1. ДЛИТЕЛЬНАЯ ИЗОЛЯЦИЯ ЯПОНИИ ОТ ОСТАЛЬНОГО МИРА ПРИВЕЛА К ТОМУ, ЧТО ЗДЕСЬ ВЕКАМИ СОХРАНЯЛИСЬ ЭЛЕМЕНТЫ АРХАИЧЕСКИХ ВЕРОВАНИЙ, ВОСХОДЯЩИХ К ШАМАНИЗМУ.

2. ДЛЯ СИНТОИЗМА ХАРАКТЕРНЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ ОДУХОТВОРЕННОСТИ ВСЕЙ ПРИРОДЫ И ДАЖЕ НЕЖИВЫХ ПРЕДМЕТОВ.

3. СМЕРТЬ ЧЕЛОВЕКА МЫСЛИЛАСЬ КАК ПЕРЕХОД В МИР КАМИ – МНОГОЧИСЛЕННЫХ СУЩЕСТВ ДУХОВНОЙ ПРИРОДЫ. РИТУАЛЬНОЕ САМОУБИЙСТВО ХАРАКИРИ ТЕСНО СВЯЗАНО С ЭТИМИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМИ.

4. БЛАГОГОВЕНИЕ ПЕРЕД КРАСОТОЙ ОКРУЖАЮЩЕГО МИРА СОПРЯЖЕНО С ВЕРОВАНИЯМИ ЯПОНЦЕВ В ДУХОВНУЮ НАПОЛНЕННОСТЬ ВСЕХ ЕГО ЭЛЕМЕНТОВ.

Синтоизм – национальная религия Японии. Эта страна из-за своего островного положения долгое время находилась в относительной изоляции. Более того, местные власти временами и сами проводили довольно жесткую и вполне осознанную политику самоблокировки от внешнего мира, боясь разрушающих влияний иностранных сил. В итоге здесь в течение многих веков в «законсервированном» виде сохранялись религиозные представления, восходящие к неолитическим временам.

На японских островах дольше, чем на материке, царствовали анимизм и фетишизм – вера в то, что весь мир населен одушевленными существами и что предметы могут служить временным телом тем или иным духам, вселившимся в них. В каком-то смысле эти архаические верования живы до сих пор. Отсюда, к примеру, берет начало чрезвычайное внимание японцев к миру вещей, бережное к ним отношение, созерцание их хрупкой красоты, осознание их временного и конечного, но прекрасного бытия.

К VI веку по Р. X. в соседнем Китае, доминировавшем в культурном и политическом плане на Дальнем Востоке, главенствующую роль начал играть буддизм, которому пришлось выстроить соседские отношения с даосизмом и конфуцианством. С его приходом в Японию местные правители оказались перед выбором: сохранить отеческих богов, то есть древний политеизм, или поддержать новую, идейно более сильную религию. В итоге сложился симбиоз двух вер, оказавшийся чрезвычайно жизнеспособным.

Все духовные существа именуются в синтоизме общим словом коми. Это и духи умерших, и разнообразные божества, и хранители определенных мест, а также духи и демоны, вселившиеся в предметы. Религиоведы обычно называют это представление гилозоизмом или аниматизмом. В европейской философской традиции подобное понимание мироустройства обычно ассоциируется с первыми греческими философами ионической школы, в частности Фалесом из Милета, которому приписывается фраза: «Мир полон богов, демонов и душ».

Ками общими усилиями творят реальность, создают среди моря острова, порождают множество явлений природы. Верховным божеством в пантеоне является Аматэрасу, великая богиня, сияющая в небе, – олицетворение солнца. Генеалогия японских императоров традиционно возводится к ками солнца, которое некогда породило первого мифического императора Дзимму.

В отличие от других религиозных традиций, доживших до наших дней, в синтоизме мы не находим основополагающих священных текстов, таких, к примеру, как китайская книга «Дао дэ цзин» или шесть конфуцианских канонов.

Основные мифологические сюжеты отразились в легендарных хрониках «Нихонги» и «Кодзики». В них мы видим черты очень древней, доаграрной религиозности, на которую наложились влияния великих учений соседних стран, главным образом буддизма и даосизма.

Так же как и в Китае, главенствующая роль в светской и духовной жизни Японии отводилась императору: он имел высокий статус не только в земном бытии, но и после смерти переходил в высшие духовные обители. А представления о посмертной судьбе рядовых синтоистов видятся достаточно подвижными и аморфными.

Японец, даже нерелигиозно воспринимающий мир и свое место в нем, тем не менее является наследником культурной традиции, в которой все представители нации считаются потомками ками. Это в значительной степени влияет на правила его жизни и, что особенно важно, определяет законы перехода в мир иной. Потомок ками призван сохранять свое божественное достоинство при любых обстоятельствах.

Вспомним, например, о широко известной средневековой японской практике харакири (сэппуку). Так называли ритуальное самоубийство самурая. Воин, попавший в очень трудную ситуацию (разорение, тяжкие неудачи, постыдное поражение в битве, обвинения в предательстве и другие угрозы доброму имени), должен вспороть себе живот. Таким образом он выпускает на волю душу, обитающую в животе. Не исключено, что тут сказалось отдаленное влияние даосизма: как вы помните, даосы считали, что именно внизу живота появляется зародыш бессмертия, который потом рождается из головы. Самурай, оказавшийся в безвыходном положении, должен продемонстрировать, что душа его чиста. Совершая самоубийство, он дает исчерпывающий ответ своим критикам и поступает согласно кодексу чести. Надо сказать, что при этом принимались меры для облегчения страданий. Обычно позади человека, совершающего ритуальное самоубийство, находился его друг или верный слуга с мечом, который должен был отрубить голову в тот момент, как только живот будет вспорот, чтобы тут же положить конец мучениям.

Примеры героев-камикадзе XX века также отсылают нас к самурайской этике, вырастающей из идеалов синтоизма. «Камикадзе» буквально означает «божественный ветер». Во время Второй мировой войны так называли летчиков, которые жертвовали своей жизнью, унося с собой также жизни врагов. Такие героические самоубийцы, добровольно ушедшие в мир духов, высоко чтились в обществе. Поскольку они до последнего вздоха выполняли свой долг, служа императору, потомку великой Аматэрасу, предполагалось, что они заслужили лучшую участь, чем после обычной смерти.

Не может не удивлять легкое, а может, даже и несколько легкомысленное отношение японцев к смерти. Переход рокового рубежа есть просто присоединение к сонму ками.

Проявлением взаимного влияния синтоизма и буддизма можно считать тот факт, что всякий умерший в Японии именуется буддой. С точки зрения традиционного буддизма просветленным может стать человек, который прошел долгий и трудный путь совершенствования и достиг иного состояния своей природы. Но в Японии логика проще: ты переходишь в мир мертвых, значит, естественным образом воссоединяешься с Буддой.

В честь умерших предков устраиваются веселые праздники. В них нет скорби – скорее радость от временного символического воссоединения с давно ушедшими поколениями.

Центром подобных фестивалей часто становятся почитаемые народом святилища – дзиндзя, которых весьма много по всей стране. От обычного профанного мира святилище отделяют легко узнаваемые символические ворота в виде буквы «П» – тории. Их цель – разграничение двух миров: мира ками и мира людей, и проход через них означает приобщение к миру духов.

Находясь на протяжении веков в изоляции и вдохновляясь национальной мифологией, делавшей их потомками богов, японцы привыкли считать себя избранным народом, не похожим на все остальные. Со временем это убеждение привело их к крайнему национализму, принесшему в XX веке много бед как соседям, Китаю и Корее, подвергшимся японской имперской агрессии, так и самой Японии. Минувший век был для Японии непростым: поражение во Второй мировой войне, крах имперских идей, потеря былого величия и обретение его снова на новом историческом этапе в виде японского экономического чуда.

Как ни странно, в современном высокотехнологичном японском обществе вполне находится место некоторым элементам шаманизма. Хотя, по статистике, около 90 % японцев нерелигиозны. Причина тому совсем не такая, как, скажем, в России. Последние сто лет не было никаких преследований верующих. Исключение составляют некоторые гонения на христиан, которых на японских островах всегда было немного. На них ополчились в тот период, когда власти еще отчаянно держались политики изоляционизма и старались противостоять политической и экономической экспансии европейцев. А на протяжении исторического процесса взаимодействия Японии с европейской цивилизацией периодически случались всплески национализма, приводившие в том числе и к массовым бойням.

Вероятно, нынешнее равнодушие или поверхностное отношение к вере сформировалось под влиянием специфического симбиоза буддизма и синтоизма. Во время опросов люди называют себя атеистами, но многие из них между тем участвуют в синтоистских или буддистских ритуалах с большой охотой. Это делается скорее из любви к красивой традиции, без готовности осмысливать духовное содержание происходящего.

В великих культурах Дальнего Востока мы сталкиваемся с абсолютно другой ментальностью, в корне отличающейся от близкой нам авраамической традиции. Например, ни одна из западных конфессий не преуспела в проповеди Христа в Китае и Японии. Вероятно, причина в том, что, к примеру, в Китае не было нацеленности на духовные предметы в чистом виде, а духовность важна была скорее для правильной организации земной жизни. Весть о Христе Спасителе, победившем смерть, воскресшем и вознесшемся на небеса, встречала там сдержанный интерес. Вы говорите еще об одном бессмертном? У нас много таких. Будем знать, что в Иудее тоже был подобный человек. Уникальная христианская идея о преодолении тления, столь поражавшая иудеев и язычников античного Рима, Греции, Малой Азии, Северной Африки и Ближнего Востока, на дальневосточной почве не прижилась, видимо, в силу принципиально иного отношения к смерти.

Религиозные учения Дальнего Востока развивались по своему удивительному пути. Их вектор, пожалуй, можно назвать горизонтальным, а не вертикальным. Горний мир был малоинтересен, подвижники были более сконцентрированы на установлении правильных взаимоотношений в земном мире, то есть с людьми и природой. Моральные стандарты, сформулированные в древних китайских и японских философских системах, были довольно высокими, но нравственность не может полностью отождествляться с религией. Подлинная религия всегда устремлена к вечности и пытается подарить человеку опыт приобщения к ней. В этом смысле нравственность выступает как инструмент, один из способов пробиться вверх, но не как самоцель.