В конце XIX века дарвинистские идеи были чрезвычайно популярны, а вдохновленные ими биологи постоянно сравнивали между собой тела разных животных, пытаясь понять эволюционное происхождение человека. К началу XX века у научного сообщества накопилось уже достаточно информации о телах различных позвоночных, но цельная картина все никак не складывалась, и объединение в цельную структуру всех изысканий было насущной необходимостью. Знания о головном мозге унифицировал немецкий анатом Людвиг Эдингер.

Работа Эдингера велась в ключе популярного в то время наблюдения, сформировавшего представление об эволюции мозга позвоночных и ставшего основным на бо́льшую часть XX века. Эдингер обратил внимание, что задний и средний мозг у разных позвоночных были удивительно схожи, а вот передний мозг был разного размера и сложности, что он принял за признак последовательного перехода от рыб к млекопитающим. Эдингер предположил, что произошло это благодаря последовательному расширению посредством наслоения новых структур переднего мозга на старые по мере превращения земноводных в рептилий, а рептилий – в млекопитающих. Эти изменения продолжались и в мозге млекопитающих, пока не появился самый сложный мозг – человеческий.

Согласно модели Эдингера, человеческий мозг, говоря кратко, представлял собой лесенку из мозгов его позвоночных предков – рептилий, древних млекопитающих и крошечного мозга новых млекопитающих, – сложенных друг на друга (рисунок 38.1).

Рисунок 38.1. Представленная Эдингером модель эволюции переднего мозга

Передний мозг состоит из двух разных типов тканей – часто их называют кортикальной (кортекс) и субкортикальной тканями (подкорка). Ключевым фактом для модели Эдингера стала последовательность, в которой различные специфические зоны добавлялись к кортексу и подкорке в ходе эволюции. Ученый предполагал, что у рыб, земноводных и рептилий над передним мозгом преобладает подкорковая зона, которая называется базальной ганглией; позже у млекопитающих к этой конструкции добавились другие подкорковые зоны и кортекс (рисунок 38.2).

Рисунок 38.2. Изменения в строении переднего мозга в ходе эволюции позвоночных, предложенные Эдингером

Среди прочего, Эдингер предположил, что в ходе эволюции рептилий базальные ганглии расширились за счет прибавления нового подраздела, называемого «стриатум» (полосатое тело). В процессе эволюции первых млекопитающих новая зона появилась уже в стриатуме. Согласно предложенной эволюционной последовательности, старую часть базальной ганглии рептилий пометили приставкой палео- (то есть «палеостриатум», означает «старый стриатум»), а ту новую часть стриатума, которая появилась у млекопитающих, – приставкой нео- (неостриатум). Кроме того, у млекопитающих появились новые подкорковые области, среди которых одним из главных было миндалевидное тело, но самым главным был факт появления коры головного мозга – это произошло впервые.

Все вместе эти изменения привели к тому, что передний мозг млекопитающих значительно увеличился в размерах, если сравнивать его с передним мозгом рептилий. По мере дальнейшего расхождения видов млекопитающих изменений происходило все больше: так, в частности, появился дополнительный сложный тип коры головного мозга, названный «неокортекс». Это была крупная зона, передний мозг млекопитающих стал еще больше, в результате чего старый кортекс начали называть «палеокортекс». Неокортекс – эта та самая морщинистая масса, которую обычно рисуют, когда хотят изобразить мозг. Палеокортекс, напротив, расположен в середине и невидим, если не разделить мозг на две половины (рисунок 38.3).

Рисунок 38.3. Неокортекс в сравнении с палеокортексом

Начиная с 1970-х годов было разработано множество новых методов исследования мозга, поднялась настоящая волна нейроэволюционных изысканий. Материалы, полученные Харви Картеном, Гленном Норткаттом и другими учеными, поставили под серьезное сомнение основы теории последовательного построения мозга, выдвинутой Эдингером. Самым удивительным было обнаружение идентичных элементов неокортекса не только у современных представителей древних млекопитающих (у которых должен был быть только палеокортекс), но и у рептилий с птицами (которые не относятся к млекопитающим, поэтому у них не должно было быть ни палеокортекса, ни неокортекса).

Также была доказана несостоятельность других ключевых моментов теории послойного строения мозга. Эдингер утверждал, что у земноводных и рыб есть только базальные ганглии, а полосатого тела нет – оно, по мнению ученого, появилось только у рептилий. Недавние исследования, однако, доказали, что у рыб и земноводных полосатое тело все же имеется. Более того, вопреки теории Эдингера, у рептилий базальные ганглии вовсе не заменяют передний мозг, поскольку, как выяснилось, у них есть палеокортекс, миндалевидное тело и перегородка, наличие которых раньше предписывалось лишь млекопитающим. Как мы узнали из предыдущей главы, сегодня считается, что мозг всех позвоночных имеет одну и ту же структуру, а разница сводится, скорее, к степени, а не к виду.

В представлениях об эволюции мозга Эдингер стремился стать Дарвином, и хотя созданная им модель вполне соответствовала этому желанию, до точности дарвинистской теории ей было далеко. Как уже отмечалось в части 2, Дарвин полагал, что историю жизни правильнее изображать в виде ветвистого дерева, а не линейно восходящей scala naturae – теории «природной лестницы», разработанной и расширенной христианской теологией. Представление, в рамках которого абсолютно новые по строению тела и подсистемы (части и функции нервной системы) последовательно возникали у позвоночных, достигнув своего наивысшего воплощения в людях, в точности повторяет метафору лестницы.

Обозначения neo и paleo в лестничной модели стали символизировать не только возраст, но и качество. Считалось, что новые зоны главенствовали над старыми, которые эволюционировали в меньшей степени, но, как отмечают Энн Батлер и Уильям Ходос, в ходе эволюции не создаются такие организмы или ткани, которые главенствуют над существовавшими ранее; посредством дивергенции (а не за счет накопления отдельных черт) создается разнообразие. Необходимое в данной окружающей обстановке определяется естественным отбором, но по мере изменения этой обстановки или перемещения группы в новую нишу на первый план выходят другие черты, а те, которые имели значение раньше, могут превратиться в недостатки.

Таким образом, если мы хотим понять, как изменения мозга в ходе эволюции позвоночных привели к появлению у нас определенных поведенческих и ментальных возможностей, нам придется отказаться от лестницы Эдингера, взобраться на самую вершину древа жизни позвоночных и, размышляя о различиях, которые нам встретятся на этом пути, ничего не додумывать. Мы просто новые и другие, но мы ничем не лучше наших предков. Как я уже отмечал, следует опасаться не только антропоцентристских, но и антропоморфных тенденций. Другими словами, иногда мы приписываем лишнее животным, а иногда – самим себе. Следует искать оптимальный баланс, что я и попытаюсь сделать в следующих главах.