22

Джекпот

1992 г., Одинцовский район

В самом начале 1990-х в Москву пришла невиданная роскошь: повсюду стали открываться казино. На пустынных улицах, где бесцельно бродили плохо одетые люди, недавно превратившиеся в безработных, появились яркие вывески, на которых золотыми буквами светилось слово Casino. Поначалу эти заведения работали только для иностранцев, но в 1990-м начали появляться первые игровые зоны, которые могли посещать жители и гости столицы. На парковках возле казино выстраивались умопомрачительно дорогие машины. Самим своим существованием они как будто кричали: «Поставь на зеро и стань миллионером!» Когда нет никаких шансов заработать, остается надеяться только на выигрыш в казино. Вскоре как грибы после дождя везде повылезали залы игровых автоматов, и здесь испытать удачу уже мог каждый. Достаточно было всунуть купюру в специальное отверстие, и автомат тут же начинал мигать яркими картинками, играла музыка, казалось, еще секунда, и ты разбогатеешь. Ради выигрыша люди вступают в игру лишь в первый раз, а все последующие разы они делают это только во имя предвкушения победы.

Игровые автоматы были повсюду: в магазинах, на вокзалах и возле каждой станции метро. У человека не хватало денег на то, чтобы купить самые необходимые продукты, но у него всегда валялась в кармане пара бумажек, которых ни на что, кроме проезда на метро, все равно бы не хватило. В большинстве случаев человек попросту скармливал купюру автомату и шел себе дальше, через минуту забыв о потраченных деньгах. Некоторые, впрочем, выигрывали. И вот в этом случае они обязательно возвращались к автомату снова.

Одним из тех, кто вернулся, стал тринадцатилетний Павел. Однажды мальчик попросил у родителей разрешения сыграть в такой автомат на Белорусском вокзале и сорвал джекпот. На выигрыш подросток тут же накупил подарков для всей семьи, а родители стали в шутку называть его добытчиком. Когда начались занятия в школе, Паша рассказал приятелям об автоматах, которых на окраине Одинцова еще никто не видел, и уже на следующий день он отправился в Москву вместе с двумя друзьями. Это была их первая самостоятельная поездка в столицу, поэтому двухчасовой путь казался настоящим приключением.

Сережа и Слава были лучшими друзьями чуть ли не с рождения. Когда Слава начал посещать курсы верховой езды, он повстречал там Пашу, с которым учился в одном классе. Так они стали дружить втроем. В любой подростковой компании всегда есть неразлучные друзья и те, кто присоединился к ним по воле случая. Благодаря этим поездкам к автоматам Паша из такого случайного человека превратился в неотъемлемую часть компании. Они вместе проводили практически все свободное время, а эти поездки вошли для них в традицию. Всеми правдами и неправдами мальчишки выманивали карманные деньги у родителей, «зайцем» добирались до Белорусского вокзала, а потом тратили все свои богатства на «однорукого бандита». Иногда, впрочем, они выигрывали, но чаще спускали практически все, а затем начинали выпрашивать у прохожих деньги, чтобы отыграться.

В тот день они собрались поиграть в автоматы вчетвером. С Пашей поехал его одноклассник по музыкальной школе. Всю дорогу трое мальчишек наперебой рассказывали Жене о том, что представляют собой игровые автоматы и какую стратегию выбрать, чтобы выиграть. Часам к семи вечера они добрались до «Белорусской» и нашли на шумном вокзале заветный зал. Женя проиграл все карманные деньги за первые пятнадцать минут и потом еще два часа печально наблюдал за тем, как выигрывают друзья.

– Последний автобус пропустим, – напомнил он приятелям, когда стрелки часов приблизились к девяти вечера.

Сережа и Слава были слишком увлечены игрой, а Паша только огрызнулся на приятеля. Еще минут через двадцать двое друзей наконец потратили все деньги, а Павел, которому сегодня везло, остался в меньшинстве. Электричка пришла минут на десять позже, так что на последний автобус они уже опаздывали. От железнодорожной станции Одинцово до их дома нужно было идти часа полтора, и требовалось срочно что-то придумать. Сойдя с платформы, Паша увидел знакомую машину. Это был дядя Сережа, которого он много раз видел, когда приходил на конезавод.

– Может, он нас подвезет? – спросил Женя, поежившись от холода. Мальчик тоже знал Головкина, но в основном по чужим разговорам. Кого-то он якобы научил курить, кого-то – разбавлять спирт. Кто-то хвастался тем, как был у зоотехника дома и смотрел кино.

Паша подбежал к мужчине и попросил развезти их по домам. Мальчишки набились в бежевые «Жигули» и стали наперебой рассказывать о том, как они сегодня поиграли.

– Часто ездите? – спросил «дядя Сережа», с преувеличенным вниманием всматриваясь в пустынную дорогу.

– Каждый день, – гордо ответил Слава.

– Откуда ж деньги? – хмыкнул Головкин.

– Всегда можно у кого-нибудь выпросить, это ж недорого стоит, – пожал плечами Паша, который все это время пересчитывал выигрыш.

– Так ничего не выиграешь. Нужно иметь деньги, иначе будешь вечно так просить гроши у метро, – возразил мужчина.

– Где их взять-то? – протянул расстроенный Слава.

– Сейчас это просто, пришел и взял. Вас же много, а продавщица в ларьке одна, все просто, – пожал плечами Головкин, поворачивая на Юдино. – Можем попробовать.

– Вы серьезно? – подскочил на сиденье Сережа.

Они начали обсуждать детали предстоящего ограбления. Каждый подкидывал все более абсурдные и смешные варианты. Кто-то предложил взять с собой отцовский пистолет, но потом все сошлись на том, что лучше прихватить нож, «а то ж пистолет еще и выстрелить может».

– Тогда завтра на том же месте, – подытожил Головкин, подъезжая к автобусной остановке, рядом с которой жили Сережа, Слава и Паша.

– Я в Юдине живу, – протянул Женя, который все это время молча сидел на пассажирском сиденье рядом с водителем.

– Довезу, не переживай, – успокоил его Головкин.

– Жень, а ты с нами или против нас? – спросил Слава, который больше всех загорелся идеей ограбления. Женя опустил глаза, пытаясь где-то на полу машины найти повод, чтобы отказаться. И нашел. Он вдруг увидел торчащую из рюкзака нотную тетрадь.

– Завтра сольфеджио, нельзя пропускать.

– Ясно все с тобой, сольфеджио, – презрительно сказал Славка, сплюнул и направился к дому. Приятели пошли следом.

Машина выехала на шоссе и медленно покатила в сторону Юдина, где жил Женя. Когда они остановились у дома мальчика, Головкин вдруг сказал:

– Ты же понимаешь, что о сегодняшнем разговоре никому нельзя рассказывать, иначе сам знаешь…

Жене вдруг стало не по себе. Он согласно закивал и стал судорожно дергать ручку двери. Головкин какое-то время наблюдал за его попытками, а потом все же разблокировал замок. Мальчик тут же выскочил на улицу.

Павел тоже должен был на следующий день идти на сольфеджио, но побоялся сказать об этом приятелям. У него в кармане было достаточно денег. Он с удовольствием поиграл бы еще, а вот грабить ларек ему не хотелось совершенно. Этим обычно занимались те, кто насмехался над учениками музыкальной школы, а не те, кто туда ходил. План казался чем-то нереальным. Такое показывают в кино. Паша не представлял себе, как можно в обычной жизни зайти в ларек, приставить к горлу знакомой с детства продавщицы нож и очистить кассу. Но приятели были убеждены, что это прекрасный план, а Паша слишком дорожил этой дружбой, чтобы сейчас отказываться. Вечером следующего дня, после уроков, вся компания снова отправились к автоматам. Женя пошел на сольфеджио и сказал учительнице, что в школе Паша себя плохо чувствовал, поэтому отпросился домой. Сергей Головкин после работы сразу двинулся к железнодорожной станции – ждать мальчишек.

Чтобы уместить в багажнике трех подростков, пришлось отъехать на приличное расстояние от станции и опустить пассажирские сиденья. Паша запротестовал, когда пришел его черед лезть в багажник, но Слава тут же презрительно бросил:

– Шел бы тогда сольфеджио учить! Что ты здесь забыл? Это не игрушки.

– Это не игрушки, Павел, – усмехнулся Головкин.

Подростку все сильнее не хотелось ехать на это странное ограбление ларька. Оно уже совсем не напоминало приключение или боевик, а скорее походило на сюжет из криминальной хроники.

– Испугался? – сочувственно поинтересовался Сережа из багажника. Пашу это предположение взбесило. Он не боялся. Ему было противно лезть в загаженную машину дяди Сережи с конезавода.

– Иди тогда сам на остановку, нам уже пора, – раздраженно бросил Головкин. Мужчина демонстративно направился к водительской двери. Они остановились в лесу. Идти до остановки пришлось бы долго, причем Паша не был уверен, что помнит дорогу. Выбора не было. Он выдохнул и залез к остальным.

Дальше все шло по отработанной схеме. Когда Головкин попросил мальчиков спуститься в подвал, Паша шепотом предложил убежать, пока не поздно. Сережа тоже не на шутку испугался и уже готов был согласиться, но Славка одернул приятелей, а в следующую секунду из темноты возник «дядя Сережа», и они уже не решились совещаться дальше. В подвале Головкин с наслаждением наблюдал, как вытягиваются от ужаса лица подростков. Сережа, Слава и Паша забились в угол и с отвращением разглядывали комнату пыток.

– Про Фишера вам рассказывали? – спросил мужчина притихших ребят. Мальчики в ужасе переглянулись. – Думали, сказки? Думали, никто не сдирает шкуру с малолетних нарушителей закона? Так если не я, вы же сначала ларек ограбите, потом людей убивать начнете. Я обществу помогаю, – размеренно говорил Головкин, одновременно разматывая веревку. – Я вас буду пытать, а потом убью. Если станете хорошо себя вести, может, и не убью, конечно. Но это нужно постараться. Видите череп? Так вот, он плохо себя вел. Мне не понравилось…

Головкин говорил и говорил, наслаждаясь тем, с каким безумным ужасом в глазах подростки ловят каждое его слово. В какой-то момент он отвернулся, чтобы накинуть веревку на лестницу. Паша толкнул локтем Славу и показал глазами на спину мужчины. Их было трое. У каждого в кармане какое-никакое оружие вроде ножа-бабочки или отвертки. Они ведь шли грабить ларек и подготовились.

– С ума сошел, он нас убьет, – прошипел Славка. – Нужно делать, как сказано.

– Слушай товарища, парень, – усмехнулся мужчина. – Разделись быстро! Вещи в угол…

В следующие несколько часов Головкин по очереди насиловал подростков, а затем приказал им ублажать друг друга. Это доставляло ему особое удовольствие. Маньяка возбуждал сам факт того, что жертвы с готовностью исполняли его приказы, изо всех сил стараясь ему угодить. В тот момент ребята еще надеялись, что их отпустят. Возможно, хоть кого-то из них.

Первым садист привязал к лестнице Славу и в течение нескольких часов издевался над мальчиком, перед тем как повесить. Сережа и Паша были вынуждены наблюдать за происходящим. Сережа тихо скулил, а Паша молчал, стараясь убедить себя в том, что все это не по-настоящему. Скулеж стал надоедать Головкину.

– А ну встал и подошел, – приказал он пленнику.

Подросток с трудом поднялся и пополз к садисту.

– Встал, я сказал.

Мальчик начал медленно подниматься, предчувствуя, что вслед за этим последует нечто страшное. Полуживой Слава стоял на табуретке с накинутой на шею петлей, послужившей для казни уже не одного человека.

– Убирай табуретку, – приказал Головкин Сереже, с явным восторгом наблюдая за происходящим.

Подросток подчинился. Последний хрип Славы утонул в стенах подвала. Следующим в очереди был Сережа. Головкин зафиксировал ребенка на лестнице и оглянулся на Пашу. Тот молчал и смотрел во все глаза. Убийца поднял табуретку и предложил ему сесть.

– Интересно? Ты ж анатомией увлекался? Сейчас узнаешь, где у человека что находится, – с фальшивым дружелюбием произнес изувер. Сережа застонал, а Паша продолжал хранить молчание. Еще много часов он сидел со связанными руками и ногами на табуретке, наблюдая за тем, как пытают, истязают и режут того, кто еще недавно был его другом. Головкина воодушевляло безмолвие наблюдателя. Казалось, мальчику действительно интересно, и мучитель с ледяным спокойствием, посмеиваясь, продолжал рассказывать, как устроен человеческий организм.

Перед тем как совершить убийство, я повесил его с помощью веревки за руки на крюке. При этом я использовал металлическое кольцо, которое затем обнаружили в моем рыбацком ящике. Я его надел на крюк, сделал петлю, накинул мальчику на шею и пропустил веревку через это кольцо. Все это я сделал с тем, чтобы придушить немного его, если вдруг он вздумает кричать. Закончив все эти приготовления, я сообщил, что сейчас буду у него на груди выжигать нецензурное слово из трех букв, обозначающее мужской половой член… Во время выжигания этого слова он не кричал, только шипел от боли.

Из показаний Сергея Головкина, 1992 г.

Сережа умер, когда тьма на улице уже стала рассеиваться. На часах было около пяти утра. Пара мужиков, выпивавших накануне в одном из боксов, оклемались и вышли на улицу. Они с удивлением заметили, что дверь соседнего гаража открыта. Не пришел же Головкин туда в пять утра? Или, может, решил что-то починить перед работой? Это казалось странным. Сосед служил на конезаводе, который находился отсюда в двух шагах. Для того чтобы добраться на работу, автомобиль ему не был нужен, так что и ремонтировать его в такое время не было необходимости.

– Ты следующий, – с легкой досадой в голосе произнес убийца, поворачиваясь к Паше. Тот продолжал сидеть с широко открытыми глазами, уставившись в одну точку. Он уже ничего не видел и не слышал. Казалось, сознание оградило его от страшной реальности. Мальчик был в состоянии, близком к кататоническому ступору.

– Ты следующий, – повторил Головкин и опустился на корточки, чтобы развязать подростку ноги.

Паша медленно стал подниматься с табуретки, а затем с невидящим взглядом пошел в сторону лестницы. Головкин помог ему взойти на заклание и успел привязать его к лестнице, когда сверху раздался мужской голос:

– Хозяин, ты здесь? У тебя тут дверь открыта.

В том мире, откуда доносились звуки, для того, чтобы все было хорошо, нужно только поступать правильно и слушаться взрослых.

Головкин поморщился, но все же полез наверх, чтобы успокоить соседа. Паша остался в подвале один. Казалось, наконец у него появился шанс. Сейчас он мог бы откинуть люк и выбраться на свободу. Вряд ли Головкин решится убить его на глазах у того мужчины. Нужно было только сделать последнее усилие.

Иногда в жизни человека может произойти такое, после чего существовать дальше попросту нельзя. И самое страшное, если кто-то остается в живых после подобного кошмара. Обычно в этом случае он начинает строить подвал для пыток. Паша вдруг понял, что должен покинуть этот мир. Здесь, в подвале, стены которого были заляпаны кровью, где на полу валялись тела его мертвых друзей, сама мысль о том, что есть какая-то другая реальность, казалось абсурдной.

Головкин вернулся через несколько минут. Он успел спуститься по лестнице и уже взял со стола нож, когда Паша вдруг вставил голову в петлю и отбросил ногой табуретку. Он стал хрипеть и задыхаться. Головкин хотел было вернуть табуретку на место, но вид задыхающегося подростка заворожил его.

Если человек решил умереть, то ничто не в силах заставить его жить. Казалось, судьба сжалилась над Пашей и предложила самый короткий путь к смерти. Он мучился всего несколько минут, но его мертвое тело Головкин истязал вплоть до восьми утра. Лишь тот факт, что пора собираться на работу, заставил его остановиться. Увидев себя в зеркале, он понял, что придется не только переодеться, но и съездить домой, чтобы принять душ. В тот день зоотехник Головкин опоздал, а коллеги заметили его налившиеся кровью глаза и неуклюжие движения человека, который явно переборщил с физической нагрузкой:

– Вагоны разгружал ночью, что ли? – спросил кто-то из работников. – Уже не мальчик ведь, это работа для молодых.

Головкин лишь скривил виноватую улыбку и ничего не ответил. Вечером он вернулся в подвал и еще долго издевался над трупами ребят, не в силах расстаться с «сувенирами». Заставить себя избавиться от тел он смог только через несколько дней, когда естественный процесс разложения помешал ему продлить надругательства.

Родители мальчиков подали заявление в милицию в ночь пропажи детей. В отделении на удивление никто даже не заикнулся о том, что «подростки погуляют и вернутся», никто не пытался доказать, что заявления принимают только через три дня после исчезновения. Поиски начались немедленно. Спустя еще день в школу, где учились друзья, отправились сотрудники милиции, чтобы собрать всю возможную информацию. Женя, мальчик, который в тот злополучный вечер отправился на сольфеджио, слышал об исчезновении друзей, но решил, что сообщать об их планах устроить налет, неправильно. Когда они объявятся, он же и окажется во всем виноватым. Женя сказал милиционерам, что ничего не знает и даже не общался с ребятами.

Как и всегда после убийства, Головкин чувствовал себя прекрасно. Он был горд собой и готов к трудовым подвигам. От поездки в отпуск тоже не отказался бы. Работа шла своим чередом. Штат сильно сократился, а зарплату платили так редко, что конный завод из солидного государственного предприятия постепенно превращался в клуб по интересам. Все искали возможность как-то подработать или что-нибудь унести с работы в счет зарплаты. В такой ситуации сотрудник с десятилетним стажем и серебряной медалью за заслуги в области животноводства был на вес золота, поэтому в администрации с крайним неодобрением отнеслись к его заявлению об отпуске, но все же подписали его.

Когда вечером Головкин вернулся домой и по привычке проверил почтовый ящик, оттуда выпала бумажка с печатью. Это была повестка в милицию. Явиться в отделение нужно было завтра, в восемь часов утра. Всю ночь он не спал, размышляя над тем, что его там ждет. Ближе к рассвету ему удалось убедить себя в том, что, будь у них что-то на него, никто бы не отправлял ему повестки по почте, за ним бы пришли лично.

Утром с воспаленными глазами и трясущимися от бессонной ночи руками он отправился в отделение. Там его попросили подождать в коридоре, пока следователь и дознаватель разберутся со своими делами.

– Вы слышали, что недавно случилось? В лесу нашли трупы трех мальчиков, – произнес уставшего вида мужчина в до неприличия ветхом свитере, когда Головкин зашел в кабинет. Судя по всему, это был следователь. Головкин знал о том, что только следователи и оперативники имеют право ходить в штатском на работу, остальные должны носить форму. Перед ним сидел человек в штатском. Спустя минуту в кабинет вошел еще один мужчина, одетый по форме. Он вежливо поздоровался и занял один из стульев для посетителей.

– Слышал. Ужасное событие, – кивнул Головкин.

– Вы видели их раньше?

– Вроде бы они на конезавод приходили, но там их столько крутится, что всех запомнить невозможно.

– Вы никого близко не знали, ни с кем в нерабочее время не общались?

– Зачем бы мне с детьми общаться? – напрягся Головкин.

– Не знаю, может, помогали вам в чем-то? Погрузить-разгрузить, отвезти-привезти, поле вскопать или прополоть, мало ли, – пожал плечами мужчина в свитере и тут же начал что-то писать на лежавшем перед ним бланке.

– Не грузили, не возили, – спокойно ответил Головкин.

– Может, видели с ними кого-то незнакомого? Не встречали где-нибудь вне конезавода?

– Наверное, встречал, не знаю. Я на всякий случай со всеми подростками здороваюсь. Они-то меня знают, а я их не запоминаю, слишком много их вокруг.

– Детей у вас нет? Один живете? – спросил вдруг следователь.

– Один живу, жены и детей пока нет, – кивнул Головкин.

– Вот поэтому и не запоминаете, – хмыкнул следователь. – Нужно своих завести. Раньше они для меня тоже все на одно лицо были.

Разговор продолжался в том же духе еще какое-то время, а потом зоотехника поблагодарили и разрешили идти.