8

Чужой

1981–1982 гг., Одинцово

Кошмар этого бесконечного дня растянулся еще на месяц, в который Сергей старался лишний раз не покидать комнату, чтобы не оскорблять домочадцев своим видом. Впрочем, настоящий ад начался намного позже, когда ему все же пришлось выйти на улицу, отправиться в институт и заговорить с другими людьми.

– Где ты пропадал? – спросила его однокурсница, когда он наконец появился на занятиях.

Только сейчас Головкин осознал весь ужас своего положения. Он попытался что-то сказать, но голос будто запутался в легких, а сердце так бешено заколотилось, что начавшие срастаться ребра отозвались невыносимой болью. Сергей отвернулся, с трудом сделал шумный вдох и, неотрывно глядя на носки своих ботинок, ответил:

– С лошади упал на базе.

Не дожидаясь продолжения беседы, он ринулся вперед по коридору, стараясь не оборачиваться на однокурсницу. В этот день подобное повторялось с ним всякий раз, когда кто-то спрашивал его о чем-то.

Речь Головкина всегда была неуверенной и невнятной, из-за чего складывалось впечатление, что он сам не понимает, о чем говорит. Однако теперь молодой человек стал еще и шепелявить. Разговаривать теперь приходилось максимально тихо, стараясь особо не открывать рта, чтобы скрыть отсутствие зубов. Стоматолог предложил вставить металлические протезы, но Сергей, конечно, не согласился, а на белые коронки была очередь на несколько лет. В начале 1980-х существовала возможность изготовить протезы за деньги, но это считалось нелегальным, и нужно было знать, к кому обратиться. Спустя несколько месяцев Лариса дала сыну адрес такого специалиста, но тот попросил за свою работу столько, что хватило бы на покупку машины.

Даже спустя несколько месяцев Головкин не мог отделаться от мучительного давления в груди, которое возникало всякий раз, когда нужно было что-то сказать. Со временем все становилось только хуже. Сергей старался не появляться лишний раз в местах, где его могли бы заметить и о чем-то спросить. В конечном счете он начал бояться людей, а страх обычно рождает ненависть.

Как только ребра стали срастаться, Головкин отправился на поиски своих обидчиков. Сейчас он ненавидел нападавших намного сильнее, чем в день, когда его избили. Тогда Сергей еще не понимал, что отныне его жизнь изменится, что каждый раз во время разговора с кем бы то ни было его единственным желанием будет исчезнуть, сделаться невидимым, не стать объектом насмешек и оценивающих взглядов. В первый момент после нападения ему казалось, что люди его пожалеют и окружат заботой.

Уже потом я пытался отыскать этих ребят, с тем чтобы рассчитаться с ними, и поэтому ходил на ипподром, но встретить их мне так и не удалось. У меня появилась жажда мщения, необязательно кому-то конкретно из обидчиков, а любому, первому попавшемуся. Видимо, сказалось здесь и то, что я не смог отыскать своих обидчиков. Следует учесть, что под это у меня уже имелась «теоретическая база», я имею в виду все те мои представления садистского плана. Я мысленно представлял, что издеваюсь над своими обидчиками, а затем убиваю их и эти мучения доставляют мне удовольствие. Вроде бы получалось, что я отомстил за себя – справедливость восторжествовала.

Из показаний Сергея Головкина

В один из дней, ближе к ночи, Головкин издалека увидел стоящего возле магазина парня в спортивном костюме. Он не помнил лиц нападавших, но этот вполне мог оказаться главным зачинщиком или кем-то из той компании. Даже если незнакомец и не избил его тогда, то лишь по той простой причине, что тем вечером был занят чем-то еще. Сергей раскрыл сумку, нащупал молоток и с силой сжал рукоятку. Несколько секунд он стоял и наблюдал. Ему нравилось осознавать, что жить этому парню осталось считаные минуты. Такие мысли заставили Головкина расплыться в мечтательной улыбке, но в следующую секунду он вспомнил об отсутствии передних зубов и представил, как ужасно выглядит со стороны, а потом его сердце начало бешено биться – так, что гулкие удары стали отдаваться в ушах. Голову буквально сдавило обручем, стало нечем дышать, а ладони так вспотели, что молоток начал выскальзывать из рук. Он остановился на расстоянии трех шагов от молодого человека. Потребовалось невероятное усилие воли, чтобы скинуть с себя оцепенение и убежать прочь.

Так продолжалось несколько месяцев подряд. Сергей Головкин все сильнее ненавидел свою беспомощность, а вместе с этим и весь остальной мир.

Когда человек делает что-то, невзирая на обстоятельства, он надеется на некоторый бонус или поблажку. Выбирая спутника жизни, институт или работу вопреки воле родителей, он обычно свято убежден в том, что на этом пути не будет особых трудностей, ведь огонь и вода уже пройдены в самом начале. Если при этом работа окажется так себе, в институте не найдется друзей, а супруг окажется вовсе не ангелом с белыми крыльями за спиной, человек воспринимает это как предательство и решает, что сделал неправильный выбор.

Сергей несколько лет боролся за свое право работать с лошадьми, но никому даже в голову не пришло оказать ему поддержку. Он чуть ли не каждый день бывал на ипподроме, общался со всеми этими людьми, улыбался, когда они шутили, всегда старался помочь и исполнял любые поручения, ничего не требуя взамен. Это казалось ему достаточным, чтобы считать их если не друзьями, то хотя бы приятелями. Если в школе или институте кто-то попадал в беду, все вокруг тут же начинали суетиться. Один бежал в аптеку, другой оставался успокаивать пострадавшего, третий предлагал вызвать «Скорую». Воспоминания о таких эпизодах не давали Головкину покоя. Ему же в тот злополучный день никто не предложил помощи. Он бы наверняка от нее отказался, но всем было просто наплевать. Люди кривились от отвращения и отворачивались, увидев его окровавленное лицо.

Мир остался прежним, и нужно было заново учиться в нем жить. Через несколько месяцев Сергей опять сидел за последней партой в аудитории сельскохозяйственной академии. Несколько раз в неделю он выходил на поиски тех парней. Раз за разом Головкину мерещился кто-то похожий, и он собирался выследить обидчика, чтобы размозжить ему череп, но духу приблизиться не хватало. Подступающий к горлу приступ паники заставлял его бежать прочь, а затем по дороге домой он снова и снова вспоминал лица нападавших. С каждой такой поездкой ему становилась все хуже, и одновременно росла ненависть к людям, разрушившим его жизнь.

Как и прежде, фигура Сергея вызывала насмешки у однокурсников, и он старался ни с кем не общаться, чтобы никто лишний раз не заметил его уродств. Для 1983 года он действительно выглядел странно. Молодежь из кожи вон лезла, чтобы достать джинсы или модную куртку, а Головкин одевался, как старик, в несуразные, криво скроенные вещи. Он слушал советскую эстраду и никогда не посещал квартирные концерты или вечеринки. Единственным более или менее актуальным штрихом в его образе были удлиненные волосы, которые он отращивал, чтобы отвлечь внимание от своего лица.

Жил он у родителей, на еду тоже тратиться не приходилось, но денег все равно недоставало. Мать с отцом, как и абсолютное большинство советских людей, считали, что детям деньги в руки давать нельзя независимо от того, сколько этим детям лет. Несколько раз он пытался устроиться на работу сторожем или разнорабочим, но всякий раз через пару дней бросал службу. Ему казалось, кто-то заметил у него отсутствие зубов или прыщи, кто-то смеется у него за спиной. Он понимал, что подобные домыслы могут оказаться неправдой, но вынести этого все равно не мог.

Теперь по вечерам Головкин закрывался у себя в восьмиметровой комнате и ночами напролет смотрел документальные фильмы, которые обычно показывали после одиннадцати и до перерыва в вещании. Он одну за другой курил дешевые папиросы и представлял тех подростков на месте жертв фашистов. Эти фантазии возбуждали его сильнее, чем что-либо еще, и он стал мастурбировать чаще, чем в подростковом возрасте. Жизнь будто застопорилась на бесконечном повторе одного и того же дня, и Сергей не замечал, что все сильнее откатывается назад в развитии.

Мы развиваемся через травмы. Невозможно стать полноценным человеком, не пройдя определенные психологические испытания. Иногда стресс оказывается сильнее, чем человек способен вынести. В этом случае на какой-то период времени происходит откат в развитии, и чем интенсивнее негативное переживание, тем он дальше. Случается, после сильного шока кто-то даже может утратить память или способность говорить, но эти состояния обычно рано или поздно проходят.

В то же время существует категория травмирующих факторов, которые способны серьезно надломить психику. Со стороны все может показаться незначительным эпизодом биографии, но если событие задело какое-то слабое место, человек рискует застрять в бесконечно длящемся «дне сурка», в том самом возрасте, куда его перенесла травма. Раз за разом он переживает одно и то же потрясение, и с каждым таким переживанием травма наносит все больший вред психике. Это напоминает пытку водой, которую, по легенде, использовали в Китае. Узника связывали, и сверху на его голову начинала капать ледяная вода. Часами больше ничего не происходило. Спустя какое-то время несчастный уже плохо понимал, что творится вокруг, и постепенно сходил с ума. Схожим образом воздействует травма, которую индивид не смог проработать. День за днем человек переживает ее снова и снова, не замечая, как теряет рассудок от боли.

Сергей навсегда застрял в переходном возрасте, из которого ему так и не удалось выйти. В каждом старшекласснике он видел парней, напавших на него, высокомерных одноклассников, снисходительно разглядывавших его старые отцовские ботинки и милостиво позволявших присоединиться к своей компании. Перед глазами Головкина вечно стояли брезгливые лица коллег с ипподрома, которые и не подумали предложить помощь, когда ему сломали ребра и нос. Он ненавидел их и мечтал однажды отомстить за все.

В конце своего обучения в институте Головкин снова устроился на конный завод в окрестностях Одинцова с условием, что после получения диплома его повысят в должности. Теперь ему приходилось несколько раз в неделю тратить много часов на дорогу до работы и обратно. Впрочем, эти поездки его успокаивали. Здесь, в электричке, среди погруженных в свои мысли и заботы пассажиров, он действительно мог остаться наедине с собой. Ни родители, ни однокурсники не могли его задеть. Всем вокруг было глубоко плевать на то, кто едет рядом. Лишь бы только не шумел, не распивал алкоголя и никого не тревожил.

В один из вечеров из комнаты Сергея вновь доносились звуки работающего телевизора. Лариса решила зайти и выключить его, но увидела сына за самоудовлетворением. Отпрянув, женщина с грохотом захлопнула дверь. После этого он всю ночь сгорал от стыда, а наутро столкнулся на кухне с матерью, которая пила чай. На ее лице отражалась вся мировая скорбь.

– Ты же понимаешь, что это ведет к болезням? Ты и так нездоров, у тебя астма, проблемы с грудью, сердцем, желудком. Хочешь все усугубить? У тебя уже давно кожа плохая…

Мать говорила и говорила, но Сергей не слушал. К тому времени он уже окончил институт по специальности «зоотехник» и прекрасно понимал, какую чушь она несет. Лариса, однако же, не унималась и продолжала поучать его.

Вечером после смены Сергей устроился на ночлег в одной из комнат отдыха для сотрудников. Так бывало уже не раз. В комнатах были диваны, а в некоторых даже телевизоры, так что здесь ему нравилось больше, чем дома. Недели две он жил на конезаводе, пока это не заметил кто-то из сотрудников и не сообщил директору. Тот сразу же вызвал Сергея на ковер.

– Давно здесь живешь? – с порога поинтересовался он.

– Недели две, – честно ответил Головкин.

– Нет возможности куда-то переехать?

Сергей отрицательно помотал головой.

– Я попрошу выделить тебе комнату в общежитии, – деловито заявил начальник.

– Спасибо, – сказал Головкин, не веря своим ушам.

– Не за что. Нехорошо, что наш сотрудник живет в таких условиях. Людям надо помогать.

– Зачем?

– Что «зачем»? Помогать? Не знаю. Людям надо помогать, иначе они перестают быть людьми…