Производство по-прежнему важно

Промышленное производство одновременно растет и сокращается. С 2000 по 2017 г. стоимость произведенных в мире товаров выросла более чем в 2 раза, с $ 6,1 трлн до $ 13,2 трлн. Тем временем относительный вклад промышленности в экономику стремительно падает, повторяя путь, который прошло сельское хозяйство (теперь на его долю приходится лишь 4 % мирового ВВП). Судя по стандартным статистическим данным ООН, вклад производственного сектора в мировой ВВП уменьшился с 25 % в 1970 г. до 16 % в 2017 г.

Спад был отмечен на фондовом рынке, где стоимость многих компаний, предоставляющих услуги, превысила стоимость крупнейших производителей товаров. В конце 2019 г. рыночная капитализация Facebook, этого поставщика бесконечных селфи, достигла почти $ 575 млрд и это втрое больше, чем у крупнейшего в мире автопроизводителя, компании Toyota. SAP, крупнейший в Европе поставщик программного обеспечения, стоил на 60 % дороже Airbus, самого большого европейского производителя реактивных самолетов.

Тем не менее промышленность по-прежнему важна для здоровья экономики любой страны, поскольку ни один другой сектор не может создавать столько высокооплачиваемых рабочих мест. Сравните, например, Facebook, у которой в конце 2019 г. было около 43 000 работников, и автоконцерн Toyota, персонал которого в 2019 финансовом году насчитывал 370 000 человек. Производство вещей все еще имеет значение.

Четыре крупнейшие экономики остаются четырьмя крупнейшими производителями, и на их долю в 2018 г. приходилось около 60 % промышленной продукции. Первую строчку списка занимает Китай почти с 30 %, за ним следуют США (около 17 %), Япония и Германия. Но эти страны существенно отличаются по вкладу промышленности в экономику. В 2018 г. промышленный сектор в Китае давал более 29 % ВВП, в Японии и Германии – около 21 %, в Соединенных Штатах – 12 %.

Если составить рейтинг стран этой «большой четверки» по добавленной стоимости в обрабатывающей промышленности в расчете на душу населения, то на первом месте окажется Германия с $ 10 200 (2018); за ней идет Япония – $ 7900, затем США – $ 6800, а на последнем месте Китай – всего $ 2900. Но мировым лидером теперь стала Ирландия, которая до присоединения к ЕС (в то время ЕЭС) в 1973 г. имела очень маленький производственный сектор. Низкий корпоративный налог (12,5 %) привлек множество международных компаний, доля которых в промышленном экспорте страны в настоящее время составляет 90 %, и добавленная стоимость в ее обрабатывающей промышленности – в расчете на душу населения – превысила $ 25 000 в год, это больше, чем у Швейцарии с ее $ 15 000. Когда речь идет о швейцарской промышленности, мы в первую очередь вспоминаем о таких знаменитых домашних компаниях, как Novartis и Roche (фармацевтика) или Swatch Group (производитель часов, в том числе таких знаменитых брендов, как Longines, Omega, Tissot и многих других). В случае ирландской промышленности это Apple, Johnson & Johnson, Pfizer – одни иностранцы.

В число стран, в которых на промышленные товары приходится более 90 % общего объема торговли товарами, входят не только Китай и Ирландия, но также Бангладеш, Чехия, Израиль и Южная Корея. В Германии эта доля приближается к 90 %, в США – меньше 70 %.

Сальдо международной торговли товарами промышленного производства также указывает на два важных аспекта: степень, в которой страна может удовлетворить собственную потребность в товарах, а также спрос на производимые ею товары со стороны остального мира. Как и ожидалось, Швейцария, Германия и Южная Корея имеют большой профицит, тогда как у США в 2018 г. отмечался рекордный дефицит торговли товарами в размере $ 891 млрд, или около $ 2700 на душу населения – это цена, уплаченная за импорт электроники, одежды, обуви, мебели и кухонных приборов из Азии. Однако до 1982 г. торговый баланс США на протяжении многих поколений был положительным, а Китай жил с дефицитом до 1989 г. Какова вероятность того, что США восстановят паритет баланса торговли промышленными товарами с Китаем? Или того, что Индия повторит успех Китая в сфере производства?

Россия и США: ничего не меняется

Напряженность между Россией и США, возникшая во втором десятилетии XXI в., – это всего лишь последняя реинкарнация давнего соперничества супердержав. В августе 2019 г. Соединенные Штаты вышли из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, заключенного с СССР; обе страны разрабатывают новые ракеты и спорят о будущем Украины, некогда входившей в состав Советского Союза.

Спутник

Сейчас, в ретроспективе, можно с уверенностью сказать, что один из решающих моментов в конфронтации, длившейся несколько десятилетий, случился в пятницу 4 октября 1957 г., когда СССР запустил «Спутник‐1», первый искусственный спутник Земли. Технически аппарат был довольно простым: сфера диаметром 58 см и весом почти 84 кг, с четырьмя антеннами в виде стержней. На три серебряно-цинковых аккумулятора приходилось до 60 % массы спутника – но они питали передатчики с выходной мощностью 1 Вт, достаточной для передачи кратких пронзительных сигналов («бип-бип») на частотах 20,005 и 40,002 МГц в течение трех недель. Спутник сделал 1440 витков вокруг нашей планеты, а 4 января 1958 г. сгорел в плотных слоях атмосферы.

Полет спутника не стал неожиданностью. Ни Советский Союз, ни Соединенные Штаты не скрывали своего намерения запустить на орбиту искусственные спутники в Международный геофизический год (1957–1958), а советские специалисты еще до запуска опубликовали некоторые технические подробности. Но публика восприняла маленькую пищащую сферу совсем по-другому.

В Западной Европе преобладал благоговейный страх, в Соединенных Штатах – замешательство, которое лишь усилилось в декабре, когда ракета Vanguard TV3, поспешный запуск которой должен был компенсировать эффект от полета «Спутника‐1», взорвалась на стартовой площадке на мысе Канаверал всего через две секунды после старта. Члены советской делегации в ООН язвительно спрашивали своих американских коллег, не желают ли те получить техническую помощь в рамках советской программы для слаборазвитых стран.

Следствием этого публичного унижения стали призывы ускорить реализацию национальной космической программы, чтобы преодолеть предполагаемое отставание и повысить уровень образования в таких областях, как математика и естественные науки. Шок, который испытала школьная система США, вероятно, был самым сильным в ее истории.

В моей судьбе это сыграло особую роль. В октябре 1957 г. я жил в Чехословакии и каждый день по дороге в школу смотрел на Западную Германию, отгороженную колючей проволокой и минными полями. Это словно была другая планета. Советский руководитель Никита Хрущев недавно заявил Западу: «Мы вас похороним!» – и теперь его хвастливые заявления о превосходстве советских ученых и инженеров можно было счесть правдивыми в свете почти панической реакции американцев. Последняя демонстрация советской мощи повергала многих из нас в страх и заставляла думать, что все это не закончится при жизни нашего поколения.

Однако вскоре выяснилось, что никакого отставания в науке и инженерном деле на самом деле не было. Вскоре США обеспечили себе решающее преимущество в запуске спутников для обеспечения связи, прогноза погоды и шпионажа. Прошло чуть больше десяти лет после сюрприза со «Спутником‐1», и Нил Армстронг и Базз Олдрин ступили на поверхность Луны – до нее никогда не добирался ни один советский космонавт.

Через 11 лет после полета спутника советская империя ослабла, хотя и ненадолго, – во время Пражской весны, когда Чехословакия попыталась перейти к более свободному (но по-прежнему коммунистическому) строю. В результате даже чехи, которые не были членами Коммунистической партии, смогли получить паспорта для поездок на Запад, и в августе 1969 г. мы с женой сошли с трапа самолета в Нью-Йорке – всего за несколько недель до того, как границы снова закрылись еще на два десятилетия.

В 1975 г., вскоре после нашего переезда из Соединенных Штатов в Канаду, в недавно построенном конференц-центре Виннипега прошла первая крупная выставка, посвященная советской космической программе. В главном фойе на тросах висела модель спутника в натуральную величину. Поднимаясь по эскалатору, я смотрел на эту блестящую сферу – и словно уносился в прошлое, когда 4 октября 1957 г. прерывистые сигналы спутника символизировали для меня не чудо инженерной мысли и науки, а страх того, что мне придется всю жизнь прожить при советской власти.

Мы вырвались, но, как говорят французы, plus ça change, plus c’est la même chose – чем больше перемен, тем больше постоянства.