Глава тридцать третья
Когда моя речь иссякла, Сигизмунд встал и начал ходить за столом.
– Как ювелир я не особенно хорош, но мне нравилось работать с камнями, серебром. Заказы имел, клиенты были в основном молодые, которые хотели нечто по своему дизайну, например, колечко в виде зайчика, собачки. Сейчас такого пруд пруди, а много лет тому назад было не сыскать. Работа над подобным изделием простая, я приобрел популярность. Мать тайком от отца дала мне деньги на покупку квартиры. Мужу наврала, что я сам заработал. Жилье у меня было отдельное. Приятелей армия, я веселился, как та стрекоза из басни, куда пришел, там мне был и стол, и дом. Каждый день у меня праздник, гульбарий. Один раз заглянул на вечеринку, попал в самый разгар, народ был совсем веселый. Гляжу, на диване целуется парочка. Девку впервые увидел, а парня давно знал, Бронислав это был. Подошел к брату, по спине стукнул.
– Ай-ей, чем занимаешься!
Он подпрыгнул.
– Только Соне не говори, она беременная.
Я засмеялся.
– Сколько раз ты брательника Гизи сдавал? Матери ябедничал? Теперь отомщу!
Бронислав меня за руку схватил.
– Назови сумму за молчание?
И кошелек вынимает. Мне его предложение понравилось, я стал с Бронислава дань собирать. Только карман опустеет, бегу к брату. А события разворачивались, на меня напала Ольга Ивановна Волошина, грозилась в милицию пойти. Я с ее семнадцатилетней дочкой спать начал, а это тянуло на срок за совращение. Пришлось спешно жениться. Кто свадьбу оплачивал и платье Веры? Бронислав! Я про его любовниц быстро узнавал, приятелей у меня вся Москва, брат за запертый рот мне платил. Через полгода после того, как я мужем стал, Бронислав предложил: «Хочешь заработать? Занятие не пыльное, надо ездить по провинциальным музеям, делать фото драгоценностей. Чтобы не заскучал и сам сумку не таскал, получишь помощника. Оплачу все расходы, будешь иметь бакшиш за каждый снимок, фотоаппарат дам, пленку тоже!» И назвал сумму.
Сигизмунд сел за стол.
– Объясните теперь, почему я не задал ему ни одного вопроса? Кому нужны снимки? Зачем? По какой причине Бронислав предлагает мне хороший заработок? Услышал, сколько упадет в мой карман, и тут же согласился. В напарники он позвал Константина Харченко, лучшего моего друга еще со школы, такого же обалдуя, коим я тогда являлся. Начали мы по разным местам кататься, деньги у меня не задерживались: девки, вино… Неделю дома сижу, месяц потом по Подмосковью и соседним областям катаюсь. Вера забеременела, подурнела, истерики закатывала…
Сигизмунд махнул рукой.
– Идиот я! Прогуляю заработанное, теща орет: «Послал господь зятя-урода». А я знаю, Ольге Ивановне рот только денежным кляпом заткнуть можно. И к Брониславу на рысях: «Открывай кошелек, а то все Соньке про твои гулянки расскажу». Подонок я. И раз! Арест, следствие, суд. Лифтерша меня узнала. Да я в том доме вообще не бывал никогда. Ну как на столике оказалась бутылка с отпечатками моих пальцев? Как? Говорю судье: «Даже не слышал про Вулкину!
И появляется консьержка, меня узнает, вопит:
– Он часто приходил.
Объясняю: я не тырил из музеев. А тетки, которые там работали, в один голос поют: «Видели, видели его», Ну да, я не отрицал, что посещал их убогие экспозиции, фото драгоценностей делал, брат просил. Следователь вызвал Бронислава, а тот в отказ: «Неправда. Я с Сигизмундом дел не имею, потому что всю правду про него знаю». И вывалил, как я себя в школе и в институте вел. На суде он, правда, не выступал, представил справку, что в больнице лежит, показания его зачитывали. Мать от меня отвернулась, отец тоже, адвоката не нанимали, передач не носили. Теща один раз на свидание заявилась, прокляла меня, зашипела: «Сдохнешь в тюрьме, и хорошо. Мы поменяли фамилию Вере, малышке, девочке про тебя ни слова не скажем. Обыск у нас был! Нашли ожерелье и три кольца! Все из музея!» Я чуть со стула не упал. «Ожерелье? Три кольца? Откуда они?» Мать Верки в стекло, которое нас разделяло, плюнула и ушла. После приговора меня в камеру вернули. Я как под наркотой кино смотрел. Лифтерша, бутылка с отпечатками моих пальцев, ожерелье, три кольца… Как это получилось? Даже не слышал никогда про Клавдию Вулкину! Ну не сплю со старухами, не мой это формат. Грызло меня изумление, грызло! До того дошло, что думать стал: может, я все это сделал? А? Попал на зону, с отцом Дмитрием встретился и стал успокаиваться. Много лет прошло, вызывает зэка Малежкина начальник.
– Тут к тебе женщина приехала.
Вот удивление! Я даже писем не получал. Вадим Сергеевич продолжает:
– Не родственница. Очень просит свидания, говорит, есть у нее для тебя новости. Зовут ее Галина Сергеевна Харченко.
Ну и ну! Жена Кости! А мне скоро на свободу, я на хорошем счету. Вадим Сергеевич свою сестру попросил мне помочь, та была начальница в каком-то министерстве. Она все устроила, бывшего уголовника возьмут на службу в дом престарелых библиотекарем, жить там же можно, а пропишут в селе рядом, в избе. С ее владелицей договорились, она пожилая, больная, одинокая, когда умрет, мне ее хозяйство останется. Только ухаживать за бабулей надо. Я, когда о предложении узнал, всего один вопрос задал: «Храм там есть?» В селе церкви нет, а вот через три километра в поселке городского типа есть приход.
Сигизмунд положил руки на стол.
– Вот какую услугу мне начальник зоны оказал. Молюсь за него теперь постоянно. Но на свободу после многих лет несвободы выходить страшно, даже если тебе приготовили где жить и работать. А Галина из моей прошлой судьбы. Не хотел с ней говорить! Потом подумал, что она издалека ехала, устала, не интересовалась моими делами раньше. Может, у нее беда какая? И согласился. В комнату для свиданий меня отвели, оставили нас вдвоем. Она на колени бух, головой в пол стучит.
– Прости, Гизи! Сейчас всю правду расскажу! Мы с Костей тебя сдали! За деньги! Очень они нам нужны были тогда. Бронислав такую сумму предложил! «Волгу» купить было можно.
И как пошла говорить! Я сижу, ушами хлопаю. Состояние – как на том судебном заседании, когда приговор зачитывали. Полное изумление и ступор с вопросом: это со мной происходит?
Сигизмунд открыл ящик стола, вынул банку растворимого кофе.
– Угоститесь? Я не привередлив в еде совсем, но кофе лучший покупаю, дорогой.
– С удовольствием, – воскликнул я, никогда не употреблявший напиток из жестянки.
На мой взгляд, это не кофе, а порошок темно-коричневого цвета и мерзкого вкуса. Но отказываться неудобно, ведь Сигизмунд собрался попотчевать меня своим любимым напитком.
Библиотекарь заговорщицки улыбнулся и открыл другой ящик. Внутри оказался маленький электрочайник.
– От пожарной охраны прячу. С Костей мы в первом классе скорешились, каких только «подвигов» не совершали! Рассказывать нет желания, сейчас меня аж переворачивает, когда вспоминаю. Харченко раньше меня утих, в Галку влюбился, женился, с другими гулять бросил. С тещей на одной территории он жить не смог, снял отдельное жилье в общей квартире. А потом вдруг приобрел трешку. Вот я удивился: откуда деньги? Приятель объяснил:
– Старуха умерла. Начали ее вещи разбирать, хотели переехать туда, где Галюша прописана, полегче нам станет, за жилье хозяину не надо платить. И нашли чемодан под кроватью, бабка все ныла: «Ни копеечки нет, купите, дети, мне покушать». А сама валюту копила. Продали ее квадратные метры, добавили заныченные доллары, хватило на новые хоромы. У Паши детская будет, у нас спальня и гостиная.
Я ему поверил. А Галина другое сообщила. Она сама правды не знала, Костя ей говорил, что ездить со мной – это его служба. Я не понимал, зачем кто-то нужен, чтобы сумку с фотоаппаратом носить? Сам могу. Но Бронислав требовал присутствия Харченко. И что оказалось? Основную работу делал Константин. Он любые замки умел открывать. Я, значит, снимки нащелкаю, выхожу во двор. Костик мне говорит:
– Сбегаю в сортир.
Я на лавку сяду, жду, Харченко минут десять-пятнадцать нет, потом появляется. В каждом музее так. А у меня никаких подозрений. Охота мужику отлить, что странного. Один раз, правда, я спросил:
– Чего ты постоянно к унитазу бегаешь?
Он ответил:
– Не знаю. К врачу ходил, тот сказал: «Вы здоровы, это возрастное».
Посмеялся я над «старческой» немощью друга, но ничего не заподозрил. А он, оказывается, открывал витрину, крал ювелирку, засовывал за пазуху и уходил. Он вор. Не я!
