я сплюнул кровью, ухватил оседлавшего ефрейтора нихонца за ногу, рывком подтянул, подмял под себя и, не стал нашаривать вылетевший из руки меч, всадил сопернику под лопатку нож. Хватило и этого, тот дёрнулся и затих.
Бирюк с залитым кровью лицом отвалил от станкового «Хайрема» заколотого наводчика и выдал длинную очередь по вновь бросившимся на приступ высоты нихонцам. Я, хоть это и было мучительно больно, выдохнул навстречу им шаровую молнию, ухватил чью-то винтовку и выстрелил, дослал патрон и выстрелил снова.
Чуть выше нас по склону вновь заработала зенитная установка, и атака захлебнулась, противник откатился назад.
Вот только надолго ли?
Сомневаюсь. Очень-очень сомневаюсь.
