17

Мусорный ветер

1989 г., Москва

В конце 1980-х Москва потускнела. Народ из Подмосковья и других городов, как и прежде, приезжал в столицу за покупками, но теперь достать что-то было все сложнее. Полки магазинов вконец опустели, а табачные киоски то и дело выставляли табличку «Учет» из-за отсутствия товара. Единственным местом, где можно было приобрести курево, стал Киевский вокзал. Заводы закрывались, стройки останавливались. Жители интеллигентного севера Москвы постепенно стали находить некоторое декадентское очарование во всеобщем хаосе. Преподаватели МАИ и сотрудники завода «Вымпел», живущие на Сходненской, работники Московского цирка и актеры Театра Моссовета, обитающие в пятиэтажках, – вот примерный состав населения Левобережного района тех лет. Многие учреждения толком не работали, но и не закрывались. Зарплату платили раз в несколько месяцев, но ничего и не требовали от сотрудников. Привыкшие к коллективу, люди приходили на службу выпить чаю, обсудить новости и расспросить, нет ли у кого подработки. Если предприятие прекращало свое существование, то эти собрания перемещались в гаражи, во дворы, в рюмочные и кафе.

Монументальные стены Северного речного вокзала, построенные еще в сталинские времена, постепенно чернели. Помпезные фрески обрушались, штукатурка осыпалась, а речные трамвайчики ходили все реже. Огромное здание Ховринской больницы вот уже несколько лет стояло недостроенным. Парк-усадьба «Грачевка» превращался в руины.

В маленьких уютных дворах, на детских площадках все так же кучковались подростки, подбирающие на гитарах мелодии известных песен. Те, кто освоил «Восьмиклассницу» Цоя, учили «Мусорный ветер» молодой столичной группы «Крематорий», которую впоследствии назовут ярчайшим образцом московского рока. «Крематорий» воспевал трагедию интеллигентного человека, оказавшегося на руинах тоталитарного государства. И из дворов у Северного Речного вокзала неслось: «Мусорный ветер, дым из трубы, Плач природы, смех сатаны…»

Бывший одноклассник Сергея Головкина Армен Григорян поступил в МАИ. Во-первых, до института можно было доехать на автобусе или трамвае минут за двадцать. Во-вторых, МАИ в то время, хоть и растерял былой пафос, все еще считался престижным. Наконец, в-третьих, при учебном заведении работал Дом культуры, где выступали все самые модные группы. Попасть на сцену культового ДК МАИ, кажется, было проще, чем купить билет на концерт. Сначала Григорян собрал одну группу, потом она трансформировалась в более или менее профессиональный коллектив, который то и дело приглашали выступить. Но в основном участие в группе давало возможность жить свободно и выпивать с единомышленниками.

В 1987 году Григорян стремительно приближался к возрасту членов «Клуба 27». На каком-то мероприятии он познакомился с легендарным уже в те годы Венедиктом Ерофеевым. Культовый писатель, начинающий музыкант и некая женщина, кажется поэтесса, решив выпить, отправились в огромную квартиру на Тверской. Хозяйка накрыла на стол в гостиной и довольно скоро ушла спать. Водки было достаточно, а вот закуска быстро закончилась.

– А это что? – спросил подвыпивший писатель у певца, указывая на аквариум.

– Ее детки, – ответил музыкант, цитируя женщину. В аквариуме плавало несколько радужных японских рыбок.

Через несколько минут рыбки жарились на сковороде. Утром женщина узнала, что ее «деток» съели. Она рыдала и бессмысленно гладила стеклянные стенки аквариума. По мотивам этой истории Григорян напишет «Безобразную Эльзу», где есть такие строки: «…ну что ты шаришь глазами, И как зверушка когтями скребешь по стеклу…» Еще через пару месяцев «Мусорный ветер» показали по телевидению, признав гимном времени, а группа «Крематорий» стала выступать по всей стране.

«Песочный город, построенный мной, Давным-давно смыт волной», – пел Армен Григорян, а на экране сменялись кадры хроники с ужасами XX века, включая сцены с расстрелами и концлагерями. Увидев это хаотичное, абсурдное видео, Сергей Головкин, пожалуй, впервые решил купить билет на концерт рок-группы.

Андрей Нестеров, молодой человек, одетый в модные джинсы и черную водолазку, закрывающую горло, отправился на концерт «Крематория» в гордом одиночестве. Юноша заново научился говорить, но общаться оказалось не с кем. Выйдя из больницы, он еще долго восстанавливался, проходил терапию и иногда заходил к Владимиру Николаевичу. За школьную парту в тот злосчастный год он не вернулся, и поэтому в сентябре ему пришлось идти в новый класс и знакомиться с новыми людьми. В какой-то мере он был даже рад этому, так как бывшие одноклассники знали, что с ним произошло, и всякий раз при встрече придавали своим лицам притворно-сострадательное выражение. Они спрашивали, как он себя чувствует, как все это пережил и что с ним вообще случилось. Ни о чем другом они говорить не хотели и в итоге стали сторониться Андрея, подсознательно считая, что если пообщаются с жертвой маньяка, то сами рискуют оказаться в подобной ситуации. Такое поведение человеку диктует инстинкт выживания, требующий держаться подальше от больных, увечных, слабых и не таких, как все.

Оказалось, слухи имеют повышенную летучесть, и его новые одноклассники знали: Нестеров какой-то не такой и с ним что-то случилось. Неизвестно, что именно, но определенно страшное. Вдобавок к этому Андрей очень боялся, что его кто-то увидит без одежды, всегда носил свитеры с высоким воротом, никогда не посещал занятий по физкультуре и старался держаться в сторонке. Вернее, он отчаянно хотел найти компанию, но ничего не мог поделать со своим страхом перед людьми, который рос и креп в нем с каждым днем. Люди чувствуют этот страх и предпочитают не соприкасаться с ним.

С девушками общение тоже не очень складывалось. Они часто обращали внимание на красивого темноволосого парня. Тот факт, что он все время носил черные водолазки, интриговал. А уж когда они замечали шрамы на его теле и красную черту вокруг шеи, слышали его охрипший голос, то здесь уже романтические фантазии били через край. Каждая вторая воображала себя красавицей рядом с чудовищем, сестрой милосердия и скорбящей женой искалеченного на войне бойца. Когда выяснялось, что Андрей не готов играть роль чудовища, девушки разочаровывались и уходили. Это уже было совсем не похоже на сказку, которую они для себя сочинили.

Стремление побыть среди людей, отыскать единомышленников, почувствовать себя кем-то другим привело Андрея на тот концерт. Не сказать, что он был фанатом: в основном «Крематорий» нравился его знакомым. Молодой человек отправился туда, потому что билеты достались ему бесплатно, у него было свободное время и в его сердце теплилась надежда познакомиться с какой-нибудь фанаткой Григоряна, тоже предпочитавшего черный цвет в одежде.

Народ начал собираться перед входом в ДК за час до концерта. Компании разбредались по небольшому двору, позвякивая бутылками. Сначала тихо, а затем все громче звучали песни – в основном «Крематория». Незадолго до начала в зале уже собралась огромная толпа. Андрей старался держаться ближе к выходу, чтобы его не задавили. Одинокого подростка все сторонились. Ему казалось, девушки презрительно оглядывают его сверху вниз и шарахаются в сторону. Клубы табачного дыма поднимались вверх и повисали над головами, подсвеченные прожекторами. Со сцены лились мрачные и меланхоличные тексты. Эти слова и музыка больше подходили для ночного клуба незадолго до закрытия, но сейчас их скандировала веселая, пьяная толпа. Андрей был в шаге от этих людей. Почти что с ними. В этот момент какой-то меломан с двумя бокалами пива в руках стал пробираться поближе к сцене. Андрея толкнули, он оступился и отлетел к стене. Чьи-то руки успели подхватить его.

– Не спотыкайся, – произнес мужской голос за спиной.