Путешествие с идеальным попутчиком
Паоло Джордано
Воздержание началось с прибытием Микеле.
Микеле – сын моей жены. Он не живет с нами уже четыре года, с тех пор как поступил в Миланский университет, после чего мы с Мави переехали в квартиру поменьше, удобную для двоих.
Когда дела на севере стали совсем плохи, Микеле позвонил мне и сказал, что перебирается к нам, сегодня ночью.
А почему?
В Милане опасно.
Поезда, наверное, уже переполнены. А цены какие!
В поезде тоже небезопасно. Поеду на «Бла-бла-каре».
Я возразил, что даже в инфицированном поезде лучше, чем шесть часов езды в машине с незнакомым человеком за рулем.
Мое возражение он отклонил: у водителя высокий рейтинг.
За пару часов до того, как я должен был поехать за ним, я прилег рядом с Мави. Cказал: боюсь, я забыл, что такое жить втроем.
А вот я, к сожалению, нет, ответила она. Можешь выключить свет?
Я здорово нервничал, не давал ей уснуть. Мы занялись любовью, но весь процесс продолжался несколько минут. В доме стояла тяжелая атмосфера, я чувствовал, как на меня что-то давит.
Наверное, вся эта напряженность дает о себе знать, сказал я, выходя из ванной.
Мави, похоже, уснула.
Да, должно быть, напряженность, повторил я. Из-за этой пандемии и всего остального.
Она утешительно дотронулась до локтя, я задержал ее руку, а потом стал собираться.
Я ждал Микеле в назначенном месте, на захудалой площади на окраине Рима, далеко за кольцевой дорогой. Вокруг одни сорняки, пробивавшиеся сквозь трещины в асфальте, и бар, посетители которого смотрели на меня с подозрением, наверное, потому, что я уже добрых полчаса торчал напротив. В три часа ночи.
Я думал о других временах, когда Микеле было девять, десять, одиннадцать лет, Мави с ее бывшим мужем тоже выбирали не самые лучшие места для передачи заложника. На парковках супермаркетов, на перекрестках. Я сидел в машине и делал вид, что меня нет. Потом Мави с Микеле забирались внутрь, и мы молчали всю дорогу до дома. Я старательно пытался найти подходящую музыку, не слишком грустную и не очень веселую, вообще не вызывающую никаких чувств, но, признаться, не всегда получалось.
Я увидел, как Микеле вытаскивает из багажника огромный чемодан. Выходит, он рассчитывает задержаться у нас? Следом появился водитель, а после него девушка с собачкой на руках. Они сердечно распростились.
Через минуту, сидя в моей машине, Микеле стал почем зря поносить девицу, из-за нее пришлось сделать крюк, чтобы подхватить ее в Болонье, и вдобавок она никого не предупредила, что с ней будет собака. А если у него аллергия?
У Микеле аллергия не на собак, а на кошек. Когда я привез его познакомиться с моими родителями, он застыл на пороге и отказался войти, потому что, сказал он, от кошачьей шерсти у него может начаться приступ астмы.
Отчихвостив девчонку, он ненадолго умолк. Всматривался в городскую темноту через боковое окно.
Ишь ты, не шастают больше по улицам, изрек он.
Кто?
Китайцы.
Когда Микеле было девять, десять, одиннадцать лет, он отказывался пользоваться столовыми приборами из «Икеи», потому что они сделаны в Китае. И ничем нельзя было вышибить из его головы эту стойкую ассоциацию «Икеи» с Китаем. Под конец мы сдались, то есть Мави сдалась. Лично для него купила набор столовых приборов с оттиском «сделано в Италии».
Может, их не видно, потому что сейчас глубокая ночь, сказал я.
Но он упрямился: согласись, что я прав насчет них. Ты не можешь не согласиться.
Я не согласился. Краем глаза я наблюдал, к каким частям машины он прикасается. В конце концов, он приехал из Милана, очага заразы.
Под конец я не выдержал: ты продезинфицировал руки?
Само собой.
И далее, словно отвечая на мое внутреннее нежелание видеть его у нас, он добавил: у меня самый высокий рейтинг в «Бла-бла-каре». В категории пассажиров. Похоже, я идеальный попутчик.
Через несколько дней вся Италия была объявлена «красной зоной». Запрещалось перемещаться между регионами, удаляться от дома дальше чем на двести метров. И мы не удалялись, все, включая Микеле. Мы попали в ловушку.
Вернувшись из супермаркета, я сказал Мави: под маской я почувствовал, что у меня плохо пахнет изо рта.
Она как ни в чем не бывало продолжала перелистывать журнал.
Может, это из-за недостатка света, сказал я как бы между прочим. Или нехватки витамина D. Как думаешь, такое возможно?
В эту минуту через кухню прошел голый по пояс Микеле. Я хотел попросить его одеться, мне не нравится, когда он голый разгуливает по дому, но по утрам с ним лучше вообще не разговаривать, поэтому я промолчал.
Навскидку он весит больше меня. Мне казалось, что его тело занимает слишком много пространства. Но потом я вспомнил, что выразил эту же мысль уже много лет назад, когда Микеле весил треть себя сегодняшнего и ненавидел меня с той откровенной ненавистью, с какой детишки ненавидят своих отчимов.
Едва за ним закрылась дверь в туалет, я сказал Мави: ты видела? Он в моих носках.
Это я ему дала. Он не взял с собой ни одной легкой пары.
Но эти носки мне дороги.
Она странно посмотрела на меня: тебе дороги носки?
Ну, в общем…
Не волнуйся, постираем.
Я невольно помрачнел. Из-за дурного запаха изо рта и носков, хотя непонятно, что важнее. Или, может, из-за того, что с приезда Микеле мы с Мави ни разу не прикоснулись друг к другу. Я не мог понять, с чем это все-таки связано: с пандемией, появлением Микеле или неудачным сексом накануне его приезда. Как бы там ни было, лежа в постели, я смотрел на спину своей жены, тень от которой в сумерках увеличивалась до размеров высоченной горы, на которую мне слабо́ взобраться.
Я часто вспоминал интервью одного певца в журнале Rolling Stone после одиннадцатого сентября. Певец рассказывал, что, когда «близнецы» загорелись, они с невестой не бросились бежать, как все вокруг, а стали неистово заниматься любовью. До потери пульса, часами, по его словам. Секс против страха. Акт оплодотворения против разрушительных сил. Космических сил. Эрос и Танатос: что-то в этом духе.
А мы с Мави? Застыли на месте, каждый поодиночке. В то время как мир вокруг становился все страшней.
Носки были только началом. Я знал, что Микеле начнет оккупацию сразу по нескольким фронтам. Что, собственно, и случилось.
Он быстро реквизировал единственный в доме интернет-кабель, обеспечивающий стабильную связь. Для университетских онлайн-лекций, объяснил он. Потом пришла очередь моих наушников.
Беспроводные наушники вредны при длительном использовании, защищала его Мави.
Единственный в доме балкон стал местом его перекуров между лекциями. Ежедневно он оставлял на подоконнике кучу окурков, я не считал их количество перед тем, как выбросить в помойное ведро. Когда я ему сказал, что их ветром может сдуть на нижний балкон, он заявил, что это абсурдная гипотеза.
Наконец, он спросил, можно ли ему пользоваться моим кабинетом. И, не дав мне времени придумать отговорку, продолжил: ты все равно по вечерам там не работаешь.
Это была первая пятница локдауна. Я не спеша пережевывал кусок вареной курицы.
А тебе он зачем?
Для хауз-пати.
Я понятия не имел, что такое хауз-пати, но не спросил. Это могло бы ослабить мою позицию.
У тебя там спокойнее, упрашивал Микеле.
Еще бы. На то он и мой кабинет.
Мави бросила на меня укоризненный взгляд, поэтому я поднялся и открыл холодильник, в котором мне было ничего не нужно. Там я увидел шесть банок пива Tennent’s Super – заготовка на вечер.
Хауз-пати, повторил я про себя.
Позже я включил телевизор, чтобы заглушить взрывы смеха Микеле и музыку, доносившуюся из динамиков ноутбука. Чем больше он раздухарялся, тем сильнее у меня портилось настроение.
Тебе не кажется неприличным наше присутствие на его онлайн-вечеринках? спросил я у Мави.
Он просто развлекается с друзьями. Они далеко, ему их не хватает.
Мог бы делать это потише, захотелось сказать мне.
Вместо этого я сказал: помню те ночи, когда я ждал его в машине возле пивных.
Внезапно все годы жизни с Мави и Микеле показались мне одним сплошным ожиданием. Ожидание в машине возле дискотеки или на парковках, ожидание в спальне, пока он уснет; ожидание, пока он повзрослеет, и мы с Мави начнем нормальную супружескую жизнь, которую заслужили. Ожидание старости, чтобы стать молодыми любовниками. Как могло случиться, что все пошло наоборот? Как могло случиться, что когда мы, казалось бы, прибыли, мы оказались в начале пути? Я с упоением отдался чувству жалости к самому себе.
Ты за ним ездил самое большее четыре раза, сказала Мави.
Я усилил громкость телевизора.
Да нет, прошептал я. Гораздо больше четырех…
Утром я с пристрастием изучил поверхность белого стола, стоявшего в моем кабинете. На столешнице повсюду желтели ореолы от банок с пивом. С некоторым пафосом, чтобы видела Мави, я достал из кладовки спирт и впитывающую салфетку.
Как обычно, вздохнула она. Я скажу ему, чтобы он не смел заходить в твой кабинет.
Подумаешь, ответил я. Он всего лишь развлекается с друзьями.
Прошло еще несколько недель. Много одинаковых недель с одинаковыми днями и ночами. Девять других пятничных хауз-пати в моем кабинете. Самый длительный в абсолютном значении период, когда мы с Мави не занимались любовью и даже не предпринимали попыток. Мы об этом не говорили. А если бы заговорили, то сказали бы друг другу, что помехой стали неблагоприятные обстоятельства. А потом устыдились бы собственной лжи.
В постели, в семьдесят первую ночь, я смотрел на ее спину, напоминавшую гору, и воображал свое интервью журналу Rolling Stone.
Какой была твоя реакция на пандемию?
Я оставался неподвижным.
Что ты сделаешь первым делом по окончании локдауна?
Запишусь на прием к сексологу.
Время от времени я слышал баритональный смех Микеле. Скоро он вернется в Милан и там скоротает новую фазу. Как, разве город внезапно стал безопасным? Нет, объяснил он нам с подавленным чувством вины, он просто отвык от жизни втроем, причем столь длительное время.
Статистика заражений падала. Я видел оживление в нашем квартале, торгаши вылизывали свои лавки, готовились. Радость возвращения к жизни наблюдалась повсюду. А я, лежа в постели, молился о новой вспышке вируса, чтобы локдаун никогда не кончался, чтобы эпидемия распространялась все больше и Микеле не возвращался в Милан, пусть все ночи напролет отплясывает на онлайн-рейвах на столе в моем кабинете.
В противном случае нам с Мави придется задать себе вопрос, почему с нами произошло то, что произошло, почему в последний раз секс у нас не удался, а потом мы даже не стали пытаться. Почему не противопоставили секс страху.
Окно в спальне было приоткрыто, но мне вдруг стало душно. Я откинул простыню и встал.
Не можешь уснуть? спросила меня Мави из недосягаемого угла кровати.
Пить захотелось.
Я пошел на кухню и обнаружил там Микеле. Он поедал мороженое из коробки. Я взял стакан, налил воды и сел напротив него.
А как же хауз-пати? поинтересовался я.
Надоели до смерти.
Он, как обычно, не стал дожидаться, пока мороженое слегка подтает, и усиленно долбил его ложкой. Я собирался ему заметить, что при таком усердии он рискует погнуть металл, тем более что это ложка из «Икеи», но промолчал. Неподходящий случай.
Микеле сказал: я познакомился с одной девчонкой. Мы пошли с ней в отдельную комнату. Ей хотелось… ну, в общем, сам знаешь. А у меня не стоял.
Он на меня не смотрел. Если бы он поднял глаза, то увидел бы, как я опешил, и не столько из-за поднятой темы, сколько из-за того, что до тех пор не знал о возможности познакомиться с девушкой в нынешних условиях, при полном локдауне, на хауз-пати, и заняться с ней сексом. Но поскольку это было сказано с неосознанным простодушием двадцати двух лет, такое казалось вполне естественным и нормальным.
Я на нее запал, продолжал он, но оказывается, у меня больше комплексов, чем я ожидал. Меня смущает секс через экран. Ведь каждый из нас устроен по-разному, не так ли?
Не дожидаясь ответа, он подтолкнул ко мне картонное ведерко с мороженым.
Доедай, сказал он. Соленая карамель. Самый восхитительный вкус на свете.
Я посмотрел на ложку со следами слюны и мороженого. Риск заражения максимальный. Я собирался встать и взять чистую, но Микеле смотрел на меня спокойно и пристально. Тогда я взял его ложку и поднес к губам. Раз, другой, а потом уже не останавливался.
Ты объедаешь даже по краям, заметил он между прочим. А мне по фигу, я врубаюсь сразу в середину.
Он ушел. Я доел мороженое, которого оставалось не так уж и много. Потом вернулся в спальню.
Что ты делал? спросила Мави.
Ничего. Поел мороженого.
Я протянул руку к ее спине, напоминавшей гору. Прикоснулся к самой ее середине, под мягкими складками ее ночной рубахи.
Мне щекотно, сказала она.
Тогда не буду.
Нет, продолжай.
