Предисловие

Автор предисловия: Александр Бердичевский

Выдающийся американский лингвист Эдвард Сепир рассказывает в своем эссе «Грамматист и его язык» [Sapir, 1924], как носители разных языков описывают вертикальное перемещение куска твердой горной породы по направлению к земле. Носитель английского говорит the stone falls. Носители французского и немецкого произносят фразу, которая устроена примерно так же, но только форма определенного артикля выражает род слова камень, причем во французском этот род — женский, а в немецком — мужской. В русском языке тоже есть род, но, поскольку дело происходит в настоящем времени, а согласованных со словом «камень» определений нет, он никак не выражается. Зато носителю русского непонятно, зачем нужно выражать определенность. Носителям языка квакиутль, распространенного на западе Канады, непонятно, как можно не указать, является ли камень видимым для говорящего в момент речи и к кому камень ближе расположен: к говорящему, к слушающему или какому-то третьему лицу. С другой стороны, на квакиутле не нужно уточнять, сколько камней падает (один или несколько) и указывать время падения. Носителю китайского все эти тонкости, вероятно, покажутся излишними: достаточно ведь сказать «камень падать». В языке нутка, родственном квакиутлю, ситуация кардинально отлична от всех описанных: нужно употребить одно слово, состоящее из двух главных элементов, первый из которых обозначает движение камня, а второй — направление, в котором оно происходит, нечто вроде «камнит вниз».

Важно: языки отличаются не тем, что они способны выразить. По-русски можно обозначить и определенность (этот камень в противовес какой-то камень), и положение камня в пространстве, и тех, кто его видит; на квакиутле можно с помощью формы слова уточнить, один камень или много, вчера он падал или сегодня. Этот короткий обзор показывает, что языки отличаются значениями, которые они не могут не выразить. Тот факт, что надо говорить la pierre, а не *le pierre, потому что камень — слово женского рода, вряд ли добавляет полезную информацию к фразе носителя французского, но сказать иначе будет ошибкой. Нам кажется невозможным не обозначить, один камень или несколько, но обязательная категория числа — лишь грамматическая особенность русского языка, ее нет, например, в квакиутле и устном французском (форма множественного числа pierres произносится так же, как и форма единственного pierre). В раннедревнерусском форма слова зависела еще и от того, падает два камня или больше, а в современном русском это противопоставление утрачено.

Противопоставления, которые в языке обязательны, называются грамматическими категориями, и ими занимается наука морфология, которой посвящен этот раздел. Точнее, их изучает одна из двух областей морфологии — грамматическая семантика. Другая область — формальная морфология — исследует, как именно выглядят формы и части слов, несущие в себе значения тех или иных понятий. Например, описать различие в значениях между выражениями камень падал и камень падает — задача грамматической семантики, а описать тот факт, что в первом случае глагол выражает род и число подлежащего (и только их), а во втором — лицо и число (и только их), — задача формальной морфологии. Хорошо бы еще и объяснить, почему в данных случаях все сложилось именно так, но это уже задача истории языка.

Обобщая, можно сказать, что морфология занимается словами, формами слов, частями слов и значениями, которые они выражают (как часто бывает в лингвистике, морфологией называют и науку, и те явления, которые она изучает). Это огромная сложная область знания, и задачи, включенные в этот раздел, очень разные. Некоторые из них посвящены грамматической семантике (может быть, вам придется столкнуться с тем, что грамматическая категория выражается непривычным для нас образом: например, откуда в языке ток-писин, которому посвящена задача № 15 «Карта мародеров», столько разных местоимений?), некоторые — формальной морфологии (сможете ли вы объяснить, почему одно и то же значение в разных случаях выражается похожим образом, но все же по-разному?). Уточнять, с какими областями знаний связаны остальные задачи, я не буду, потому что это может стать подсказкой. Более того, некоторые задачи включают в себя явления разных уровней языка, и вам придется побывать в шкуре полевого лингвиста, раскладывая запутанный материал на сложные, но стройные правила (помните, что задачи составлены так, что это всегда можно сделать).

Здесь вам встретятся разные языки. Некоторые настолько непохожи на русский (например, арабский из задач № 20 «Арабские числа» и № 19 «Коленопреклоненный верблюд», турецкий из задачи № 21 «Имя розы» или цоциль из задачи № 16 «Настоящий разговор»), что трудно поверить в их существование. Некоторые (сербский из задачи № 18 «Венский вальс», литовский из задачи № 23 «Черный замок», латышский из задачи № 17 «Старый книжный магазин») вроде похожи, да не совсем. Русский вам тоже встретится (задача № 22 «С ним и без него»), но не факт, что с ним будет проще справиться, чем с «экзотикой».

Все разделы языка и лингвистики граничат друг с другом, но у морфологии смежных областей, пожалуй, больше, чем у других. Многие явления формальной морфологии, например, можно отнести и к фонетике / фонологии, потому что на форму языковой единицы могут влиять не только выражаемые значения, но и соседние звуки. Строго говоря, такие случаи изучает наука морфонология, но мы считаем ее частью морфологии (подсказка: морфонологические явления встретятся вам в некоторых задачах этого раздела, иногда найти их будет достаточно для решения). Грамматическая семантика, разумеется, граничит с общей семантикой, а морфология нередко соприкасается с синтаксисом, потому что, когда форма слова зависит от другого слова в предложении (например, крупный камень, но крупная галька) — это вроде как морфология, а вроде как и синтаксис (можно догадаться, что лингвисты нередко говорят о морфосинтаксисе). Наконец, многие морфологические явления, как уже говорилось, невозможно объяснить без знания истории языка.

Такое положение «между» разделами привело к тому, что в некоторых теориях языка морфология не рассматривалась (иногда и сейчас не рассматривается) как самостоятельная дисциплина. Из «Справочника по морфологии» Эндрю Спенсера и Арнольда Звики [Spencer & Zwicky, 1998] известно выражение: «Морфология — это Польша лингвистики». Смысл метафоры в том, что морфологию часто пытаются поделить (лишив самостоятельности) крупные агрессивные «соседи», а именно фонология и синтаксис. В самом деле, фонология необходима для описания строительных блоков языка — звуков, синтаксис служит для описания того, как блоки объединяются в более крупные сочетания (в данном случае слово синтаксис понимается шире, чем в этой книге). Что еще нужно? Зачем выделять отдельную промежуточную область знания?

Этот вопрос звучит логично, но большинство современных теорий все же сходится на том, что морфология (как уровень языка) действительно существует, без морфологии как описательного инструмента работать невозможно и все богатство словоизменения свести к другим разделам нельзя.

Это влечет за собой другой, уже не методологический, а теоретический вопрос. Лингвистам нужна наука морфология, потому что так устроен язык, а почему устроен язык именно так, зачем языку морфология? Зачем говорить камень падает или громоздить чудовищно сложные правила языка кайова из задачи № 24 «Раз, два, много», если можно поступить как китайцы или вьетнамцы и сказать камень падать? Почему одни языки имеют очень изощренную морфологию, другие — не очень, а третьи — практический никакой, неужели это случайно? Это один из тех вопросов, которыми занимается современная типология [Бердичевский, 2012]. Ответа на вопрос в этом разделе мы не дадим, но надеемся показать вам, почему разобраться в нем интересно.