Глава 25

— Мэтью?

— Ты все сама слышала, Уилсон. Уезжай! Скажи мистеру Поллаку, что я отказался от задания. Что обидел тебя, и ты меня боишься — он поймет. Все поймут!

Мы выходим из гаража и останавливаемся на бетонной площадке у дороги. Прошло всего несколько минут, а взгляд парня вновь застыл и не хочет больше встречаться с моим.

Но я не собираюсь в этой жизни исполнять чью-то волю, пока способна следовать собственному мнению.

— Это неправда, и ты это знаешь, Мэтью. Я не боюсь тебя. И тебе нужна эта оценка так же, как мне. А родителей не выбирают, тебе нечего стыдиться его слов. И объяснять мне ничего не нужно. Я все вижу.

— Так уж и все? — резковато выдыхает он, и хоть словами гонит меня, но его пальцы продолжают крепко держать мое запястье.

Мы вдруг оказываемся близко друг к другу, и Мэтью поднимает голову. Ощупывает мое лицо странным взглядом, заставляя меня под ним замереть. Мне кажется, что он хочет что-то сказать, но парень быстро гасит в себе это желание и отпускает мою руку.

У меня светлая кожа, на запястье она почти прозрачная, и на ней остаются грязные следы от его пальцев, измазанных машинным маслом и чем-то черным, похожим на сажу. Он это замечает и чертыхается, вытирая ладони о джинсы:

— Вот, черт… Эшли, извини! Я дурак, совсем не подумал!

Это ерунда, из-за которой не стоит расстраиваться, и я пытаюсь прогнать неловкость улыбкой.

— Что ты, Мэтью! Это же просто грязь. Можно подумать, я раньше никогда не пачкалась. Брось! Приеду домой и все отмою, не переживай!

Но ему это не нравится, и он с досадой кусает губы.

— Домой? — вновь смотрит на меня озадаченно, но вдруг кивает, словно своим мыслям, и оглядывается: — Да, идем в дом, Уилсон. Знаешь, даже лучше, что ты пришла! Сам бы я вряд ли тебя когда-нибудь сюда пригласил.

Я не успеваю ни согласиться, ни отказаться. Он ждет меня, и я иду следом. Пересекаю небольшой двор вслед за парнем и поднимаюсь на крыльцо. Вхожу в распахнутую передо мной дверь, оказавшись в небольшой прихожей дома Палмеров, где чего только нет — от баскетбольного мяча до велосипедного насоса. Ну, и конечно же, мотоциклетных шлемов.

Что ж, ничего страшного. Очень даже, хм-м, по-мужски.

— Не разувайся. У нас некому убирать. Иногда тут кто-то что-то моет, но это бывает редко. Проходи!

— Дай догадаюсь, этот кто-то — ты? — я вытираю ноги о коврик и прохожу за Мэтью дальше в гостиную, в которой висит огромная плазма, а у стены стоят затертые диваны. Насчет того, что здесь любят смотреть кино — не стоит и сомневаться. Следы попкорна на вылинявшем ковролине только тому подтверждение.

Ну, может, в доме Палмеров и не очень чисто, и нет дорогой мебели, но зато точно обжито.

— Проходи сюда, здесь ванная комната. Надо смыть следы мазута, просто вода не поможет.

Мэтью сворачивает в небольшой коридорчик и распахивает передо мной дверь, оставшись стоять в проеме. Я прохожу мимо парня и нечаянно задеваю плечом его грудь — только касаюсь ее, но это прикосновение вдруг током проходит по венам, заставляя меня вздрогнуть.

В ванной комнате мы оказываемся одни, и тишина, как машина времени, возвращает меня в другой вечер и в другой дом. Тогда мы тоже были вдвоем.

Странно, месяц назад я протирала ему антисептиком сбитые костяшки пальцев, а теперь он вытирает мне запястье. Аккуратно держит в ладони мою руку, стирая грязь с кожи салфеткой, смоченной в специальном средстве.

Необычно. Я не привыкла к такому обращению. Папа очень рано стал доверять мне и приучил быть самостоятельной. Уверена, я бы справилась… Но Мэтью решает иначе.

Он выше меня — конечно, я это знала. Мой взгляд как раз упирается в его губы. Сейчас они твердые и неподвижные. Одновременно сильные и красивые в своем молчании. Даже не верится, что они могли быть такими горячими, когда он впервые поцеловал меня. Смелыми и требовательными. Такими… что я не смогла им сопротивляться.

На его щеке угольные следы от автомобильной пыли, а под бровью маленький шрам — почти незаметный. Океан любит парня — на его коже до сих пор сохранился ровный загар, и я вдруг думаю, что Мэтью запросто мог сделать карьеру модели.

Смешная мысль. Я сама не раз фотографировала его и знаю, что он не умеет позировать на камеру и что-то изображать. Он такой, какой есть, и тем не менее. Скорее всего, мы никогда не повторим того, что случилось на Утесе, но я навсегда запомню его таким.

Я понимаю, что вовсю таращусь на Мэтью, когда он поднимает глаза и ловит мой взгляд. Кусает нижнюю губу, делая вдох и, пойманная на горячем, я приказываю себе отвернуться.

— Ну, вот и все, Уилсон. Осталось смыть раствор водой и все снова чисто, — его пальцы отпускают мою руку и без них становится как-то зябко, хотя мне совсем не холодно.

— Меня зовут Эшли, — вдруг повторяю я уже сказанное когда-то, и он вновь не сразу отвечает:

— Поверь, я это знаю.

Я вытираю руки полотенцем, которое он дает, и мы выходим назад к гостиной. Здесь уже другая обстановка, больше места и я оказываюсь способна думать.

— Насчет проекта, Уилсон…

— Да?

— Ты права. Мне нужна эта оценка и нужен аттестат. Ты можешь остаться, если не против. Давай его сделаем, на сегодня я уже свободен.

Его решение радует меня и, конечно же, я соглашаюсь:

— Давай! Я совсем не против!

— Тогда идем, не здесь же. Хватит с тебя Палмеров!

Он проводит меня дальше кухни и кладовки к узкой лестнице, которая ведет на второй этаж, и просит подняться. Наверху, секунду поколебавшись, толкает дверь в свою комнату и предлагает:

— Проходи. Только не обращай внимания ни на что, ладно? Я никого не ждал.

— Хорошо.

Но не обращать невозможно. Еще утром я и представить не могла, что окажусь в комнате Мэтью, и, конечно же, каждая деталь бросается в глаза.

В его спальне не прибрано и тесно, но ничего ужасного. Так бывало раньше и в спальне у моего отца, когда мы жили без Пэйт и Кэтрин. А точнее, без приходящей прислуги, убирающей большой коттедж Хардингов.

Шкаф открыт, а одинарная кровать не застелена, и Мэтью поспешно натягивает на нее одеяло, забросив под него подушку. Сгребает с кресла вещи и бросает в шкаф, задвинув раздвижную дверь. Запихивает ногой под кровать свои сменные кроссовки, носки и, кажется, что-то похожее на сброшенную футболку.

Оглядывается озадаченно, словно впервые видит свою комнату.

— Все хорошо, Мэтью. У тебя довольно, м-м, мило, — говорю я, не желая его смущать своим присутствием, но в итоге краснею сама.

— Не ври, Уилсон, — легко замечает он. — Ты не умеешь. Садись в кресло, здесь тебе будет лучше всего.

Я снимаю с себя куртку и оставляю ее на краю постели. Со мной наплечная сумочка, и я достаю из нее айпад. Подойдя к креслу, сажусь в него и откладываю учебный гаджет на письменный стол. Он у Мэтью большой и старый — наверняка достался от старших братьев, а вот компьютер хороший. Не хуже, чем у меня.

— Не знаю, читал ли ты роман Стивенсона, — перевожу разговор ближе к теме проекта, — но если нет, то я могу тебе рассказать.

— Не надо. Я слушал его в аудио только что. Вернее, до того, как ты пришла. Осталось немного, но там и так понятно, чем все закончится.

Мэтью стоит, наблюдая за мной, и я приподнимаю голову, не зная, куда деть руки. Поправив платье, опускаю их на колени.

— Ну, м-м, и как тебе?

— Я не в восторге, если честно. Не знаю, что курил Стивенсон, когда его писал, но судя по потоку сознания, что-то очень забористое. Возможно, его современников и шокировала идея раздвоения личности, но сегодня нас уже сложно этим удивить.

Да, с этим сложно не согласиться, и я усмехаюсь:

— Ты прав. После нашумевшей истории о Билли Милигане и его двадцати четырех личностях, две личности, живущие в одном человеке, уже не так впечатляют. И тем не менее, тема проекта «Проблема добра и зла в человеческой натуре», и мы должны попробовать отождествить себя с героями повести. У вас есть, что сказать по этому поводу, мистер Хайд?

Я неожиданно для себя улыбаюсь, спрятав волнение и чуть склонив голову, и Мэтью приподнимает брови. Проводит рукой по темным волосам, отвечая на улыбку удивленной усмешкой:

— А ты уверена, что я гожусь на эту роль, Уилсон?

Я делаю вид, что критически его осматриваю. Если честно, мне он нравится даже в старых рабочих джинсах и грязной футболке.

— Ну, из нас двоих ты выше меня, это раз. И точно намного сильнее.

— У Стивенсона Эдвард Хайд — тощий и невысокий тип, настолько безобразный, что одним своим видом внушает людям отвращение и страх. А вовсе не громила, каким его изображают комиксы. И самое ужасное, он это понимает, и мы тоже.

— Допустим. Твои мысли?

— Думаешь, было умно наделить зло в лице Хайда внешним уродством, а добро, хотя оно там спорно — хорошим происхождением и положением в обществе? Я немного разочарован, это же так очевидно и в лоб.

— Ну, я думаю, что сегодняшний Хайд запросто мог бы видоизмениться и превратиться в красавчика. В такого парня, как ты, например. У тебя ведь есть за спиной черные крылышки, а в душе — адские помыслы?

Вот теперь на озадаченном лице Мэтью появляется настоящая улыбка. Он с интересом смотрит на меня, сунув большие пальцы рук в задние карманы брюк.

— Еще бы. Ты же слышала, что сказал мой отец. Беги от меня, Барби!.. А ты, значит, считаешь меня красавчиком?

Вот это поймал. Однако отступать поздно, и хоть щеки розовеют, мне удается не отвести взгляд.

— Э-эм, ну, твоя знакомая девушка Габриэль точно так думает.

Теперь щеки розовеют и у Мэтью.

— Осторожно, Эшли. Если бы я был современным Стивенсоном, то создал бы своего героя неприметным в обоих обличиях. Таким, как Норман Бэйтс из «Психо». Зло под красотой проступает так же очевидно, как уродство. Это не интересно.

— Почему?

— Личность и сознание — над обоими этими началами можно потерять контроль. Но представляешь, как нелегко пришлось бы Стивенсону описать обе личности и борьбу между ними, не раздели он их внешними признаками? Ты ведь не станешь отрицать, что настоящее зло не имеет внешности? Как и добро. Самый добрый человек, которого я встречал в своей жизни, был старым ковбоем с бельмом в глазу, мокрым носом и слуховым аппаратом.

Я задумываюсь, сидя перед парнем. Его интересно слушать, а не только на него смотреть. Сейчас я совсем забыла, как он выглядит, размышляя над словами.

— Пожалуй, ты прав. Расположив к себе человека, можно подобраться к нему очень близко, и тогда зло станет осмысленным и хитрым, чем не мог похвастаться Эдвард. Но… вы пугаете меня, мистер Хайд. Могу я поговорить с уважаемым Генри Джекилом? Ты ведь в курсе, Мэтью, что за доктора у нас тоже ты? Я, если помнишь, нейтральная сторона.

На этот раз Мэтью смеется, и теперь уже я вскидываю вопросительно бровь.

— Вот это мне повезло с партнером, Уилсон! Сам себе не верю!

— Я думаю, мне повезло с тобой больше! — неожиданно и абсолютно правдиво признаюсь я. — Похоже, ты способен ответить на все мои вопросы, а их немало. Только Броуди подкинул восемь, хотя сам и не пришел.

— Ладно, — соглашается он. — Возможно, у нас и получится сделать проект. Только дай мне десять минут. Я схожу в душ и продолжим, а то грязный, как черт. Не хочу снова тебя измазать.

— Конечно!

Мэтью подходит к шкафу и достает из него вещи, поглядывая на меня. Забросив их на плечо, наконец выходит из комнаты и, только оставшись одна, я поднимаю, что была напряжена, и перевожу дыхание.

Самое время осмотреться вокруг, что я и делаю. Не намеренно мой взгляд сам собой скользит по комнате и замечает детали. Она у Мэтью небольшая, меньше моей новой спальни раза в три, но почти такая же, какая была в нашем с отцом доме.

Окно, кровать, платяной шкаф, компьютерный стол и два кресла. Одно компьютерное, а во втором сижу я. Старый комод, напольная вешалка со спортивной одеждой и снарядами под ней, книжный шкаф. Настенное бра в стиле лофт с раздвижным коленом, недорогая аудиосистема и небольшой плазменный телевизор. Несколько памятных снимков на стене в стальных рамках и фотография океана.

Я встаю и подхожу к открытому книжному шкафу. Он тоже не новый и такой же потертый, как стопка старых комиксов о звездном десанте, занимающая половину верхней полки. Рядом с ними стоит роман «Алая чума» Джека Лондона, дальше — Уильям Уортон, несколько книг Джона Апдайка и известная фэнтези-серия Джорджа Мартина «Песнь льда и огня», семь королевств. У моего отца такая же.

И снова стопка журналов, неожиданно… об искусстве приготовления еды.

Эти журналы здесь, пожалуй, самые новые и дорогие. Такие гастрономические издания продаются запечатанными, по тридцать долларов за штуку, и не каждому обывателю по карману. Рецепты в них представляют самые известные рестораны и именитые шеф-повара. Сама я и близко не смогу повторить ни один, поэтому всегда любовалась лишь красивой картинкой на витрине, и только. Но… означает ли это, что у Мэтью все-таки есть девушка?

Хм, и зачем только я об этом думаю? Какое мне дело до того, с кем он «не скучает» по вечерам?

Я отступаю от шкафа и подхожу к фотографиям. Смотрю на детские снимки — они все со спортивных соревнований, и я засматриваюсь на серьезного темноволосого мальчишку.

— Ты давно здесь живешь? В этом доме?

Конечно, я слышу, как Мэтью входит в комнату, и поворачиваю к нему голову. Он замечает на что я только что смотрела, и отворачивается. На его лоб падают темные пряди, но он не спешит их убирать.

— Всю свою жизнь, сколько себя помню.

— Ты такой серьезный на всех снимках. Почему?

Парень садится-падает на кровать и опирается спиной о стену. Поставив на край постели босую ногу, пожимает плечами:

— Спроси что-нибудь полегче, Уилсон.

На нем растянутая широкая футболка и спортивные штаны. Темные волосы от воды свернулись легкими кольцами, а глаза смотрят на меня неотрывно.

Что бы такое у него спросить? В эту секунду я хочу его спросить о чем-нибудь личном.

— Скажи, что надо сделать, чтобы ты улыбался? Не обращал внимание на родителей Броуди и на слова своего отца?

Он не спешит отвечать, словно вопрос оказался для него не из простых или шокировал.

— Ты не захочешь это знать. А потом не захочешь знать меня. В конце концов, мисс Улыбка у нас ты.

Я бы могла промолчать, его ответ звучит в духе и с интонациями «плохого парня», но вместо этого приподнимаю уголки губ, вспомнив свой приезд в Сэндфилд-Рок.

— Знаешь, когда-то в детстве на местной ярмарке я выиграла конкурс улыбок. Был сумасшедший день, мы с отцом только что приехали в город, и я в последний момент вызвалась в нем участвовать. И почему мне сейчас кажется, что ты там был?

— Может быть, — не отрицает Мэтью. — Трудно не заметить рыжую девчонку с такой копной волос, как у тебя, и разноцветными перьями на голове. В детстве я не пропускал ни одной приличной гулянки.

— О, господи! — восклицаю я, охнув. — Ты действительно меня запомнил? Я, должно быть, выглядела ужасно глупо и нелепо в том индейском венце! Но это был один из лучших дней в моей жизни. Мэтью?

— Что?

Я поправляю волосы у виска и отхожу от стены.

— Хватит казаться хуже, чем ты есть. Если когда-нибудь ты решишь сказать мне, что я могу для тебя сделать, я постараюсь тебя услышать.